части внутренняя планировка. И особенно те ее части, куда простых смертных пускали только в случае крайней надобности.
— Мы уже не раз обсуждали наши… наши намерения.
Я на всякий случай подобрал обтекаемую формулировку. Чтобы раньше времени не смущать самых осторожных и пугливых из благородных господ. Конечно же, среди нас уже не осталось ненадежных людей или тех, кто сомневался в необходимости действовать, но некоторые до сих пор вздрагивали от каждого шороха за дверью.
— И все же повторение никогда не бывает лишним. Особенно когда перед глазами лежит наглядное пособие. — Я скользнул кончиком пальца по восточному крылу здания, где раньше располагался кабинет Геловани. — Полагаю, мне с Игорем Ивановичем лучше пробраться внутрь с Миллионной. Эту часть операции следует провести быстро и тихо, и здесь понадобится умение и скрытность, а не грубая сила.
— Сила пригодится здесь. — Горчаков слегка промахнулся и ткнул за край чертежа — куда-то между дворцом и Александровской колонной. — Ворота и внутренний двор мы с Леонидом Павловичем возьмем на себя.
— Зайдете с парадного входа, — улыбнулся я. — Как и подобает старшим по титулу.
— И не только по титулу. — Горчаков потянулся, разминая затекшую спину. — Вот уж не думал, что мне в моем возрасте придется участвовать в самом настоящем дворцовом перевороте.
— Я бы на вашем месте воздержался от подобных слов, — буркнул Скавронский. — Не забывайте, друзья мои — мы идем спасать его величество от врагов, а не захватывать власть в столице.
— Как пожелаете. — Я пожал плечами и снова склонился над столом. — Восточное крыло и ворота со стороны площади нам по зубам. Но у дворца есть еще две стены… Хватит ли людей удержать все двери?
— Хватит, — хмуро отозвался доселе молчавший Дельвиг. — Конечно же, я не имею возможности обещать, но среди офицеров Георгиевского полка еще есть люди, на которых можно положиться.
Его преподобие еще вчера успел привести себя в порядок, однако до сих пор выглядел неважно. То ли не верил в благополучный исход нашей затеи, то ли никак не мог оправдать подобное даже самыми благими намерениями. Боевого опыта у него было вряд ли меньше, чем у большинства титулованных вояк вокруг стола, однако сама мысль обратить оружие и Талант против обычных людей казалась Георгивскому капеллану невыносимой.
Впрочем, вряд ли хоть кто-то здесь думал иначе.
— Надеюсь, ваши люди не подведут, — вздохнул Скавронский. — В такие дни нельзя верить даже самому себе. Одна ошибка — и мне все погибнем.
— Если… если канцлер окажется во дворце, — едва слышно прошептал кто-то, — он… Скажите, Владимир Петрович, он действительно способен убить всех? Даже в одиночку?
— Не берусь утверждать обратного, сударь. — Я развел руками. — Собственно, поэтому мы и выбрали день, когда его светлость будет в отъезде… Верно, ваше сиятельство?
— Верно. Завтра канцлер отправится в военно-медицинскую академию.
Вяземская возникла по ту сторону стола буквально из ниоткуда, изящно проскользнув между Скавронским и Горчаковым. И на нее, конечно же, сразу уставились все, от безусых юнцов до седых патриархов. Да чего уж там — я и сам на мгновение забыл и о страшном колдуне, и о штыках гвардейских полков, и бесконечных залах дворца, через которые мне предстояло пробиться.
И даже о том, что всем нам, вероятно, осталось жить меньше суток.
— Вы уверены? — зачем-то уточнил Скавронский. — Ваши сведения…
— Полностью достоверны. Настолько, насколько это вообще возможно. Брат передал, что его величество вызывает целителей. — Вяземская вдруг подняла голову и посмотрела прямо мне в глаза. — Всех. Канцлеру нездоровится, и он изволил показаться самому Данилевскому. Конечно же, это постараются скрыть даже от придворных, но…
— Дитя мое, — Горчаков осторожно тронул Вяземскую за плечо, — полагаю, вам не следует завтра появляться во дворце. Это слишком опасно. Вы и так сделали достаточно, куда больше любого из нас, и я не вправе требовать…
— Довольно, ваша светлость. Я уже все решила. Мое отсутствие вызовет слишком много подозрений. И к тому же я успею предупредить остальных, если канцлер изменит планы, или что-то сорвется в самый последний момент.
Вяземская отвечала Горчакову, однако все это время смотрела на меня. Будто отчаянно желала одобрения и похвалы… или хотя бы согласия. А может, ждала, что и я стану отговаривать ее рисковать и лезть прямиком зверю в пасть.
Но я не стал.
— Что ж… хорошо, если так. — Горчаков оперся на стол. — А графиня?
— Ее сиятельство посещает модистку во втором часу пополудни, — будничным тоном отозвался Скавронский. — Фаворитке государя положено подавать себя его величеству в наилучшем виде.
— Это… это точно? — негромко поинтересовался кто-то.
— Точнее некуда. Мой племянник крутит роман с девчонкой из прислуги. А они всегда знают даже больше, чем лодыри из тайного сыска.
— Ни канцлера, ни графини. — Я неторопливо обвел взглядом хмурые и сосредоточенные лица напротив. — Полагаю, момента лучше нам уже не представится.
— Значит, решено. Друзья мои, — Горчаков опустил ладонь на самую середину чертежа, — Завтра мы идем брать Зимний дворец!
