— В кого веруешь? — спросил надменно поляк.
— Я верую во Святую Троицу, Отца и Сына и Святого Духа, — отвечал старец.
— А земного царя кого имеешь?
Иринарх без боязни громким голосом отвечал:
— Я имею Российского царя Василия Иоанновича. Живу в России, Российского царя имею, иного никого и нигде не имею.
Один из ляхов сказал:
— Ты, старец, изменник, ни в нашего короля, ни в царя Димитрия не веруешь. Надо бы тебя посечь саблей.
Старец отвечал:
— Вашего меча тленного я нисколько не боюсь, и вере своей и Российскому царю не изменю, если за это меня посечешь, то я претерплю сие с радостью: не много во мне крови для вас, а у моего живого Бога есть такой меч, который посечет вас невидимо, без мяса и без крови, а души ваши пошлет на вечную муку.
Пана Микулинского со свитой его удивила такая великая вера, и они удалились, оставив нетронутыми как старца, так и монастырь.
Спустя недолгое время близ обители сделали остановку отряды, которыми предводительствовал Ян Сапега. Воевода Михаил Скопин-Шуйский, благословленный старцем, побил Сапегу. В отплату тот пожелал предать огню Борисоглебский монастырь.
Печалью великой наполнилась обитель, игумена страх заставил бежать. Братия принялись со слезами прощаться друг с другом. Иринарх утешительно говорил своим ученикам и всей братии: «Не убоимся пожжения и посечения от иноверных: если нас пожгут или посекут, то мы явимся новыми мучениками и получим венцы на небе от Христа Бога нашего!»
Сапега послал в обитель пана ротмистра Кирбитского. Того вид кельи старца и трудов его заставили подивиться. Выслушав рассказ Кирбитского, воевода пожелел сам повидать затворника и с тем пошел в обитель. В Житии Иринарха есть описание и этого эпизода.
Едва оказавшись в келье затворника, Сапега поразился тесноте ее — от стены до стены разведенными в стороны руками достать можно, — отсутствию печки и постели, окну одному крохотному, но в особенности — прикованному цепью старцу, с веригами и прочими железными тяжестями на теле.
— Благослови, отче! — сказал воевода иноземный. — Как ты терпишь такую великую муку в темнице?
Иринарх отвечал:
— Бога ради сию темницу и муку терплю.
Паны из сопровождения Сапеги заговорили, что старец Бога не молит ни за их короля польского, ни за Димитрия, а молит за Шуйского, почитая того царем.
На это затворник с достоинством возражал:
— Я на Руси рожден и крещен, за русского царя и Бога молю.
— Правда в батьке велика, — заключил Сапега, — в которой земле жить, тому царю и служить.
А Иринарх ему посоветовал:
— Возвращайся, господин, в свою землю: хватит тебе в Русском царстве воевать! Если же не уйдешь отсюда или опять придешь сюда и не послушаешься Божия слова, то будешь убит на Руси.
Нахмурился было воевода, но потом смягчился, такую твердость духа встречая впервые, и сказал:
— Чем мне тебя одарить? Я ни здесь, ни в иных землях не видывал такого крепкого и боязни не ведающего монаха.
— Я Святому Духу не противник, от Святого Духа и питаюсь, — сказал в ответ старец. — И как Святой Дух тебе внушит, так то и сделаешь.
— Прости, отче, — коротко сказал Сапега и, поклонившись, удалился и велел своему польскому войску ничем не вредить монастырю.
Но не внял он совету старца, ровно три года еще ходил войной по земле русской. В 1611 году ему удалось прорваться с обозом к польскому гарнизону в осажденный ополчением Московский Кремль, и там-то тяжелая болезнь и отняла жизнь у Сапеги. Так сбылось пророчество русского затворника.
Между тем слава про заточника Иринарха распространялась по всему Русскому царству. В лютое время безбожия и раздора шел к нему в обитель за утешительным словом и правдой нескончаемым потоком разный люд — убогий, нищий, разоренный. А весной 1609 года прислал к нему своих посланцев юный князь Михаил Васильевич Скопин-Шуйский. Решил он выступить походом на самозванца и обратился к старцу с просьбой о благословении на правое дело. Затворником с радостью великой были посланы князю благословение и его, Иринархов, крест.
И стал чудесным образом одну за другой одерживать победы князь Скопин-Шуйский: бит был им враг под Торжком, под Тверью, за этим последовало освобождение Александровской слободы, снятие осады с Троице-Сергиевой лавры. Стан вражеский наполнился великим смятением, приведшим к его разделению: Лжедмитрий II с Мариной Мнишек бежали в Калугу, куда за ними последовала часть русских тушинцев; другая же их часть поехала с повинной в Москву. Между тем 12 марта впереди войска своего князь Михаил Скопин-Шуйский вступил в освобожденную от врага Москву, где встретило его всеобщее ликование.
Провидческого дара обладатель, Иринарх знал уже про победу, и ученик его Александр был им послан к князю Михаилу в Москву за честным крестом, который старец дал ему «на помощь и прогнание супостата», как говорится в предании. Скопин-Шуйский вернул крест Иринарху вместе с благословенным посланием и дарами. Радующимся святому кресту преподобным дары были переданы в казну обители, сам же он молитвенно поблагодарил Бога за явленную помощь.
