о бы нам покаяться, а то сегодня в ночь полсела сгорело»».
В поисках ответов на волнующие его вопросы Григорий обращается сначала к местным служителям культа, но не слишком обремененные знаниями и мудростью сельские священники не в состоянии удовлетворить его жажду. Тогда неугомонный Григорий ищет ответы в книгах. Он почти наизусть затвердил Священное Писание и истолковывает его всем желающим, земляки начинают прислушиваться к его мнению. Потом разлетелись слухи о его даре целительства, и в надежде на избавление от болезней из окрестных сел к нему потек людской ручеек. Все чаще к Григорию идут не только за исцелением, но за помощью и советом в сложных жизненных ситуациях, за объяснением непонятных мест в Писании. Вокруг Григория формируется нечто вроде общества его восторженных почитателей: «Собираются они в большом секрете и в подполе под конюшней поют и читают Евангелие, тайный смысл которого Распутин им объясняет». Местным священнослужителям это, разумеется, очень не нравится: это же какой грех — осмелиться толковать Священное Писание, не имея духовного сана! Но пока что попы никаких действий против Распутина не предпринимают. Выжидают.
Поведение Григория становится мало-помалу все более вызывающим, он корит сельских батюшек за скверное отправление церковных служб, «словно топором рубят», все активнее вмешивается в приходские дела. В 1903 году Григорий замыслил построить в селе Покровском новый храм. Но где взять деньги? Собственными деньгами на реализацию такого затратного «проекта» он не располагал, а когда на сельском сходе обнародовал свою идею, то был горячо поддержан… на словах. Денег односельчане не дали! Но напрасно посмеивались над ним втихомолку сельские священники, лучше Григория осведомленные о прижимистости своих прихожан, — они еще и отдаленно не представляли себе степень упорства Распутина. А последнего уже начали величать — хоть и незаслуженнно — «старцем». Старцами по праву называли людей, живших по монашескому уставу, в отшельничестве, в стороне от искушений и суеты мирской жизни. Сам Григорий назвал себя «божьим человеком», как и положено зваться опытному паломнику. Однако, если он слышал в свой адрес обращение «отец» и «старец», то не выказывал неудовольствия. Он хитро притворялся, что такое обращение связано исключительно с его зрелыми годами. Отсюда и родилась неразбериха с истинной датой его рождения. Распутин сознательно прибавляет себе годы: когда четыре, когда шесть. А ведь на момент появления в Петербурге ему не исполнилось и 34 лет. Отнюдь не «отец»! Он погибнет в 47 лет, хотя при жизни часто говорил, что ему уже за пятьдесят.
Напрасно радовались священники, напрасно тешились надеждой, что прихожане все поймут и увидят в Распутине пустого болтуна, все случилось не так, как они думали. Григорий неожиданно собрался в дорогу и с рублем в кармане покинул село. Но если некоторые сочли, что он от стыда подальше отправился в новое паломничество, то и это предположение было ошибочным — в 1904 году Распутин добирается до Санкт-Петербурга. Он, не пожелав отказаться от своего замысла и проявив завидное упорство, решил найти в богатой столице государства российского средства на постройку церкви в родном селе.
«Приезжаю в Петербург. Все равно как слепой по дороге, так и я в Петербурге. Пришел первое в Александро-Невскую лавру поклониться мощам и за крыльцом у меня большой мешок с черным бельем. Отслужил молебен сиротский за 3 копейки и 2 копейки на свечку. Выхожу из Александро-Невской лавры, спрашиваю некоего епископа Духовной академии Сергия. Полиция подошла, «какой ты есть епископу друг, ты хулиган, приятель». По милости Божией пробежал задними воротами, разыскал швейцара с помощью привратников. Швейцар оказал мне милость, дав в шею; я стал перед ним на колени, он что-то особенное понял во мне и доложил епископу; епископ призвал меня, увидел и вот мы стали беседовать тогда».
Распутин понравился ректору Духовной академии отцу Сергию, будущему Патриарху Московскому и всея Руси, — он станет им в грозном 1943 году. Весть о набожном крестьянине, обладающем острым умом и добравшемся из самой Сибири, мгновенно разнеслась по Петербургу. При непосредственном участии отца Сергия Распутин получает возможность познакомиться со многими представителями высшего духовенства. Близкая к царской семье и хорошо знавшая Распутина фрейлина Анна Вырубова писала, что «святой отец Иоанн Кронштадтский встречал его и был глубоко тронут его покаянием», он считал Распутина «странником, имеющим дар молитвы». Григорий удостаивается чести быть принятым самим митрополитом Петербургским Питиримом. Сибирский странник очаровал и митрополита, так что последний «не только звал его к себе обедать, но еще и сажал на почетное место рядом с собою». «Отец Сергий рассказывал мне о Петербурге, знакомил с улицами и прочим, а потом с Высокопоставленными, а там дошло и до Батюшки Царя, который оказал мне милость, понял меня и дал денег на храм, — вспоминал Распутин. — Я с радостью поехал домой и обратился к священникам о постройке нового храма. Враг же как ненавистник добрых дел, еще не успел я доехать, всех соблазнил. Я им оказываю помощь в постройке храма, а они ищут меня в пагубной ереси обвинить и такую чушь порют, даже нельзя высказать и на ум не придет. Вот сколь враг силен яму копать человеку и добрые дела в ничто ставить. Обвиняют меня как поборника самых низких и грязных сект, и архиерей всячески возстает».
