Вполне понятно, что Александр I, влияние на которого оказывали такие лица, как Аракчеев и Фотий, который раз с легкостью произвел основательную ревизию своих взглядов и практически утратил интерес как к самой госпоже Крюденер, так и к тому, о чем она проповедовала. Когда баронесса, полагавшая, что все еще имеет влияние на него, добилась аудиенции у Александра I, она наивно попыталась убедить его выступить на защиту поднявших восстание против турецкого владычества греков, объявив о божественной миссии царя взяться за оружие и воевать за христианство.
Перед российским императором стояла необходимость принятия сложнейшего решения. Александр прекрасно понимал: православные страны надеются, что именно русский царь окажет помощь грекам, однако он не хотел, чтобы Россия вступала еще в одну войну, пусть даже священную. Он ощущал на себе колоссальное давление. Внутри же России беспрестанно раздавались требовательные призывы о помощи грекам. Так что престарелой пророчицей совершенно некстати была поднята эта тема.
В раздражении Александр I положил конец аудиенции. Баронесса, которая, по всей видимости, все-таки предполагала подобный исход, немедленно ударилась в слезы и принялась молить императора остаться. Тот выразил недоумение, а госпожа Крюденер заявила: призванная оберегать его и направляемая Богом, который удостоил ее божественного дара провидения, она осведомлена свыше, что против императора замышлен заговор и что заговорщики подослали убийцу, который в данный момент скрывается во дворце. Вызванная взволнованным Александром охрана бросилась искать злоумышленника, подняв переполох во дворце, и в скором времени в одном из залов был обнаружен скрытый шторами до смерти перепуганный человечек, который, как показал обыск, имел при себе кинжал.
В приливе чувств Александр I хотел было уже горячо поблагодарить баронессу, когда незадачливый заговорщик, судорожно глотая слова, принялся клясться и божиться, что никакого убийства не замышлял и что во дворец он был тайно приведен самой баронессой, которая велела ему побыть за шторами до тех пор, пока она не уедет. Не пожелав ничего слышать в объяснение происшедшего, император ушел, ни о чем не распорядившись. «Заговорщик» был помещен в дворцовую тюрьму с целью последующего дознания, баронессу же просто выставили за дверь, охрана не решилась отправить проповедницу за решетку.
Скорее всего, ничего подобного не происходило, история же эта была выдумана и распространена с помощью молвы врагами Юлии Крюденер, поскольку, будь все правдой, Александр I не написал бы для нее восьмистраничное послание, которое было прочитано ей директором департамента духовных дел Александром Ивановичем Тургеневым и потом возвращено императору. Согласно сочинению историка Е. П. Карновича о «замечательных и загадочных личностях XVIII и XIX столетий», в письме этом он, в частности, «изложил ей, как трудно ему, увлекаясь стремлениями века, прийти на помощь грекам» и «поставлял ей на вид свое обязательство не предпринимать ничего безъ согласия своих союзников». В заключение Александр I сообщал баронессе, которая тогда жила на даче, «что он разрешает ей бывать в городе только под тем условием, что она будет сохранять благоразумное молчание относительно положения дел, изменять которые он не желает вследствие ее досужих мечтаний».
Юлия Крюденер не предполагала, что получит такой серьезный удар. Тут же пошла на убыль ее популярность, с ней порвали отношения многие из тех, кто ей симпатизировал. Баронесса между тем продолжала проповедовать, однако теперь говорила все больше про себя, про таинственную великую миссию, которую возложил на нее Господь. Что касается ее пророчеств, все они были необычайно мрачными: госпожа Крюденер предрекала, что Европе следует ожидать множество бедствий и что не за горами Страшный суд. Но для нее было бы лучше помолчать, хотя бы некоторое время, и сделать выводы из того, как закончилась карьера в России весьма популярного протестантского проповедника, пастора Иоганна Госснера, давнего ее знакомого, вместе с которым она в 1811 году в Швейцарии учредила общество «Религиозных трактатов».
По приезде в Петербург притесняемый у себя на родине за убеждения церковным начальством пастор благодаря ходатайству А. Н. Голицына получил разрешение проповедовать в Мальтийской церкви Пажеского корпуса. Вероятно, он был весьма красноречив, так как проповеди его пользовались большой популярностью среди столичной публики разных христианских конфессий. Тот же Голицын предоставляет Госснеру место директора «Библейского общества», а типография Н. И. Греча издает пропущенный цензурой перевод еретического толкования Евангелия «Дух жизни и учения Иисуса Христа в Новом Завете» за авторством пастора. Начатый неким Брискорном перевод по причине смерти последнего завершал В. С. Попов, председатель департамента гражданских и духовных дел, друг и доверенное лицо князя Голицына.
