Однако кондуктор был зорок и безжалостен. Он живо обнаружил и вытащил из-под лавки прятавшегося там и дрожавшего от страха безбилетника. Именно в этот момент у мальчика, находящегося в состоянии сильнейшего стресса, внезапно прорезался талант внушения. Даже много лет спустя, когда писал книгу «О самом себе», Мессинг не мог вспоминать спокойно ту встречу:
«— Молодой человек, — у меня в ушах и сегодня звучит его голос, — ваш билет! Нервы мои были напряжены до предела. Я протянул руку и схватил какую-то валявшуюся на полу бумажку — кажется, обрывок газеты. Наши взгляды встретились. Всей силой страсти и ума мне захотелось, чтобы он принял эту грязную бумажку за билет. Он взял ее, как-то странно повертел в руках. Я даже сжался, напрягся, сжигаемый неистовым желанием. Наконец он сунул ее в тяжелые челюсти компостера и щелкнул ими. Протянув мне назад «билет», он еще раз посветил мне в лицо своим кондукторским фонарем со свечой. Он был, видимо, в полном недоумении: этот маленький худощавый мальчик с бледным лицом, имея билет, зачем-то забрался под скамейку. И подобревшим голосом сказал: — Зачем же вы с билетом и под лавкой едете?.. Есть же места. Через два часа будем в Берлине».
Вот так он впервые осознал, что обладает уникальным талантом внушения, продемонстрировав его на практике.
Двумя часами позже юный Вольф Мессинг ступил на перрон шумного вокзала Берлина, шагнув в самостоятельную жизнь, полную неизвестности. Маленький Вольф и большой равнодушный город. Городу нет до него никакого дела, он не обращает внимания на мелкий человеческий мусор. Умеешь — выживай, не умеешь — умирай с голоду и от холода! Вольф собирался жить, а не умирать. Недостаток сил он компенсировал находчивостью, силой воли и упорством.
Каким-то образом Вольфу удалось пристроиться посыльным в дом приезжих. Платили сущие гроши, зато предоставили угол, где он мог спать. Он был «мальчиком за все» — драил полы, мыл посуду, бегал по разным мелким поручениям, чистил постояльцам обувь. Он старался изо всех своих сил, но чувство голода было его постоянным спутником, потому что Вольфа немилосердно обманывали, когда производили расчет. Мальчик не сетовал, да и не с кем ему было поделиться своими печалями в этом большом равнодушном городе. Однажды он упал в голодный обморок посреди улицы. Его отвезли в больницу для бедного люда, и тамошние врачи, торопливо осмотрев его, не обнаружили у мальчика признаков жизни: сердцебиение отсутствовало, пульс не прощупывался. На Вольфганга накинули простыню, и отправили это худенькое тельце в мертвецкую.
Когда студент-практикант уже почти приготовился начать вскрытие мертвого тела, он вдруг обнаружил сердцебиение — слабо, но сердце тем не менее билось — и заметил подрагивание век у маленького «покойника». Едва придя в себя от испуга, студент срочно вызвал врачей, и медики сообща убедились: мальчик жив, но либо в глубочайшем обмороке, либо впал в состояние летаргического сна. В этом состоянии он и был отвезен в клинику к известному врачу-невропатологу, профессору Абелю, и уже там, спустя три дня, его с осторожностью привели в чувство.
Абель поначалу хотел было определить Вольфа в приют, но тот умолял врача не делать этого, и профессор сдался. Редкий случай заинтересовал его, и он оставил мальчика временно при клинике — уж больно необычен был пациент. После того как Вольф в подробностях поведал о своей берлинской жизни, профессор предположил: вероятно, причина случившегося — нервное и физическое перенапряжение, какое организм ребенка не смог вынести.
Абель подолгу беседовал с Вольфом, провел тщательный осмотр и ряд тестов и с удивлением выявил у Вольфа экстраординарные способности: в частности, ряд опытов подтвердил умение управлять собственным организмом. Профессор назвал мальчика «удивительным медиумом», и в клинике за ним закрепилось это прозвище. Абель долго размышлял над тем, как поступить с мальчиком после выписки из клиники. Открывшиеся уникальные способности Вольфа помогли профессору в решении этой проблемы. Вольф не хотел в приют, но и в родительский дом возвращаться тоже не желал. Но ведь надо как-то его устраивать, поэтому, если он обладает необычными способностями, то разумно будет использовать их.
Во время одного из сеансов, которые проводил профессор Абель, обычного его ассистента заменил некий солидного вида господин, неумелый в качестве помощника, но зато фонтанировавший вопросами и энергично раздававший сложные задания. После того как профессор объявил об окончании сеанса, сказав, что на сегодня довольно, господин ни с того, ни с сего захлопал в ладоши, попросил Вольфа подойти к нему, вынул из кармана пухлое портмоне, не глядя, достал из него одну купюру и сунул в карман подростка.
— Я господин Цельмейстер, — сказал он, — импресарио.
— Да, господин Импресарио, — с учтивым поклоном ответил Вольф.