Народом овладело ликование, бояр же взяла сильная забота: во времена, когда повсеместно процветали предательства, клятвопреступления, интриги и трусость, осененный славой победителя юный князь становился угрозой многим из их числа. Как беспредельна лесть боярская, так беспредельно и боярское коварство. Тому, кто спас Москву и Российское царство, в лицо бояре льстивые слова говорили, в открытую выступать против него не смели — боялись вызвать гнев народный. Зазван он ими был на пир по случаю крестин князя Ивана Михайловича Воротынского, и поднесен был дочерью Малюты Скуратова князю Михаилу кубок с вином отравленным. Когда пиршество было в самом разгаре, с князем сделалось дурно, кровь из носу у него потекла, и он сознания лишился. В покоях, куда его перенесли из пиршественного зала, Михаилу Васильевичу Скопину-Шуйскому попытались помочь, но против яда средства не нашли, и, не вставая больше с постели и промучившись две недели, он скончался.
Беда беду родит. В Борисоглебскую обитель прибыл новый игумен по имени Симеон, которого отличали крутой нрав и невоздержанность. Им было велено: старец Иринарх должен ходить в храм на службу вместе со всей боатией. Затворник же носил на себе такую тяжесть железную (по мнению некоторых исследователей, около 160 килограммов) и постоянным пощением и молитвой плоть свою иссушил так, что ему было трудно передвигаться даже внутри крохотной кельи. Ляхами-иноверцами подвигам старца было должное отдано, уважение ему оказано. Но у игумена Симеона было жестокое сердце. Приведя с собой монахов-завистников в старцеву келью, он забрал оттуда все запасы скудные. Лишь мед был оставлен, который спрятал один из учеников затворника.
Едва игумен с монахами удалились, Александр сообщил учителю про мед. Тут Иринарх напомнил своим ученикам притчу про одного отца-затворника, который, когда пограбляем был ими, жестоким разбойникам помогал в собирании своих вещей. Когда же удалились воры, унося добычу, затворник, догнав их, сказал, что не все они забрали, и дал им еще одну вещицу, которую тати не заметили. Умилились этому разбойники, и было ими возвращено затворнику отобранное.
По указанию старца Александр поступил таким же образом: он поведал игумену, что не все было забрано из кельи, осталось там еще меда около четырех пудов. Даже разбойники оказались милостивее игумена, которым велено было монахам, чтобы те забрали оставшееся, и, в другой раз обыскав Иринархову келью, вынесли все подчистую, вплоть до ветоши худой.
Вечером того же дня старцу Иринарху привиделся юноша в белоснежных ризах. Стоя рядом с ним, юноша говорил про немилостивый поступок игумена, а потом он словно растворился.
Симеонова же злоба никак не могла укротиться. Едва забрезжило утро, осветив двор обители, пришел он снова в келью к затворнику и повелел вывести его наружу. Четверо монахов схватили под руки отягощенного веригами из железа затворника и поволокли из кельи, а игумен с пятью другими приспешниками в рясах понесли железную цепь, которой Иринарх был прикован.
Когда выволакивали старца, вовсе не осторожничали: выломали ему левую руку и бросили поблизости от церкви. Житие его сообщает, что Иринарх девять часов пролежал на земле в цепях, «молясь Господу Богу, чтобы Он не поставил сего гонителям его во грех, ибо всуе мятутся, не ведая, что творят». Что касается учеников Иринарха, Александра и Корнилия, то они были от него удалены и поселены в другие кельи.
Согласно преданию, лежащему во дворе Иринарху снова привиделся юноша в белоснежных ризах, который сказал старцу, что Господь услышал молитву его и терпение его, и если чего испросит, то будет дано ему. После этих слов юноша исчез.
Между тем ученик Иринархов Александр тайно, среди ночи пробрался в опустевшую келью и, встав на колени перед честными крестами, молитвенно произнес: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий! Долго ли нам, Господи, в скорби сей быть с учителем своим и терпеть от сих зверообразных людей и пьяниц. Но да будет воля Твоя святая!» И глас от крестов ему велел: «Иди к игумену и скажи ему: зачем противишься судьбам Божиим?»
Старец Александр не замедлил исполнить повеление свыше: пойдя к игумену в церковь, он ему сказал: «Отпусти старца Иринарха в его келью, вместе с учениками, чтобы тебе не погубить свою душу, борясь против судеб Божиих».
Опомнившимся игуменом были благословлены старец и оба ученика его, и те перенесли Иринарха обратно в его келью. Возвратившись в затвор, старец молитвенно благодарил Бога за то, что избавлен был от гонения, и просил даровать ему терпение. И голос свыше ему сказал:
— Дерзай, страдалец Мой. Я с тобою всегда. Я ждал твоего подвига, и терпению твоему дивились ангелы. Теперь уже больше не будет на тебя гонений, но ждет тебя уготованное тебе место в Царствии Небесном!
Иринарх вострепетал и молился со слезами, а в скором времени игумен Симеон был удален из монастыря.