Глава 34
— Что-нибудь видно?
— Ворота. И часовых. Собственно, как и пять минут назад, когда вы спрашивали в последний раз. — Я усмехнулся, протягивая Горчакову бинокль. — Желаете убедиться, ваша светлость?
— Нет, благодарю. Разумеется, я целиком и полностью доверяю вам, друг мой. Однако ожидание становится томительным.
Я молча кивнул. Все приготовления к операции остались позади, и обманчивый покой казался пыткой. Время, которое еще совсем недавно летело быстрее самого крутого спортивного авто, почти остановилось. Стрелки на хронометре будто приклеились к месту и не желали двигаться, хотя по ощущениям уже прошло чуть ли не четверть часа. Пожалуй, я чувствовал примерно то же самое, что и Горчаков.
Только, в отличие от него, не суетился.
Хорошо хоть погода не подвела: после почти недели проливных дождей матушка-природа решила побаловать петербуржцев и напоследок подарила хороший денек. Капельку тепла и солнца, без которых сидеть с биноклем на крыше Главного штаба было бы совсем уж тоскливо.
Мы с Горчаковом изрядно рисковали, пробираясь на чердак через служебную лестницу, однако лучшего наблюдательного пункта было не придумать. Площадь лежала под нами, как на ладони, и за нею я без всякой оптики мог разглядеть весь Зимний, а заодно и часовых у центральных ворот и на углу напротив Александровского сада. Впрочем, куда больше меня интересовала восточная часть здания. Точнее, поворот на Миллионную, арку и прямо под ней — узкий проезд между дворцом и Эрмитажным театром.
Именно там нам с шефом и предстоит вести свою группу прямо в пасть врагу. И именно оттуда наверняка и отправится в военмед его светлость канцлер. Подогнать кортеж к воротам или на набережную было бы куда проще, но если уж поездку пытаются скрыть даже от придворных чинов и прислуги, болезного наверняка выведут через крыло, занятое кабинетами тайного сыска.
Должны были вывести. Уткнувшись в бинокль, я почти перестал следить за временем и не заметил, что все сдвинулось уже почти на полчаса. Видимо, поэтому Горчаков и начал волноваться. И вряд ли без причины: распорядок дня первых лиц государства обычно расписывается заранее и с точностью чуть ли не до минуты. И если что-то заставило канцлера отложить отправку к целителям, это уж точно было не спущенное колесо у лимузина. Никаких вестей от Вяземской мы не получали, однако задержка могла означать даже…
— Машина! — Горчаков схватил меня за плечо и легонько потряс. — Кажется, я что-то вижу.
Я тут же прижался глазами к окулярам и скользнул взглядом от угла штаба Гвардейского корпуса через Миллионную. Часовой как раз открывал ворота, и из-под арки за ними показалась сначала блестящая хромом морда автомобиля, а потом и весь кузов. Огромный, на трех парах колес. Не знакомый мне «Варяг», но что-то явно похожее: такое же тяжеловесное, монументальное и неторопливое. Могучий мотор тащил на себе толстенные стекла и несколько тонн брони, надежно защищая пассажиров от любого посягательства. Прокатившись пару метров, машина остановилась, и один из караульных обошел ее и открыл дверь слева.
— Выходят. — Горчаков вдруг заговорил шепотом, будто нас каким-то непостижимым образом могли услышать. — Вы видите?
— Вижу… кажется, — так же тихо отозвался я. — Но где же наш друг?
Часовые и металлическая ограда по обе стороны ворот закрывала обзор, однако я все же смог разглядеть крупного мужчину в кителе с орденами. И второго, чуть пониже и не такой богатырской стати, облаченного в штатское. Пожилого и суетливого — вместо того, чтобы спокойно усесться в машину, он вдруг принялся дергаться, озираясь во все стороны, а потом буквально набросился на своего спутника, отчаянно жестикулируя.
Вольский. Лица я так толком и не увидел, но сомнений почти не было. И пока солдаты упаковывали старикашку в авто, я успел несколько раз пожалеть, что не прихватил с собой винтовку с хорошей оптикой… или хотя бы без нее. Ветер стих, и даже с такого расстояния, даже сквозь решетку ограды я наверняка смог бы прицелиться как следует. Колдуну не страшна и заговоренная пуля, а вот его прихвостень — самый обычный смертный.
Всего один удачный выстрел, и череп расколется, как гнилой арбуз. Раньше, чем часовые и уже покойный Вольский услышат грохот выстрела — даже звуку не угнаться за пулей, летящей со скоростью почти девятьсот метров в секунду. Кто-то непременно попытается спасти старикашку, закроет его своим телом — но уже без всякой пользы. Я представил себе картину так явно, что на мгновение будто увидел ее прямо перед глазами.
— Что там? — Голос Горчакова выдернул меня из кровожадных мыслей. — Где канцлер?
— Идет. Прошу, не толкайтесь, ваша светлость.
Сгорбленная худощавая фигура в шляпе и черном пальто с поднятым кверху воротом неторопливо ковыляла к машине, опираясь на трость. Каждый шаг давался колдуну с явным трудом, и он выглядел, пожалуй, даже хуже, чем на параде в день рождения императора. Древняя и злобная тварь, натянувшая маску князя Геловани, подобно перчатке, растягивала свою агонию, однако ничего не могла поделать с болью. И я почти физически ощущал, как ублюдку тяжело идти, как путь в жалкие несколько метров превращается для него в почти непосильную марафонскую дистанцию.