В заключение же старец сказал:
— Как железо ковачу, так я предал себя и свою волю Господу Богу: как Ему угодно, так и действую, своей воли не имею, а что Богу угодно, то и передаю.
Таково объяснение его советов и наставлений самим отцом Серафимом. Проводнику Божией воли, ему не было надобности задумываться, поэтому он давал немедленные ответы, не сомневаясь в истинности своих слов, или же касался того, о чем и помыслить не могли его собеседники.
Одного послушника Глинской обители привело к отцу Серафиму сомнение. Молодой человек все не мог определиться, каков окончательно должен быть его жизненный путь, постричься ли ему в монахи или оставить обитель и жить в миру. И вот, придя к Серафиму Саровскому, он спросил, угодно ли Богу, чтобы они с братом поступили в монашество.
В свое время обратившийся в Киеве с подобным вопросом к старцу Досифею отец Серафим отвечал так:
— Сам спасайся и брата своего спасай. — Помолчал немного, размышляя, и прибавил: — Помнишь ли житие Иоанникия Великого? Странствуя по горам и стремнинам, он нечаянно выронил из рук жезл свой, который упал в пропасть. Жезла нельзя было достать, а без него святой не мог идти далее. В глубокой скорби он обратился к Господу Богу, и ангел Господень невидимо вручил ему новый жезл.
После этих слов старцем была вложена его собственная палка в правую руку послушника со словами:
— Трудно управлять душами человеческими! Но среди всех твоих напастей и скорбей в управлении душами братии, ангел Господень непрестанно при тебе будет до скончания жизни твоей.
Этим послушником было принято решение стать монахом, и по истечении тридцати двух лет в его лице обрел архимандрита Астраханский Чуркинский Николаевский общежительный монастырь. Что до брата его, то он, поступив в монастырь, тоже монашествовал до конца жизни, которая окончилась в Козелецкой Георгиевской обители в бытность его иеромонахом.
Однажды старца посетили крепостные люди, жена с мужем, который управлял имением своего барина-помещика. Они хотели поехать в Москву и просить своего господина отпустить их на волю либо по крайней мере освободить мужа от исполнения нелегких должностных обязанностей, говоря современным языком, но прежде — получить благословение на поездку.
У отца Серафима была икона «Умиление Божией Матери», к ней он и подвел за руку управляющего помещичьего имения, попросив того ради Божией Матери не отказываться от должности, потому что, не обижая мужиков, он управляет к славе Божией. «А в Москву нет тебе дороги, — заключил старец. — Вот твоя дорога: я благословил одного управляющего проситься на волю по смерти господина… Когда господин тот скончался, госпожа отпустила управляющего на волю и дала ему доверенность на управление имением такую, что только себя ему не вручила».
Посетитель поступил так, как было сказано отцом Серафимом, и по прошествии некоторого времени в жизни его произошли точно такие же изменения, о каких рассказал батюшка прикровенно, имея в виду как бы другого человека.
Как-то, в надежде получить от него совет и помощь, пришла к Серафиму Саровскому одна бедная женщина, которой после кончины мужа не на что было жить. А старец велел ей соорудить храм. Растерявшаяся женщина пролепетала, что у нее ни гроша за душою, однако старец не стал ничего ей растолковывать.
В замешательстве и смущении вдова отправилась восвояси, не ведая, как расценивать совет, готовая даже принять его за обидную шутку. А уже по прошествии нескольких дней в храме незнакомая женщина попросила ее поднести к причащению девочку и затем неизвестно куда пропала. Поразмыслив, вдова забрала ребенка и стала его воспитывать. Ее поступок стал известен в городе, и губернатором была назначена сердобольной женщине хорошая пенсия. Тогда-то вдова и уразумела, что подразумевал отец Серафим.
Нередко спрашивали Серафима Саровского про будущее, прося дать благословение на женитьбу или замужество. В «Летописи Серафимо-Дивеевского монастыря» митрополита Серафима (Чичагова), в главе о прозорливости отца Серафима, есть рассказ одной купчихи о том, как она в двадцатичетырехлетнем возрасте посетила батюшку, полная ожидания счастливого брака. Запечатлев поцелуй у нее на голове, старец сказал: «Эта голова много горя увидит! В горести зачнешь и в радости всех пожнешь».
— Детей у меня было много, — говорила купчиха, — а он притчей предсказал мне правду, потому что после я зачала их в горе, а пожала в радости, так как вырастила их, всех поженила и всех же схоронила, и сама осталась теперь одна на белом свете.
Если кто-то, будь то мужчина или женщина, обращался к старцу за относящимся к браку советом, а потом его игнорировал, то такого человека ждало горькое раскаяние.
Один молодой армейский офицер из рязанских помещиков попросил старца благословить его на женитьбу. Отец Серафим указал, какая невеста назначена Богом офицеру. Девушка проживала в имении, соседнем с имением просителя, и батюшкой она была названа по имени. Однако проситель заявил старцу: «Я женюсь на другой», — у него уже была невеста, жившая в том месте, где квартировал его полк. «Тебе сия не принадлежит в радость, а в печаль и слезы», — отвечал Серафим Саровский. Молодой человек женился на своей избраннице, но они даже года не прожили в браке, когда он схоронил жену. Вдовым мужчиной он снова приезжал к старцу, впоследствии сочетался браком с особой, которую батюшка назвал в первый его визит, и они прожили долгую и счастливую жизнь в супружестве.