Фотием была произнесена обличительная тирада против князя Голицына в Синоде. Полагая, что пришел решительный момент, архимандрит с помощниками добился того, что император назначил аудиенцию митрополиту Серафиму, и уговорил последнего доложить государю, какие творятся безобразия. Серафим дал согласие, но 25 апреля 1824 года, в день, когда ему предстояло явиться к императору, им овладела нерешительность. Видя это, Фотий ему сказал: «Что ты, владыка святой, робеешь? С нами Бог! Господь сил с нами! Аще Бог по нас, кто на нас? Пора тебе ехать! Гряди с Богом!» Затем взял митрополита под локоть и посадил в карету, которую перед отъездом перекрестил.
Ко времени прибытия во дворец Серафим обрел необходимую уверенность; когда вошел к Александру I, он обнажил голову и положил свой белый клобук к ногам императора со словами: «Не приму его, доколе не услышу из уст вашего величества царского слова, что министерство духовных дел уничтожится и Святейшему Синоду возвратят прежние права его и что министром народного просвещения поставлен будет другой, а вредные книги истребятся».
Доказывая свои слова о вредных книгах, Серафим процитировал богохульные места из сочинения Госснера. Убежденный митрополитом Александр I, возвращая Серафиму клобук, сказал: «Преосвященный, примите ваш клобук, который вы достойно носите, а ваши святые и патриотические представления будут исполнены».
В этот же день князь Голицын получил высочайшее предписание выслать Госснера за границу. Вслед за этим последовало закрытие «Библейского общества» и отставка всемогущего князя от управления Министерством духовных дел.
В связи со сложившейся ситуацией доброжелатели порекомендовали Юлии Крюденер покинуть Петербург. К этому времени она состояла в близких подругах у экстравагантной княгини Анны Сергеевны Голицыной, младшей дочери генерал-поручика С. В. Всеволожского, в лице ее в свое время обнаружив родственную душу. Княгиня отличалась демонстративной набожностью, она даже прослыла кликушей. Очевидно, ею двигало желание быть оригинальной. Для нее это было в порядке вещей: Голицына скандализировала обывателей, коротко остригая волосы и в чепце и мужском платье выходя на прогулку по Петербургу, ее увлекала мистика и все необычное.
Когда таким ярким фигурам, как баронесса Крюденер и Анна Сергеевна Голицына, было предписано воздержаться от собраний в Петербурге, они решили предпринять что-то вроде эмиграции со своими единомышленниками в Крым, где они намеревались не только обращать в истинную веру татар-мусульман, но и основать поселение, где могли бы находить пристанище раскаявшиеся преступники и грешники. Идейным вождем переселенцев княгиня Голицына видела баронессу Крюденер, сама же осуществляла все практические шаги.
По прошествии немалого времени дальним родственником Анны Сергеевны, князем Н. Н. Голицыным, писателем, историком, публицистом, это выселение было объяснено стремлением «основать новую колонию в „новых“ же местах, где они легко могли бы пропагандировать свое учение, отправлять общественные моления, учредить рассадник трудолюбивых пиэтистов наподобие германских того времени религиозных корпораций. При отсутствии проявлений русского религиозного сознания, эта „немецкая штука“ легко удалась. Они избрали этою обетованною Америкою Южный берег Крыма, о котором тогда доходили до Петербурга слухи как о земном рае, богатой стране и почве, вместе с тем глухой и необитаемой, где делай, пожалуй, что хочешь! Княгиня была душою этой экспедиции и собрала компанию из ста колонистов, преимущественно немцев и греков, садовников, виноделов, земледельцев и проч… Ехать сухим путем было невозможно в такую даль и с такою массой народа: решено отправиться водою, каналами, Волгою и Доном. Снаряжена была колоссальная барка, на которую вся эта колония села в Петербурге, среди бела дня, у Калинкина моста и тронулась в путь».
Накануне отплытия в начале весны 1824 года Юлия Крюденер во всеулышание предрекла, что Петербург ожидает скорая беда и что в России случится смута. Первое из ее предсказаний сбылось уже 7 ноября, когда Петербург подвергся невиданному наводнению. По городу стали ходить упорные слухи: предреченное баронессой стихийное бедствие случилось из-за того, что она якобы навлекла на Петербург гнев Божий потому, что императором было отказано в помощи поднявшим восстание грекам.
На барке нашлось место лицам разного звания — простолюдинам и аристократам, садовникам и архитекторам, выходцам из России, Лифляндии, Швейцарии, Германии и Франции, путешествие их сопровождалось многими трудностями и продолжалось практически шесть месяцев. Колония переселенцев двигалась на юг сначала по Волге и Дону, потом путь их лежал через Таманский полуостров. Не единожды лишь благодаря сильному характеру энергичной княгини Голицыной путешественники избегали большой беды. Однажды на Волге разразилась такая сильная буря, что возникла угроза опрокидывания барки, однако Анной Сергеевной собственноручно была срублена мачта, что всех и спасло. А в другой раз, когда желанная цель путешествия была почти достигнута, колонисты едва избежали нападения лоцманов, намеревавшихся присвоить полмиллиона рублей ассигнациями на устройство колонии и покупку имения, которые везла с собой княгиня. По сообщению Н. Н. Голицына, переселенцев «вовремя предупредил один из путешественников, грек Талера, услыхавший греческий разговор злоумышленников».