Этот дневник, хранившийся тогда в Иоанновском монастыре, был оригинальным экземпляром, писанным рукою самого отца Иоанна. Посторонним лицам дневник этот не показывался, потому о предсказаниях, отмеченных в дневнике, в литературе об отце Иоанне Кронштадтском не упоминается.
Дальнейшая судьба сего замечательного дневника неизвестна».
С большой вероятностью можно предположить, что автор имел в виду опубликованную незадолго до «осени 1916 г.» дневниковую запись отца Иоанна, которая была им сделана в ночь на 1 января 1908 года[24]. Сегодня она известна как «Сон отца Иоанна Кронштадтского», и интерес представляет весь ее текст. Судите сами, дорогие читатели:
«Господи, благослови! Я многогрешный раб Иоанн, иерей Кронштадтский, пишу сие видение. Мною писано и моею рукою то, что я видел, то и передал письменно.
В ночь на 1 января 1908 года, после вечерней молитвы я сел немного отдохнуть у стола. В келье моей был полумрак, перед иконой Божией Матери горела лампада. Не прошло и получаса, как я услышал легкий шум, кто-то легко коснулся моего правого плеча и тихий легкий ласковый голос сказал мне: «Встань, раб Божий Иван, пойдем со мною!» Я быстро встал.
Вижу — передо мною стоит дивный чудный старец, бледный, с сединами, в мантии, в левой руке четки. Посмотрел на меня сурово, но глаза были ласковые и добрые. Я тут же от страха чуть было не упал, но чудный старец поддержал меня — руки и ноги у меня дрожали, я хотел что-то сказать, но язык мой не повернулся. Старец меня перекрестил, и мне сделалось легко и радостно — я тоже перекрестился. Затем он посохом указал на западную сторону стены — там тем же посохом начертил: 1913, 1914, 1917, 1922, 1930, 1933, 1934 годы. Вдруг стены не стало. Я иду со старцем по зеленому полю и вижу — стоит масса крестов: тысячи, миллионы, разные: малые и великие, деревянные, каменные, железные, медные, серебряные и золотые. Я, проходя мимо крестов, перекрестился и осмелился спросить старца, что это за кресты? Он ласково ответил мне: «Это — те, которые за Христа и за Слово Божие пострадали».
Идем дальше и вижу: целые реки крови текут в море, и море стало красным от крови. Я от страха ужаснулся и опять спросил чудного старца: «А что это крови так много пролито?» Он опять взглянул и сказал мне: «Это христианская кровь».
Затем старец указал рукой на облака, и вижу массу горящих, ярко горящих светильников. Вот они стали падать на землю: один, два, три, пять, десять, двадцать, затем стали падать целыми сотнями, все больше и больше, и все горели. Я очень скорбел, почему они не горели ясно, а только падали и тухли, превращаясь в прах и пепел. Старец сказал: «Смотри!» И я увидел на облаках только семь светильников и спросил старца, что это значит? Он, склонивши голову, сказал: «Светильники, которые ты видишь падающие, означают, что Церкви упадут в ересь, а семь светильников горящих оставшихся — семь Церквей Апостольских соборных останутся при кончине мира».
Затем старец указал мне — смотри, и вот я вижу и слышу чудное видение. Ангелы пели: «Свят, Свят, Свят, Господь Саваоф!», и шла большая масса народа со свечами в руках, с радостными сияющими лицами. Здесь были цари, князья, патриархи, митрополиты, епископы, архимандриты, игумены, схимники, иереи, диаконы, послушники, странники Христа ради, миряне, юноши, отроки, младенцы. Херувимы и серафимы сопровождали их в райскую небесную обитель. Я спросил старца: «Что это за люди?» Старец, как будто зная мою мысль, сказал: «Это все рабы Христовы, пострадавшие за святую Христову, Соборную и Апостольскую Церковь». Я опять осмелился спросить, могу ли я присоединиться к ним? Старец сказал: «Нет, еще рано тебе, потерпи!» Я опять спросил: «Скажи, отче, а младенцы как?» Старец сказал: «Эти младенцы тоже пострадали за Христа от царя Ирода (14 тысяч), а также и те младенцы получили венцы от Царя Небесного, которые истреблены в чреве матери своей, и безыменные». Я перекрестился: «Какой грех великий и страшный будет матери — непростительный».
Идем дальше — заходим в большой храм. Я хотел перекреститься, но старец мне сказал: «Здесь мерзость и запустение». Вот вижу очень мрачный и темный храм, мрачный и темный престол. Посреди церкви иконостаса нет. Вместо икон какие-то странные портреты со звериными лицами и острыми колпаками, а на престоле не крест, а большая звезда и Евангелие со звездою, и свечи горят смоляные — трещат, как дрова, и чаша стоит. Из чаши сильное зловоние идет, и оттуда всякие гады, жабы, скорпионы, пауки ползут, страшно смотреть на все это. Просфоры тоже со звездою; перед престолом стоит священник в ярко-красной ризе и по ризе ползают зеленые жабы и пауки. Лицо у него страшное и черное, как уголь, глаза красные, а изо рта дым идет, и пальцы черные, как будто в золе.
