В 1822 году настроения в высших сферах стали значительно меняться, и 1 августа указом императора были закрыты все тайные общества. Масонов и сектантов стали скопом высылать из столицы. Однако Екатерина Филипповна избежала неприятностей. Ее лишь обязали подпиской прекратить тайные собрания. То есть о запрете собраний ее кружка как таковых речи не шло. Что касается представленных ему доносов и документов, изобличающих секту Е. Ф. Татариновой, то Александром I они были уничтожены собственноручно.
Татаринова представляла собой слишком заметную и раздражающую фигуру, однако императору не хотелось грубо высылать ее из Петербурга, поскольку за этим неизбежно последовали бы иные ограничительные и запретительные меры в ее отношении. И Александр I использовал иной, дипломатический ход, а именно было решено, что в Михайловском замке разместится Инженерное училище. На долгое время дворец, который император не любил из-за того, что в нем убили его отца, изменил название, став Инженерным замком, Татариновой же пришлось освободить занимаемую в замке квартиру. За неимением иного жилья и необходимых для покупки дома в столице средств Екатерина Филипповна была вынуждена снимать квартиру, но малая площадь ее не позволяла проводить многолюдные собрания, да и за аренду приходилось платить немало. Поэтому через некоторое время за городом, за Московской заставой, недалеко от монастыря и кладбища, бесконечно преданным и благодарным ей генералом Головиным была куплена для нее обширная усадьба с просторным домом.
Вероятно, собрания можно было бы продолжать и в столице — предоставить свои жилые помещения выразили готовность многие посетители кружка Екатерины Филипповны, — однако в Российском государстве произошло много важных изменений, имевших касательство и к самой пророчице, и к ее сообществу.
Однажды во время собрания Татаринова принялась горячо просить А. Н. Голицына, чтобы тот уговорил Александра I отказаться от посещения Таганрога, где император намеревался побывать во время скорого путешествия по России в 1825 году. Князь попытался исполнить просьбу, однако влияние его уже было не то, что прежде, и Александр не внял его словам. Во время же начавшегося путешествия императора в ходе очередного радения Татаринова навела страху на всех, кто присутствовал, неожиданно в состоянии транса завыв: «У-у-у!.. Царя в сыру землю положу!» По прошествии еще нескольких дней во время радения на нее снова «накатил» Дух святой, и Татаринова забормотала: «Что же делать, как же быть, Россию надо кровью обмыть».
Подобные «откровения» не на шутку испугали собиравшихся, и они предпочли временно затаиться и некоторое время не посещать Татаринову, боясь, что на них донесут и последуют неприятности. Однако последствий не было. Тем временем, прибыв в Таганрог, скоропостижно преставился Александр I, и всем кружковцам тут же припомнились слова пророчицы про царя и сырую землю. А месяцем позже Сенатскую площадь сотряс гром выстрелов, которые обмыли кровью Россию.
Престол занял Николай I, человек подозрительный и мистицизму чуждый. Вслед за подавлением мятежа декабристов повсюду стали подвергаться арестам члены различных тайных обществ. Самым благоразумным для Татариновой в сложившейся ситуации было покинуть Петербург, и она так и поступила. Екатерина Филипповна обосновалась в подаренном ей Головиным имении, которое было ею превращено в подобие сектантской колонии. Там вместе с ней поселились ее последователи и сподвижники, в частности брат Татариновой и исполнявший обязанности секретаря упраздненного «Библейского общества» В. М. Попов, которым позже была основана секта скакунов.
Все пошло, как и было прежде, жандармское ведомство занималось обеспечением порядка и спокойствия в Петербурге и к тому, что происходило в окрестностях, особого интереса не проявляло. Радения кружка Татариновой продолжались двенадцать лет. Возможно, продолжались бы еще столько же, однако Попову вздумалось послать своего крепостного в полицию, чтобы его там подвергли наказанию (такой был принят порядок в то время). Не желая подвергаться порке, явившийся в полицейский участок крепостной объявил: в дачном доме Попова и в двух других по соседству сектанты устраивают тайные сборища, которые сопровождаются бесстыдными плясками, непристойными песнопениями, развратом, колдовством и прочими греховными, богомерзкими делами. В оргии свои сектанты втягивают также детей, причем против их воли.
В это время князь Голицын уже был бессилен покровительствовать сектантам, а Николай I, не в пример брату, ко всем тайным обществам относился с опаской, памятуя про декабристов. Отправившиеся на дачи жандармы обнаружили во всех трех домах подозрительного вида людей, которые были задержаны с целью выяснения личностей, и произвели обыск, изъяв при этом иконы, мистического содержания книги, тексты духовных песнопений, имеющие мало общего с церковными.