Между прочим, тем, кто состоял в браке, можно было не обращаться к старцу за благословением на развод. Таких посетителей он строгим голосом спрашивал, почему они не живут с женами или мужьями, и выпроваживал, веля идти к своей второй половине. Он всегда, какой бы тяжелой ни была их жизнь, обязывал супругов жить совместно. И те, кто исполнял наставления отца Серафима, сохраняли семьи, в которые вновь приходили понимание и мир.
В течение десяти лет принимал старец Серафим посетителей, не прерывая затвора, оставаясь в своей келье постоянно. Потом, по молитвам его, Богородицей, явившейся ему во сне, как бывало и ранее, батюшке было позволено оставить затвор. И с ноября 1825 года он каждый день начал оставлять монастырскую келью и ходить в «дальнюю пустыньку», как называли его прежнюю келью в лесу, и к Богословскому роднику, который за годы его затворничества сильно зарос. Наконец в 1826 году Серафим Саровский решил привести в порядок родник. Накат, что закрывал бассейн, был убран, сделали трубу для истечения воды, а на холме, неподалеку от родника, устроили сруб для старца, и он принялся трудиться. Батюшка взялся собирать по берегу реки Саровки камешки и выкладывать ими весь бассейн родника, вблизи сруба устроил огород, с помощью мха удобряя гряды, сажал лук и картофель. Спустя год рядом со срубом и родником для него поставили новую келью, поскольку прежняя находилась на удалении шести верст от монастыря, и ходить оттуда в обитель ему было очень тяжело из-за того, что у него сильно болели ноги. Эту келью назвали «ближней пустынькой», родник же был переименован, став колодцем батюшки Серафима. Ходя в обитель и обратно, он носил на спине котомку, полную песка с камнями, поверх которых было положено Священное Писание. Осведомлявшимся, ради чего он утомляет себя ношением этой тяжести, старец отвечал: «Томлю томящего меня».
К ноябрю 1825 года относится еще одно знаменательное событие, связанное с утроением «мельничной» обители в селе Дивеево. В один из уже почти зимних дней отец Серафим, по обыкновению, отправился знакомой тропой к не возобновленному еще, заболотившемуся Богословскому роднику. Испив студеной воды, он принялся молиться. Вдруг его обдало теплом, и серый день заблистал светом: немного выше родника, у берега Саровки явилась Божья Матерь и святые апостолы Петр и Иоанн Богослов. Согласно приведенной в «Летописи Серафимо-Дивеевского монастыря» записке Н. А. Мотовилова, «служки Серафимова», Богородица ударила жезлом в землю так, что брызнул из нее фонтаном источник светлой воды, и велела отцу Серафиму, чтобы он устроил в Дивееве, где уже существовала Казанская женская община, другую, девичью обитель. Потом указала место для нее — «на востоке, на задах села Дивеева, против алтаря церкви Казанского явления Своего», — и то, как обнести его канавой и валом, и назвала по именам восемь сестер женской общины, «с которых повелела ему начать обитель сию», дав для нее новый устав, каких прежде не существовало ни в одном монастыре. Что касается «архитектуры» обители, Пресвятая Дева приказала Серафиму Саровскому сначала срубить из Саровского леса «двухпоставную ветряную мельницу и келии первые, а потом, по времени, соорудить в честь Рождества Ее и Сына Ее Единородного двухпрестольную церковь для сей обители, приложив оную к паперти церкви Казанского явления Своего».
Со дня явления Богородицы отец Серафим самолично трудился, устраивая колодец и сруб для нового источника, вода которого обрела чудотворную силу, и в дальнейшем исполнял все, что было указано ему его высокой покровительницей. В итоге Мельничная община превратилась в его любимое детище. Первой же ее наставницей довелось стать дворянской девице Елене Васильевне Мантуровой, сестре Михаила Васильевича Мантурова, о котором следует сказать особо.
Помещик Ардатовского уезда Нижегородской губернии, Михаил Мантуров стал первым человеком, исцеленным старцем Серафимом еще в бытность его в затворе. Он принажлежал к дворянскому сословию и немало лет служил в Лифляндии, где сочетался браком с лютеранкой А. М. Эрнц, однако серьезная болезнь ног заставила его уйти со службы и вернуться в свое родовое имение Нуча, расположенное в сорока верстах от Сарова. Там он с женой был встречен своей младшей сестрой Еленой.
Между тем состояние Михаила Васильевича все ухудшалось, болезнь его, которую, как ни старались, врачи не могли определить и, следственно, лечить, усугубилась до того, что у него из ног начали выпадать кусочки костей. Тогда-то близким и знакомым удалось наконец убедить Мантурова, что его последняя надежда — старец Серафим, и страждущего повезли в Саров. В Житии преподобной Елены Дивеевской рассказывается, что к старцевой келье с большим трудом он был подведен крепостными людьми. Когда отец Серафим вышел к нему, Мантуров, рухнув у ног его, стал со слезами просить старца исцелить его мучительный недуг. Серафим Саровский три раза вопрошал несчастного посетителя, верует ли тот Богу, и Михаил Васильевич три раза же со всей искренностью отвечал положительно. Тогда старцем было сказано: «Радость моя! Если ты так веруешь, то верь же и в то, что верующему все возможно от Бога, а потому веруй, что и тебя исцелит Господь, а я, убогий Серафим, помолюсь».