И в третьем кабаке мне, наконец, повезло.
— Капеллан, говоришь? — хмуро переспросил куривший под козырьком мужик с седыми усами. — Да вроде сидит там один. В самом паскудном виде, но чувствуется, что непростой человек… А он тебе кем приходится-то, сударик?
— Антон Сергеевич-то? Да дядька у них в полку Георгиевском служит, — нашелся я. — Просил присмотреть, а то мало ли…
Версия с отцом или старшим братом, пусть даже двоюродным, показалась слишком уж неубедительной, но эта, похоже, угодила точно в цель. Усатый и сам выглядел так, будто когда-то — может, не так уж и давно — носил военную форму. И все понимал — и солдатскую тоску, и тревогу младших чинов за некстати подгулявшего начальника.
— Вот чего я тебе скажу, сударик, — проговорил он, сминая пальцами остатки папиросы. — Раз уж пришел — забрал бы ты его отсюдова. У нас благородных отродясь не бывало, а божьему человеку и вовсе тут делать нечего.
— Это что ж за место такое?
Я еще раз окинул взглядом вход — самую обычную каменную лестницу под навесом, ведущую в полуподвал. Ни вывески, ни яркого света за узенькими оконцами над тротуаром, ни даже таблички на двери. Да еще и расположено все чуть в стороне от улицы, так, что случайный прохожий вряд ли бы догадался, что здесь можно скоротать вечер за кружкой какой-нибудь сомнительной гадости.
Впрочем, случайные люди тут и не появлялись: помещение наверняка было крохотным и вмещало от силы полдюжины столиков. В таких местах обычно собираются только свои. Каждый вечер одни и те же лица. Или работяги с фабрик, или портовые грузчики, или ворье и бродяги. Самых лихих каторжан мы с Фурсовым, Петропавловский и покойным дедом Федором разогнали еще весной, но полностью избавить хотя бы центр города от карманников и хулиганья так и не смогли. Стоило нам прижать одну стаю, как на ее месте тут же возникали три или четыре поменьше. И продолжали донимать народ: шлялись по вечерам, били стекла в домах и устраивали притоны в подвалах и на чердаках. А когда численность банды переваливала хотя бы за дюжину, она непременно пыталась оккупировать какое-нибудь заведение.
Как раз вроде этого.
— Поганое место, сударик… стало поганое. — Усатый сердито сплюнул под ноги и полез в карман за папиросами. — И порядочному человеку тут делать нечего. Так что бери своего капеллана и двигай до дому, пока чего не вышло.
Я молча кивнул и, спустившись по ступенькам вниз, стащил с головы картуз. Вряд ли хоть кто-то в грошовом кабаке мог знать почившего Владимира Волкова в лицо. Да и обзор был так себе: снаружи шел дождь, уже смеркалось, а единственной пыльной лампочки под потолком даже на небольшое помещение явно не хватало. Посетителей внутрь набилось не то, чтобы много, однако они уже успели накурить так, что воздух в заведении превратился в туман, насквозь пропахший подгоревшим мясом, потом, перегаром и табаком.
Зверь внутри жалобно заскулил, упрашивая поскорее вернуться на свежий воздух, но я привычно загнал его куда-то вглубь сознания, вытер рукавом слезящиеся глаза и принялся осматриваться.
Кабак оказался заметно больше, чем я ожидал. Раза этак в полтора точно. Столиков было не пять-шесть, а где-то дюжина — не считая вытянувшихся вдоль стен деревянных лавок. Кухня также имелась: похоже, именно оттуда и веяло сомнительной снедью, приготовленной из невесть чего. Впрочем, местная публика явно не привередничала, а закусывать водку и дешевое пиво пережаренная картошка и колбаса годились уж точно не хуже соленых огурцов.
В общем, и меню, и скромный и насквозь прокуренный интерьер явно оставляли желать лучшего. А вот посетители, как ни странно, особого отторжения не вызывали. Хмурые мужики напоминали скорее честных трудяг, чем уголовников, да и делами были заняты исключительно обыденными. Кто-то соображал на троих, кто-то деловито окунал усы и бороды в тарелки с едой, а кто-то просто дремал у стены. Самая большая компания сдвинула два стола в центре зала и вальяжно раскидывала карты, попутно запивая разложенную на газете рыбу пивом из здоровенных кружек.
Одеты они были чуть побогаче остальных, выглядели крепкими, однако никакого интереса к моему появлению, похоже, не проявили. Только тот, что сидел ко входу ближе остальных, прошелся по мне сонным взглядом и снова отвернулся к столу, где происходило хоть что-то. Я прикрыл за собой дверь, кивнул кабатчику за стойкой и осторожно протиснулся между игроков и обедавших работяг вглубь зала.
Дельвиг выбрал самый темный угол. То ли из-за старой привычки иметь всегда сохранять лучший обзор, то ли от подспудного желания спрятать в полумраке свое плачевное состояние. Выглядел его преподобие действительно так себе: всклокоченные волосы, очки, сползшие чуть ли не до самого кончика носа, и щетина, которую не брили так давно, что она уже успела отрасти до размеров уродливой клочковатой бороды. Никакой формы — вместо привычного кожаного плаща или хотя бы кителя мятый пиджак с надорванным у плеча рукавом.
