Многое уже осело в собраниях крупнейших музеев древности и частично перекочевало в Европу, но коллекции экзотического искусства американцев продолжают пополняться. И как считают специалисты, места расселения индейцев и коренных племен способны дать художественному рынку еще множество редких произведений. Вывозят памятники из Боливии, Чили, Перу, Мексики. Большие каменные скульптуры, которые можно ставить в холлах вилл или в закрытых для постороннего глаза садах, вывозят распиленными на части, а при доставке заказчику собирают.
Все найденное иногда называют «американским Египтом» и в определенных кругах совершенно серьезно рассматривают возможность расширения варварских раскопок.
Охотники за сокровищами получили прозвище гуакерос (исп. «гуака» — могила). По скромным подсчетам, только в одной Колумбии этим занимается 20 тыс. человек, а если учесть грабителей Лимы, Боготы, Эквадора, можно представить себе численность отрядов наследников конкистадоров.
Среди беспрецедентных и наглых хищений и грабежей особенно следует отметить похищение с постамента в Сан Аугустине, на юго-западе Колумбии, каменной, весом в 300 килограммов, фигуры древнего жреца, жующего листья коки, известной как «Эль Кокеро». Ее возраст — около 3000 лет. Еще более странная история произошла с коллекцией украшений, состоящей из одиннадцати тысяч предметов, которую эквадорские власти непонятным образом обнаружили на аукционах Милана и Турина, в то время как посредники вели переговоры о продаже части ее в лимский Музей золота.
Стоит упомянуть о единственном в мире Музее золота, спасшем многие сокровища национальных культур. Мигель Мухика Гальо — посол Перу в Мадриде — не только организатор, создатель, но и директор музея.
В Музее золота, снабженном хорошей охраной, экспонируется около 12 тысяч золотых изделий Древнего Перу. Собрать такую коллекцию в наши дни было бы невозможно, а Мухика Гальо начал свой путь собирателя пятьдесят лет тому назад, сообщив окружающим, что его интересует только искусство Доколумбовой Америки. Над собирателем смеялись, но приносили вещи, уступая их по сходным ценам. Примитивные церемониальные ножи-«тумисы» стали первыми экспонатами, связанными с искусством племени чиму. Потом появились работы инков и других народов древней Америки.
Одни произведения Гальо покупал у грабителей могильников, другие приходилось выкупать на аукционах за пределами Перу, с тем чтобы редкости не ушли в иностранные собрания. Приходилось и самому, вместе с местными жителями, колесить по стране, по местам древних поселений, где удавалось найти или выкупить художественные произведения у аборигенов.
Так, рядом с изделиями инкских ювелиров появилось большое количество изделий из города Чан-Чана, который находился в песках пустыни в 500 километрах от Лимы. Сегодня здесь бесконечные руины, в которых с трудом угадываются контуры стен, формы домов, планировка улиц. Когда старожилы привезли в эти места Гальо, здесь все неплохо сохранилось благодаря сухому климату. Однако на дома и храмы обрушился в тридцатые годы редкий водяной смерч, размывший постройки до бесформенных руин. Остальное сделали постоянные ветры, занесшие песком оставшееся, превратив пустынный город в холмы. И все же в те годы, когда руины стояли пустынными под безоблачным небом, местные жители находили здесь много редких предметов.
Когда-то, до пришествия в эти места инков, Чан-Чан был сказочной столицей чиму — народа, который в течение четырех столетий (с 1000 по 1400 годы н. э.) владел всем перуанским побережьем и создал удивительную культуру.
Хроники рассказывают, что жители Чан-Чана по сложной системе каналов и труб подвели с гор чистую воду (на 120 км), окружили свои дома садами, провели в них водопровод, создали общественные бани. Город-сад в пустыне давал пристанище 100 тысячам жителей. Оборонительные стены были столь прочны и неприступны, что инкам, пришедшим завоевывать город, не удалось их взять приступом, и тогда пришельцы разрушили водоводы, оставив город без воды. Жители покинули город, и пустыня поглотила Чан-Чан, но художественные изделия находят в руинах до сих пор. Многое из древнего города попало и в национальный Музей золота.
Столица чиму превратилась в объект грабежа, стала местом паломничества искателей сокровищ. Сначала ими были инки, затем испанцы, извлекшие из руин Чан-Чана неисчислимые ценности. Керамические статуэтки и золотые украшения, сохранившиеся до середины XX века, стали добычей археологов и еще большей армии грабителей.
Некоторые историки объясняют, что «уакеар» значит — искать, «уакое» означает керамические фигурки и другие изделия из керамики, а также из золота. И до сих пор поиски «уакое» — доходное ремесло, которое поощряет не только Музей золота, но и многие другие музеи. Но главная часть найденных сокровищ и древностей попадает совсем не в музеи, а в частные собрания вне Латинской Америки, а иногда становится обеспечением разного рода финансовых операций и махинаций.
Все драгоценности, всплывавшие в разное время погони за ценностями Доколумбовой Америки, обросли легендами. До сих пор вспоминают легендарный трон Великого Инки и тайну, связанную с его исчезновением близ теперешнего города Лимы. Трон достался в виде трофея Писарро и не был вывезен из Перу, а где спрятали удивительное произведение искусства, никто не знает.
Другим предметом, избежавшим переплавки и оставшимся на древней земле, стало изображение Солнца, проигранное солдатом Мансио в карты. В древнем Перу золото было предметом поклонения и его берегли.