Гость со смехом объяснил: импресарио — это не имя. Более того, тут же, за рабочим столом профессора Абеля, подписал с Вольфом первый в жизни Мессинга профессиональный контракт. Вольф начал работать в берлинском паноптикуме, где он за дневную плату в пять марок в течение шести дней в неделю должен был ложиться в гроб с крышкой из стекла, входить в состояние каталепсии, а потом «оживать».
Умный подросток быстро понял, что если природа наградила его таким необычным талантом, за который другие готовы хорошо платить, то следует заниматься развитием этого таланта. Тогда плата еще вырастет! Вольф работал в паноптикуме, но опыты в клинике профессора Абеля не прекращались, и в результате открылось, что Мессинг обладает и другими способностями медиума и гипнотизера. Более того, ему стало под силу восприятие и самостоятельная передача мысленных приказов.
Цельмейстер сумел по достоинству оценить успехи своего подопечного, и благодаря его старанию Вольф стал одним из артистов всемирно известного цирка Буша, а именно факиром. Он прогуливался по битому стеклу, его кололи иголками, а он не ощущал боли. Он безошибочно находил различные спрятанные предметы, короче говоря, демонстрировал дежурные цирковые чудеса. Он забыл про голод, зарабатывал теперь много, но не переставал тренировать и развивать свои способности. «Я начал тренироваться. В свободные четыре дня недели я ходил на берлинские базары. Вдоль прилавков с овощами, картофелем и мясом стояли краснощекие молодые крестьянки и толстые пожилые женщины из окрестных сел. Покупатели были редки, и в ожидании их многие продавцы сидели, задумавшись о своем. Я шел вдоль прилавков и поочередно, словно верньером приемника, включая все новые станции, «прослушивал» простые и неспешные мысли немецких крестьян о хозяйстве, оставленном дома, о судьбе дочери, вышедшей неудачно замуж, о ценах на продукты, которые упрямо не растут».
Мессинг учится «слышать» без слов, телепатически. Он пишет об этом так: «Дело в том, что я не всех людей одинаково хорошо «слышу» телепатически — пусть простят мне этот глагол «слышать», абсолютно не передающий сущности явления. Суть в том, что чужое желание я ощущаю как бы собственным желанием. Ощущение появляется во мне ощущением же. Если мой индуктор представит, что он хочет пить, и я стану ощущать жажду. Если он представит себе, что гладит пушистую кошку, и я почувствую у себя в руках нечто теплое и пушистое. <…> Вот в чем разница слов «слышать» в обычном понимании и в телепатическом понимании, как я его применяю здесь. Итак, мысли и чувства не всех людей я одинаково хорошо «слышу». Одни «звучат» в мозгу моем громко, другие — приглушенно, третьи — совсем шепотом, из которого долетают только отдельные слова».
В 1915 году, уже в разгар Первой мировой войны, Вольф вместе с цирком совершает гастрольное турне. В Вене одно из представлений цирка посетил Альберт Эйнштейн, который по окончании шоу прошел за кулисы, познакомился с Мессингом, сказал юному дарованию пару лестных слов и пригласил его к себе в гости. Эйнштейну тогда было всего тридцать пять лет, однако имя его уже гремело, поэтому приглашению Вольф необычайно обрадовался. Дома у Эйнштейна его удостоил своего знакомства еще один, не менее известный человек — профессор Венского университета, невропатолог и психиатр Зигмунд Фрейд. Отец психоанализа тут же начал эксперименты. Распоряжения мыслью отдавал Фрейд, выказавший себя задорным шутником, несмотря на свои солидные 65 лет. О заданиях Фрейда вспоминал позже с улыбкой сам Мессинг: «До сих пор помню его мысленное приказание: подойти к туалетному столику, взять пинцет и, вернувшись к Эйнштейну… выщипнуть из его великолепных пышных усов три волоска. Взяв пинцет, я подошел к великому ученому и, извинившись, сообщил ему, что хочет от меня его ученый друг. Эйнштейн улыбнулся, подставил мне щеку. Второе задание было проще: подать Эйнштейну его скрипку и попросить его сыграть на ней. Я выполнил и это безмолвное приказание Фрейда. Эйнштейн засмеялся, взял смычок и заиграл».
После завершения экспериментов все уселись за стол, и вечер пролетел в непринужденной беседе. Вольф чувствовал себя в компании этих двух гениев совершенно свободно, не мешала ни разница в возрасте, ни в общественном положении.
Не исключено, конечно, что Фрейд и Эйнштейн просто хотели помочь симпатичному еврейскому юноше, они ведь и сами были евреями. И своим приглашением на ужин, экспериментами и беседами они оказали ему моральную поддержку. Как бы там ни было, новость об ужине в доме Эйнштейна, растиражированная газетами, способствовала росту известности Мессинга. Знакомство это, вероятно, способствовало и заключению контракта Мессинга с импресарио на международный сольный тур, длившийся целых четыре года. Он вернулся в Польшу богатым и знаменитым.
Но изменился не только он, изменился и мир. Польша, в которую в 1921 году возвратился Мессинг, к тому времени обрела самостоятельность, перестав быть составной частью России. А государству всегда нужны солдаты, поэтому Мессингу пришлось прервать выступления и отправиться служить в армию. На смену сценическим костюмам пришла военная форма. Но маршировал на плацу и учился стре