Ух, Господи, как страшно! Затем на престол прыгнула какая-то мерзкая, гадкая, безобразная черная женщина, вся в красном, со звездою на лбу, и завертелась на престоле, затем крикнула, как ночная сова, на весь храм страшным голосом «Свобода!» и стала. А люди, как безумные, стали бегать вокруг престола, чему-то радуясь, и кричали, и свистели, и хлопали в ладоши. Затем стали петь какую-то песнь, — сперва тихо, затем громче, как псы, потом превратилось все в звериное рычание, дальше — в рев. Вдруг сверкнула яркая молния и ударил сильный гром, задрожала земля и храм рухнул и провалился сквозь землю. Престол, священник, красная женщина — все смешалось и загремело в бездну. Господи, спаси! Ух, как страшно! Я перекрестился. Холодный пот выступил на лбу у меня. Я оглянулся. Старец улыбнулся мне. «Видел?», — сказал он. — «Видел, отче! Скажи мне, что это было? Страшно и ужасно!» — Старец ответил мне: «Храм, священники, люди — это еретики, отступники, безбожники, которые отстали от веры Христовой и от Соборной и Апостольской Церкви и признали еретическую живообновленческую церковь, которая не имеет благодати Божией. В ней нельзя ни говеть, ни исповедоваться, ни приобщаться, ни принимать миропомазание». — «Господи, спаси меня грешного, пошли мне покаяние, смерть христианскую!» — прошептал я. Старец успокоил меня: «Не скорби, молись Богу!»
Мы пошли дальше. Смотрю — идет масса людей, страшно измученных, на лбу у каждого звезда. Они, увидев нас, зарычали: «Молитесь за нас, святые отцы, Богу, очень нам тяжело, а сами мы не можем. Отцы и матери нас не учили Закону Божию и даже имя христианского у нас нет. Мы не получили печати дара Духа Святаго (а красного знамени)».
Я заплакал и пошел вслед за старцем. «Вот, смотри, — указал старец рукою, — видишь?» Вижу горы. Нет, это гора трупов человеческих вся размокла в крови. Я перекрестился и спросил старца: «Что это значит? Что за трупы?» — «Это иноки и инокини, странники и странницы, за Святую Соборную и Апостольскую Церковь убиенные, не пожелавшие принять антихристовой печати, а пожелали принять мученический венец и умереть за Христа». Я молился: «Спаси, Господи, и помилуй рабов Божиих и всех христиан!» Но вдруг старец оборотился к северной стороне и указал рукой: «Смотри!» Я взглянул и вижу: царский дворец, а кругом бегают разной породы животные и разной величины звери, гады, драконы, шипят, ревут и лезут во дворец, и уже полезли на трон Помазанника Николая II. Лицо у того бледное, но мужественное, читает он Иисусову молитву. Вдруг трон пошатнулся, и пала корона, покатилась… Звери ревели, бились — давили Помазанника. Разорвали, растоптали, как бесы в аду, и все исчезло…
Ах, Господи, как страшно! Спаси и помилуй от всякого зла, врага и супостата! Я горько заплакал. Вдруг старец взял меня за плечо. «Не плачь, так Господу угодно! — сказал. — Смотри!» Вижу — показалось белое сияние. Сперва я не мог различить, но потом стало ясно — предстал Помазанник невольный, на голове у него из зеленых листьев венец. Лицо бледное, окровавленное, с золотым крестиком на шее. Он тихо шептал молитву. Затем сказал мне со слезами: «Помолись обо мне, отец Иоанн, и скажи всем православным христианам, что я умер, как мученик, твердо и мужественно за Веру Православную и за Святую Соборную и Апостольскую Церковь, и пострадал за всех христиан. И скажи всем православным апостольским пастырям, чтобы они служили общую братскую панихиду за всех убиенных воинов на поле брани: в огне сгоревших, в море утонувших и за меня, грешнаго, пострадавшаго. Могилы моей не ищите, — ее трудно найти. Прошу еще: молись обо мне, отец Иоанн, и прости меня, добрый пастырь». Затем все это скрылось туманом. Я перекрестился — упокой Господи душу усопшаго раба Божия Николая, вечная ему память. Господи, как страшно! Руки и ноги у меня дрожали, я плакал.
Старец опять сказал мне: «Не плачь, так Богу угодно, молись Богу! Смотри еще».
Вот вижу я массу людей, валяющихся, умирающих от голода, которые ели траву, землю, друг друга, а псы подбирали трупы. Везде страшное зловоние, кощунство. Господи, спаси нас и в святой Христовой вере укрепи, мы немощны и слабы без веры.
Вот старец опять мне говорит: «Смотри там!» И вот вижу я целую гору из разных книг, малых и больших. Между этими книгами ползают смрадные черви, копошатся и распространяют страшное зловоние. Я спросил: «Что это за книги, отче?» Он ответил: «Безбожные, еретические, которые заражают всех людей всего света мирским богохульным учением». Старец прикоснулся концом посоха к этим книгам, и все это обратилось в огонь, и все сгорело дотла, и ветер развеял пепел.
Затем я вижу церковь, а вокруг нее лежит масса поминальников и грамоток. Я нагнулся и хотел поднять одну, прочитать, но старец сказал, что это те поминальники и грамоты, которые лежат при церкви много лет, а священники их забыли и не читают никогда, а усопшие души просят помолиться за них, а читать некому и поминать некому. Я спросил: «А кто же будет?» «Ангелы», — ответил старец. Я перекрестился. Помяни, Господи, души усопших рабов Твоих во царствии Твоем.
Мы пошли дальше. Старец шел так быстро, что я едва успевал за ним. Вдруг он обернулся и сказал: «Смотри! Вот идет толпа людей, гонимая страшными бесами, которые немилосердно били и кололи людей длинными пиками, вилами и крючками». «Что это за люди?» — спросил я. «Это те, — ответил старец, — которые отпали от веры и Святой Соборной Апостольской Церкви и приняли еретическую живообновленческую».