Возможно, радетелей Татариновой и ее саму оставили бы в покое, ведь шел прогрессивный девятнадцатый век, и даже ведьмам, колдунам и чернокнижникам костер не грозил, однако, закачивая уже осмотр, на даче Попова жандармы обратили внимание на запертый чулан. Внутри кто-то явно всхлипывал. Когда дверь чулана была взломана, служители закона увидели сидящую в полной темноте на полу ослабленную девушку. Оказалось, что она испытывала сильное чувство голода и была подвергнута избиению. В жандармерии, куда ее спешно доставили, девушка поведала: она приходится средней дочерью тайному советнику Попову, ее зовут Люба, и ей шестнадцать лет. Попов насильно водил дочерей на собрания Татариновой в столице и здесь принуждал их участвовать в продолжительных молебнах и бесконечных радениях. Любу это угнетало, ее страшили радения, она сильно утомлялась во время длительных молебнов. Строптивость дочери заставила Василия Попова пожаловаться на нее Е. Ф. Татариновой. Верховную жрицу, привыкшую к тому, что члены секты ее обожают и смотрят ей в рот, это рассердило. И она рекомендовала Попову вразумлять дочь дедовским способом, иначе говоря, силой подчинить Любу своей воле. Видимо, бессчетные радения и «накатывания» Духа святого не проходят без последствий, раз одухотворенная когда-то женщина по сути побудила отца к издевательствам над собственной дочерью.
Впрочем, еще соратники его по «Библейскому обществу» называли Попова «кротким изувером, которого, однако ж, именем веры можно было подвигнуть на злодеяния». Так что он, полагая, видимо, что действует во имя веры, без зазрения совести учил уму-разуму бедную девушку с помощью розог. Не сломив Любино упрямство поркой, Попов принялся избивать ее палкой, запирал в темный чулан, мучил голодом.
По всему Петербургу пошли разговоры про то, что жандармская проверка обнаружила в загородных домах секты Татариновой. Слухи об издевательствах над юной девушкой вызвали естественное негодование. Николай I лично приказал строжайшим образом расследовать это дело. В 1837 году, исполняя волю императора, шеф жандармов А. X. Бенкендорф приказал закрыть колонию Е. Ф. Татариновой, а саму ее и всех членов кружка, пока будет решаться дальнейшая их участь, подвергнуть домашнему аресту. Затем расследование дела Татариновой было предпринято Секретным раскольничим комитетом.
В ходе предпринятого расследования Комитет установил: самой Татариновой и ее последователями был составлен тайный союз и установлен «образ моления, соединенный с неприличными обрядами, противными как правилам и духу православной церкви, так и государственным узаконениям». Общество, чья деятельность признавалась вредной, было предложено закрыть, главных сектантов отправить в монастыри, остальных же отдать под строгий надзор полиции.
Императором Николаем I пожелание Секретного раскольничего комитета было удовлетворено 11 мая 1837 года, и последовало соответствующее высочайшее распоряжение. В итоге истязателя Попова отправили в Зилантов монастырь в Казанской губернии, где он и окончил свои дни в 1842 году. По разным монастырям разослали и других последователей Татариновой.
Саму же ее отправили в кашинскую Сретенскую женскую обитель под строгий надзор полиции. В монастыре Татаринова содержалась в течение десяти лет. Лишь по истечении этого срока она получила разрешение поселиться в Кашине.
Екатерина Филипповна Татаринова не желала признавать заблуждением свои убеждения и то, чем она занималась, поэтому, сколько бы она ни писала ходатайств на имя императора, прося освободить ее из монастыря, все они оставляемы были без внимания. Аналогичные просьбы были направляемы генерал-адъютанту Бенкендорфу и на высочайшее имя ее родственниками и многочисленными влиятельными друзьями в столице. Николай I отказался даже ознакомляться с ходатайствами, велев объявить Татариновой: она может получить свободу лишь после того, как «отвергнет прежние свои заблуждения, на коих основана была секта ее», — причем сделает это письменно.
Татаринова продолжала упорствовать. Сильный характер не позволял ей считать ошибочным ни предмет ее искренней веры, ни то, что было искренним заблуждением. Она утверждала: многие пришли к покаянию и тем самым утвердились в вере в Иисуса Христа благодаря ее учению — и значит, его нельзя считать заблуждением. Говорила она и про то, что первобытная церковь всегда включала особые общества, однако их не предавали гласности из-за того, что не все «могут сие вместить».
Что до кружения тела или радения, то, по ее словам, это требовалось, чтобы умерщвлять строптивую природу, которая служит препятствием для благодатного действия на «внутреннего человека», а вовсе не для возбуждения дара пророчества. Вера в Евангелие и в пророческое слово — вот что делает возможным пророчествование. По утверждению Татариновой, на собраниях ее кружка действительно происходило явление Духа святого во плоти, то есть посредством человека «слышалось слово жизни тому, кто с чистым сердцем желал его слышать». Благодаря слову этому человек обновлялся точно так же, как и при помощи святых таинств церкви, которые установил Спаситель.
Лишь в 1847 году, в возрасте шестидесяти четырех, десять из которых провела в строгом монастырском заточении, Е. Ф. Татаринова, оставаясь верной сущности своего учения, все же письменно обязалась искренне повиноваться православной церкви, не примыкать ни к каким неблаговидным обществам, не распространять ни открыто, ни в тайной форме свои заблуждения и не практиковать никакие