Даже крест на вороте, с которым Дельвиг на моей памяти не расставался никогда, куда-то подевался… Может, и к лучшему — в таком виде его обладатель опозорил бы и его, и форму Георгиевского капеллана, и все сословие иереев. Бедняга сидел над полупустым стаканом с какой-то темно-красной бурдой, чуть покачиваясь и подпирая голову обеими руками и, казалось, сейчас вот-вот рухнет на стол и захрапит.
— Что ж… Зато хоть за револьвер не схватится… если повезет, — пробормотал я и, опускаясь на лавку напротив, уже в полный голос поздоровался: — Доброго дня, ваше преподобие.
Дельвиг негромко икнул, открыл сначала один глаз, потом второй. Уселся чуть ровнее, поправил очки на носу и принялся рассматривать меня. Медленно и как-то бестолково, будто зрение вдруг подвело настолько, что он не мог даже толком сфокусировать взгляд. И когда, наконец, узнал, не даже не дернулся. Не вскочил с места, не закричал, не бросился обнимать старого друга, а вместо этого вдруг заулыбался, как идиот.
— Тьфу! Изыди, нечистый! — пьяно захихикал он, осеняя себя крестным знамением. — Совсем допился… Уже покойники мерещатся.
— Допился, — кивнул я. — В вот насчет покойника — уж извините — вынужден не согласиться.
— А может, еще и похуже. — Дельвиг махнул рукой. — Сейчас такое время, что и с чужими лицами люди встречаются. Хоть в кабаке, хоть в Зимнем дворце.
— Увы. И вы даже представить себе не можете, настолько правы, ваше преподобие. — Я чуть подался вперед. — Впрочем, об этом позже. Полагаю, нам стоит продолжить беседу в другом…
Договорить я не успел. На плечо вдруг опустилась чья-то тяжелая рука, а чуйка завыла. Сердито, недовольно и даже немного виновато, будто извиняясь, что только сейчас решила поработать. И предупредить, что за моей спиной выстроились несколько человек — то ли трое, то ли четверо.
— Это твой товарищ, получается? — выдохнул хриплый мужской голос прямо мне в ухо. — Мы тебя, любезный, уже давно ждем.
Глава 31
Обстановка изменилась неуловимо. И так быстро, что я не успел заметить, как компания за столами не только бросила карты, но заодно еще и подросла. Три парня весьма лихого вида заявились в кабак совсем недавно. Зашли снаружи, из-под дождя: у всех одежда была мокрой, а у самого рослого и плечистого вода буквально стекала на плечи с обвисших полей шляпы. Наверное, это и придавало его лицу особенно мрачное и угрожающее выражение. Впрочем, остальные выглядели под стать вожаку. И даже те, кто еще пару минут назад мирно предавался развлечением и трапезе, теперь напоминали вышедших на охоту хищников.
— Доброго дня, судари, — вздохнул я. — Можно ли поинтересоваться, по какой же причине вы изволите меня ожидать?
— Да хоть тебя, хоть еще кого. — «Шляпа» сложил на груди длинные худые руки. — Нам твой друг денег задолжал. А платить не желает.
Я с трудом подавил рвущийся наружу смех — настолько нелепой и бессмысленной казалась попытка поживиться за счет невесть откуда взявшегося чужака в замызганной куртке. Едва ли я хоть чем-то походил на того, кто может носить при себе больше пары гривенников, но местных апашей это, похоже, совершенно не смущало.
Что и говорить, настоящие урки «работали» куда интереснее. С фантазией и изяществом, а в отдельных случаях даже пытались создать хотя бы иллюзию представлений о чести, изображая этаких благородных разбойников с улицы. Но каторжан в Петербурге почти не осталось, и экологическую нишу мелкого криминала понемногу заняли… вот такие. То ли бродяги и вчерашние попрошайки, то ли бестолковый молодняк из заводчан, у которых после работы еще были силы и желание донимать порядочных граждан.
— Не желает платить? — Я покосился на Дельвига. — И насколько же велик долг моего друга?
Его преподобие проворчал что-то неразборчивое. Наверное, пытался сказать, что не занимал у обступивших стол почтенных господ даже копейки. И никогда не имел привычки угощать за свой счет всех присутствующих в зале. И что мне и вовсе не следует вести никаких бесед.
— Видишь — сам сказал. — «Шляпа» поспешил истолковать бормотание Дельвига в свою пользу. — Пять целковых. Плати, или мы вам обоим кости переломаем!
Я снова чуть не расхохотался — на этот раз оттого, что вдруг в полной мере осознал абсурдность ситуации. Мир снаружи стремительно катится под откос, коварный колдун прибрал к себе весь город с государем императором в придачу, а до Велесовой ночи остается меньше двух недель. Плетутся интриги, заключаются тайные союзы. Сильнейшие Владеющие Петербурга готовятся сойтись в смертельной схватке, и для многих она будет последней. А я, древний воитель, маг, чернокнижник, оборотень и, возможно, последняя надежда Империи, стою в прокуренном полуподвале перед какими-то хмырями, которые отчаянно желают вытрясти из нас с Дельвигом пятак.
— Как пожелаете, судари. — Я с улыбкой залез в карман и, отодвинув так и норовившую ткнуться в ладонь рукоять «браунинга» и вытащил десятирублевую фигуру. — Вот, возьмите. Сдачи не надо — выпейте за здоровье государя.