История прямо-таки сказочная! Приехал в Петербург никому не ведомый Григорий Распутин и сразу же сподобился побеседовать с ректором Духовной академии. А после короткого разговора ректор проникается такой симпатией к простому мужику с «большим мешком черного белья», что тут же самолично ведет его на прогулку по Петербургу, показывает достопримечательности и знакомит с «Высокопоставленными». Очень впечатляюще! Тут вам и отец Иоанн Кронштадтский, и даже сам митрополит Питирим. А во время домашнего обеда Григорий сидит не в каком-нибудь дальнем углу стола, а усажен на почетное место. И совсем скоро Григорий уже лицезреет Царя. Фортуна так милостиво поворачивается к простому мужику, что и государь растроган чуть не до слез, а посему выкладывает от щедрот своих пять тысяч ассигнациями со словами: бери, Григорий, строй церковь!
Эта умилительная история кочует из одного жизнеописания Распутина в другое. Но достоверна ли она? Нет, это своего рода вариации на тему рождественских сказок для малых детей. Много золотой мишуры и мало жизненной правды! На самом же деле все происходило более прозаически, хотя не без любопытных деталей. Нельзя утверждать, однако, что события разворачивались в точности так, как будет изложено дальше, — в описании жизни Григория Распутина вообще мало что может считаться абсолютно достоверным. Возникает логичный вопрос: почему? Почему нельзя? Ответ заключается в том обстоятельстве, что у всех действующих лиц (у каждого в отдельности) этой фантасмагорической истории присутствовал свой собственный интерес. Совпадение интересов различных персонажей носило случайный и кратковременный характер. Вот поэтому среди говорящих все в той или иной степени лгут или, в лучшем случае, позволяют себе рассказать не всю правду.
Так как же Григорий Распутин из далекой сибирской деревни сумел добраться до Петербурга и стремительно покорил его? Попробуем выстроить правдоподобную версию. Естественно, это не значит, что все было именно так, а не несколько иначе.
Дорога на Петербург началась для Григория в Киеве, там он остановился на подворье Михайловского монастыря, чтобы набраться сил и подкормиться перед долгой дорогой на восток, домой. По прихоти судьбы в то же самое время в монастырь прибыли инкогнито «черногорки», дочери черногорского короля Николая Негоша. Они приехали на богомолье. Милица была женой великого князя Петра Николаевича, Анастасия (Стана), хоть и замужем за герцогом Лейхтенбергским, но в состоянии долгого и серьезного романа с дядей государя, великим князем Николаем Николаевичем, который впоследствии станет ее мужем. Великий князь Николай Николаевич представлял собой весьма колоритную фигуру: гренадерского роста, вояка, заслуживший в армии прозвище «Лукавый» за неумеренное честолюбие, наводивший страх на все семейство Романовых — молодежь звала его не иначе, как «грозный дядя», — но отнюдь не блиставший умом. Вдовствующая императрица Мария Федоровна с присущей ей независимостью в оценках и без излишней деликатности отзывалась о великом князе Николае Николаевиче коротко: «Он болен неизлечимой болезнью — он глуп». Несмотря на глупость и злобный характер он в то время был очень влиятелен при дворе. Естественно, что встретили сестер в монастыре с почетом и окружили вниманием и всяческой заботой. При этом все притворялись, что понятия не имеют, кто такие их гостьи. Когда их водили по территории монастыря, дамы заметили коловшего дрова мужика — с длинными лохматыми волосами и черной, всклоченной бородой. Монах, сопровождавший «черногорок», рассказал, что мужик этот — паломник, возвращающийся из долгого путешествия по святым местам Иерусалима.
Сестры очень серьезно интересовались мистикой, оккультизмом, и при дворе принцесс даже называли «черными женщинами». Обе они пользовались расположением царя и царицы, поскольку очень хорошо относились к Александре Федоровне. Та всегда оставалась чужой в семействе Романовых, немкой, говорила по-русски с сильным акцентом, поэтому вдвойне ценила теплое к ней отношение черногорок. Приняв православие, она не сумела понять его глубоко и, вероятно, искала прибежище в сфере мистического, что еще больше сближало ее с сестрами-черногорками…
От нечего делать дамы принялись расспрашивать мужика о подробностях его путешествия в Иерусалим. Григорий — а это был он — отвечал без робости, красочно, образным языком. Он не просто скучно и бесстрастно перечислял и описывал святые места, а увлекательно повествовал о своих приключениях, делился впечатлениями от разных мест, в которых побывал, рассказывал об экзотических обычаях, о еде, одежде, словом, обо всем, что видел на своем пути. А повидал Григорий Распутин немало. Великие княгини смертельно скучали на богомолье, им не хватало блеска светской жизни и светских развлечений, поэтому случайная встреча с Распутиным стала для них приятным сюрпризом, а его увлекательные рассказы — развлечением. Григория пригласили на чай, пригласили в другой раз, потом еще и еще. Он не оробел и постарался проявить себя самым лучшим образом. Он отлично представлял, с кем говорит и распивает чаи: все в монастыре знали истинные имена дам. Умудренный жизненным опытом Распутин уже разучился стесняться и держался с чувством собственного достоинства, чуть сдержанно, но без подобострастия. Ему доставляло удовольствие рассказывать о своем сибирском селе, о семье, о простой и суровой крестьянской жизни. Он рассказывал о монастырях, в каких побывал во время странствий, об интересных случаях. Много о чем мог рассказать и рассказывал Григорий, ведь повидал на своем веку он уже достаточно. Великие княгини пришли в восторг от его образного, сочного языка, от его знания разных сторон жизни, они очаровались ясностью и простотой его суждений о самых разных вещах. Княгиням импониро