тель, прожил там еще немного и пошел странствовать по землям православным, «ходить по разным монастырям и пустыням». За время своего хождения, которое продлилось девять лет, Авель «обошел многие страны и грады, сказывал и проповедовал волю Божию и Страшный суд Его».
Наконец пути-дороги привели его в Николо-Бабаевскую обитель Костромской епархии, где он и поселился. Именно здесь, в монастырской келейке, была создана первая его пророческая книга, в которой было написано «о царской фамилии», в частности содержалось предсказание о том, что по прошествии восьми месяцев не станет царствующей императрицы Екатерины II. В феврале 1796 года Авель показал свое сочинение настоятелю. Архимандрит собрал братию, и было решено: «ту книгу и отца Авеля отправить в Кострому, в духовную консисторию». Духовная же консистория, сняв с отца Авеля официальные показания, он ли «ту книгу» писал, и отчего взялся писать, и составив соответствующую записку, отправила с ней монаха к своему архиерею, епископу Костромскому и Галицкому Павлу, на которого и легла ответственность за принятие решения насчет новоявленного провидца.
Епископ Павел, само собой, дал совет провидцу: забудь про свое безумное предсказание и возвращайся в обитель — молиться об отпущении грехов, но прежде укажи, кем был наущаем на подобное дерзновение. Однако Авель ему отвечал, «что книгу свою писал сам, не списывал, а сочинял из видения, ибо, будучи в Валааме, пришед к заутрени в церковь, равно как бы Павел апостол, восхищен был на небо и там видел две книги и что видел, то самое и писал».
Такая ересь возмутила архиепископа, но он не решился уничтожить книгу, в которой Авель «приводит дерзостный и вредный толк об особе императрицы и о ее царском роде», поскольку в этом «заключается секрет важный». Пытаясь нагнать на него страху, епископ сказал монаху: «Сия книга написана смертною казнию». Однако и эти слова не заставили того образумиться.
Вздохнул архиерей, понимая, что должен действовать в соответствии с указом от 19 октября 1762 года, которым за писания подобного рода предусматривалось лишение монашества и заключение под стражу. Однако и подумалось ему при том же, вдруг пророк этот деревенский, которого и страх смерти от упрямства его не отвращает, и в самом деле нечто тайное знает, ведь не абы кому — самой государыне пророчество свое он адресовал. В итоге, сняв с него монашеское одеяние «для исследования и поступления по законам», епископ Костромской и Галицкий в сопровождении крепкого караула представил Авеля в Костромское наместническое правление.
Губернатор же с советниками, после того, как они ознакомились с содержанием Авелевой книги и обнаружили в ней «царские имена и царские секреты», приказали отвезти бедолажного провидца в местный острог. А спустя некоторое время, опять же под надзором стражи, дабы по пути следования его речи неразумные и предсказания бредовые народ не смущали, Авеля отправили в Петербург. В столице имелись люди, которые по долгу службы проявили искреннюю заинтересованность в предсказаниях монаха. Это были служащие Тайной экспедиции, и они с особенным тщанием расспрашивали Авеля, и со всем старанием письменно заносились все ответы его в допросные протоколы. Допроситель Александр Макаров так и не услышал от простодушного монаха отказа от какого бы то ни было из его слов, Авель утверждал, что в марте 1787 года был ему глас, который велел ему пророчествовать о царских особах то-то и то-то. После этого он девять лет мучился совестью, принуждавшей его «об оном гласе сказать Ея Величеству и их высочествам». Поэтому-то он и вздумал в Бабаевской обители записать слышанное.
Если бы не «царские имена», вернее всего, сгинул бы Авель без следа, засекли бы прозорливца розгами до смерти или сослали в глухой монастырь до конца его жизни. Однако пророческие слова его относились к царственным особам, поэтому доклад о сути дела получил граф Самойлов, генерал-прокурор Правительствующего сената. Александр Николаевич приказал доставить к нему Авеля для беседы, во время которой тот был бит по лицу за предсказание о скоропостижной кончине царствующей государыни императрицы Екатерины. «Отец же Авель стояше пред ним весь в благости, и весь в божественных действах». Когда же на вопрос Самойлова «Как ты, злая глава, смел писать такие слова, на земного бога?» Авель со смиренным видом тихим голосом отвечал, что был научен писать свою книгу «Тем, Кто сотворил небо и землю». Тут-то генерал-прокурор и решил: перед ним юродивый — и по его приказанию Авеля посадили в тюрьму.
Однако сомнения не оставляли графа Самойлова, и он таки решил, что императрице должно быть доложено про предсказателя. С Екатериной II, когда она услышала год и день своей смерти, случился припадок истерики. По государственным законам, богохульство и оскорбление высочайшей власти, которые содержались в «неистовой книге» монаха Авеля, должны были караться смертной казнью. Но указом от 17 марта 1796 года «Ея Императорское Величество, облегчая строгость законных предписаний, указать соизволила оного Василия Васильева вместо заслуженного ему наказания посадить в Шлиссельбургскую крепость с приказанием содержать его под крепчайшим караулом так, чтоб он ни с кем не сообщался, ни разговоров никаких не имел; на пищу же производить ему по десяти копеек в каждый день, а вышесказанные, писанные им бумаги запечатать печатью генерал-прокурора, хранить в Тайной экспедиции».