Италия и Франция
ТАЙНЫ И ЗАГАДКИ МОНЫ ЛИЗЫ («ДЖОКОНДЫ»)
Что ищут люди в этом произведении прославленного мастера? Проходят столетия, и сейчас можно встретить облик Моны Лизы не только на репродукциях в альбомах, плакатах и постерах, но и на обычных бытовых предметах. И все же, когда всемирно известную картину привозят в Москву, выстраиваются длинные очереди желающих сорок секунд посмотреть на загадочное лицо. Не берутся в расчет возможности человека, стоящего перед шедевром, сосредоточиться и проникнуть в тот загадочный мир, который окружает его, как аура. Современник Леонардо да Винчи, известный итальянский историк искусства и художник XVI века Джорджо Вазари впервые связал портрет с именем Моны Лизы. Документами установлено, что Мона Лиза, дочь Антонио Мария ди Нольдо Герардини, происходила из знатного флорентийского рода.
Она родилась в 1479 году, а в 1495 году вышла замуж за флорентийского купца и политического деятеля Франческо ди Бартоломео ди Дзаноби дель Джокондо. В момент создания портрета Моне Лизе должно было быть около 24—26 лет.
Некоторые историки называют изображенной мантуанскую маркизу Изабеллу д’Эсте, по аналогии с ее известным карандашным портретом (Париж, Лувр), выполненным Леонардо да Винчи в начале 1500-х годов. Есть также предположения, что на произведении Леонардо изображена Констанция д’Авалос, маркиза Франкавилла, энергичная и предприимчивая дама, пославшая свои войска на помощь неаполитанцам, когда французские войска вторглись в Италию. Этой гипотезе есть и реальные подтверждения — описание леонардовского портрета маркизы во вдовьих одеждах, сделанное итальянским поэтом XVI века Энеа Арпино. Определенное сходство описания и портрета не согласуется с тем, что к моменту исполнения портрета Моны Лизы Констанции д’Авалос было около сорока лет.
Так большинство историков искусства пришли к более или менее единому мнению, что луврский шедевр и есть описанный Вазари «Портрет Джоконды». Леонардо да Винчи считал его лучшим своим произведением и не расставался с ним до конца жизни.
Джорджо Вазари отмечает, что создание Леонардо в художественных кругах «почиталось произведением чудесным», так как в нем сочетались простота композиции и сложная живописная техника, породившие ту недоговоренность, ту таинственность атмосферы, которая помогала каждому зрителю находить в нем близкое самому себе.
Этот портрет — одно из редчайших произведений искусства, в котором автору удалось передать неуловимость движения и состояния чисто живописными средствами, может быть, эта неуловимость вместе с таинственной улыбкой делают творение Леонардо да Винчи почти мистическим, завораживающим и притягательным. Переходы леонардовской живописной дымки, названной специалистами «сфумато», создают впечатление вибрации воздуха.
Пейзажный фон пустынен и причудлив, безлюден и бесчувственен. Неясные сумерки, колеблющиеся очертания создают за фигурой Джоконды атмосферу неопределенности и неустойчивости, особенно хорошо подчеркивающую спокойное и определенное состояние женщины, владеющей своими чувствами.
В Лувре портрет помещен в чуть затененный зал, и в этом тоже намек на живописную колористическую палитру леонардовских произведений.
В 1911 году, случившееся с произведением Леонардо произвело впечатление национальной и общечеловеческой трагедии, хотя и коснулось одной-единственной картины. Газеты всего мира сообщали об этом на первых полосах, полиция перекрыла все дороги, ведущие из Парижа, правительство и мэрия города объявили о наградах нашедшему похищенный шедевр.
«Утром, во вторник 22 августа пришедшие в “Квадратный салон” Лувра копировать Мону Лизу художники не увидели портрета на месте. Обратились к начальнику охраны: где “Джоконда”?
— Как — где? — удивился он. — На своем месте. — И помчался в “Квадратный салон”.
Увы, портрет исчез. К этому времени уже начался впуск посетителей. Был придуман повод — залы закрываются в связи с крупной аварией в водопроводной сети. Срочно дали знать о пропаже “Джоконды” префекту парижской полиции. Самое дерзкое ограбление крупнейшего парижского банка не могло так потрясти господина префекта, как исчезновение самого дорогого портрета Лувра. Да и всех музеев мира…»
Стали восстанавливать обстановку возможного похищения. Работники музея вспомнили, что в воскресенье 20 августа, при гигантском наплыве посетителей картина была на месте. В понедельник, когда в Лувре был выходной, в залах работали ремонтные рабочие. Нашли каменщиков, которые, посоветовавшись, единодушно сказали, что при них портрет висел на месте. Правда, после утренней работы, уходя группой на завтрак, они миновали «Квадратный салон» и «Джоконды» уже не видели. Префект полиции был озабочен не только тем, когда исчезло произведение Леонардо, но и как. Ему пришло в голову, что за такое короткое время, прошедшее с момента кражи, картину могли и не вынести из Лувра, а спрятать где-то в бесчисленных коридорах, комнатах и хранилищах. Бывший королевский дворец обыскивали сотни полицейских и выделенных им в помощь сотрудников. Пропажи не нашли, зато на площадке одной из служебных лестниц нашли раму и толстое стекло, защищавшее портрет.