В сыром шлиссельбургском каземате Авель содержался в течение десяти месяцев и десяти дней до скоропостижного преставления императрицы Екатерины II в 9 часов утра 6 ноября 1796 года, что было загодя предсказано вещим монахом с точностью, и еще месяц и пять дней после этого события, которое потрясло всю Российскую империю.
Как водится, когда на трон садится новый самодержец — а Екатерине наследовал сын ее Павел Петрович — и меняется верховная власть, то сменяются также чиновники, в том числе генерал-прокурор Правительствующего сената. Так и графа А. Н. Самойлова в этой должности сменил князь Куракин, взявшийся перво-наперво за разбор особо секретных бумаг, среди коих им был обнаружен пакет, который запечатал личной печатью бывший генерал-прокурор. Во вскрытом пакете Алексеем Борисовичем Куракиным были обнаружены корявейшего почерка пророческие записи, которые заставили его похолодеть. Особенно поражен был князь сбывшимся роковым предсказанием кончины матушки императрицы.
Здесь будет уместно рассказать, что с Авелем довелось встречаться молодому полковнику артиллерии Алексею Петровичу Ермолову, будущему герою Бородинского сражения и грозному усмирителю мятежного Кавказа. Пребывавший в то время опале орденоносец, которого награждал сам Суворов, по решению военного суда, которому предшествовало ложное обвинение в крамольности слов и трехмесячное пребывание в Петропавловской крепости, оказался на житье в Костроме.
Ермолов впоследствии рассказывал:
«Проживал в Костроме некто Авель, который был одарен способностью верно предсказывать будущее.
Однажды за столом у костромского губернатора Лумпа Авель во всеуслышание предсказал день и ночь кончины императрицы Екатерины II. Причем с такой поразительной, как потом оказалось, точностью, что это было похоже на предсказание пророка. В другой раз Авель объявил, что «намерен поговорить с Павлом Петровичем», но был посажен за сию дерзость в крепость, из которой, однако, скоро вышел.
Возвратившись в Кострому, Авель предсказал день и час кончины нового императора Павла I. Все предсказанное Авелем буквально сбылось».
Однако вернемся к князю Куракину. Будучи хитрым и опытным царедворцем, прекрасно осведомленным о склонности Павла I к мистицизму, Алексей Борисович ознакомил самодержца с содержанием «книги» заключенного в крепости провидца. Сбывшееся в точности предсказание немало удивило Павла, и нетерпеливый император распорядился доставить к нему Авеля. 12 декабря 1796 года комендант Шлиссельбургской крепости Колюбякин получил письмо генерала-прокурора Куракина, в котором тот сообщал, что Павел повелел препроводить в Петербург арестанта Васильева. Так предсказатель, который поразил воображение государя, из шлиссельбургского застенка попал во дворец.
Павел I и Авель беседовали довольно долго, но без свидетелей, поэтому содержание их разговора осталось неизвестным. Есть мнения, что при этой встрече Авель с характерной для него прямотой сказал Павлу, когда тот умрет, и предсказал, что ожидает империю на протяжении двухсот лет. И что вслед за этим якобы и было составлено Павлом I его знаменитое завещание.
В некоторых публикациях, посвященных Авелю, приводится такой текст его предсказания Павлу I: «Коротко будет царствование твое. На Софрония Иерусалимского[35] от неверных слуг мученическую кончину приемлешь, в опочивальне своей удушен будешь злодеями, коих греешь ты на царственной груди своей. Сказано бо в Евангелии: „Враги человеку домашние его“[36]. Однако дальнейшие события показывают, что вряд ли при встрече с Павлом Авель предсказал императору его гибель, ведь тот отнесся к расстриге не только с интересом, но и благосклонно. Наиболее наглядно это подтверждает государев рескрипт от 14 декабря 1796 года: «Всемилостивейше повелеваем содержащегося в Шлиссельбургской крепости крестьянина Васильева освободить и отослать по желанию его для пострижения в монахи к Гавриилу, митрополиту Новгородскому и С.-Петербургскому. Павел». К тому же подлинность приведенного предсказания не подкреплена ни каким-либо свидетельством современников, ни показаниями во время допросов самого провидца. Так что это не что иное, как литературная вольность, в отличие от других предсказаний Авеля, имеющих документальные подтверждения.
В течение некоторого времени монах Авель — именно в это время Василий Васильев принял с повторным постригом это имя вместо прежнего своего монашеского имени Адам — жительствовал в Александро-Невской лавре. Потом он заскучал и отправился на Валаам. Но не доехал, передумав неожиданно на полпути, и вскоре объявился в Москве, взявшись там проповедовать и прорицать за плату для всех желающих. Москву он покинул тоже неожиданно и двинулся в северном направлении, в конце концов достигнув-таки Валаама. Когда он оказался в наиболее благоприятной для себя обстановке, Авель тут же сел за писание. Монахом-прорицателем была создана новая книга, в которой имелось предсказание даты кончины освободившего его из крепости императора.