<…>, позже, весной 1922 года, не отдавал Хлебникову нужные для работы, отданные Маяковскому на временное хранение рукописи».
Хлебникову никогда не была свойственна угрюмость, однако полуголодное существование с течением времени не могло не отразиться в его внешности. В действительности же Велимиру было присуще остроумие, несколько его метких выражений стало ходячими поговорками, в частности характеристика Керенского как «главнонасекомствующего на солдатской шинели». Он был один из тех немногих, кто мог одной фразой опустить на землю чрезмерно самоуверенного Маяковского. Рассказывали, как однажды в кафе компании поэтов Гумилев, демонстрируя французский орден, сказал, что такой награды удостоились всего несколько человек. На это Маяковский сказал, что такой, как он, в России единственный. Хлебников тут же заметил, что таких, как он, вообще нигде не найти.
Что касается его отношения к женщинам, которых он якобы сторонился, то это тоже далеко от истины. Наоборот, Хлебников был очень влюбчив. Известно об его нежных чувствах к Анне Ахматовой, Вере Лазаревской, сестрам Синяковым, Ксане Богуславской, Вере Будберг и ко многим другим женщинам. Они подчинялись его обаянию, та же Ахматова говорила про Хлебникова: «безумный, но изумительный». Просто не нашлось женщины, которая бы согласилась жить так же, как жил он, не имея своего угла, бесконечно скитаясь.
Перед самым началом Первой мировой войны Хлебников принимает активное участие во всех выступлениях и дискуссиях футуристов, сам инициирует многие их акции и постоянно отстаивает русскость идеологии кубофутуризма, оригинальность их социальной установки. К примеру, когда Россию посетил основатель футуризма итальянец Филиппо Томмазо Маринетти, будущий фашист, Хлебников перед его лекцией в Петербурге распространял воззвание, которое заканчивалось словами «Кружева холопства на баранах гостеприимства». При этом, согласно воспоминаниям Михаила Матюшина, обычно спокойный Хлебников «так разгорячился, что чуть не побил Кульбина», организатора этого вечера. Он разозлился настолько, что даже вызвал последнего на дуэль, однако Кульбин от нее уклонился. Когда же лекция все-таки началась, Хлебников тут же удалился.
Первая мировая война была встречена Хлебниковым публикациями «Битвы 1915–1917 гг. Новое учение о войне» (1915) и «Время мера мира» (1916). В этих работах, основываясь на собственных вычислениях, сопоставленнных с хронологией мировых войн, он сделал попытку предсказать течение военных действий, исход отдельных грядущих битв.
В декабре 1916 года в письме он сказал: «Это только 1,5 года, пока внешняя война не перейдет в мертвую зыбь внутренней войны». Удивительно точное предсказание, сделанное за полтора года до начала в России Гражданской войны. Между прочим, Первая мировая война Хлебниковым была предсказана еще в 1908 году: его воззвание к славянским студентам, написанное в Петербургском университете, содержит — «в 1915 г. люди пойдут войной и будут свидетелями крушения государства».
Между тем теории — одно, а жизнь — совершенно другое. В апреле 1916 года Велимир Хлебников был призван в армию. По распределению он попал в пехотный запасной 93-й полк, квартировавший в Царицыне. После всех «прелестей» муштры оказавшись в военном лазарете полка, в мае рядовой Хлебников написал в Петербург генерал-медику Главного штаба Н. И. Кульбину, тому самому, которого двумя годами ранее вызывал на дуэль, поразительное письмо. Судите сами:
«Николай Иванович!
Я пишу Вам из лазарета „чесоточной команды“. Здесь я временно освобождён от в той мере несвойственных мне занятий строем, что они кажутся казнью и утончённой пыткой, но положение моё остаётся тяжёлым и неопределённым. Я не говорю о том, что, находясь среди 100 человек команды, больных кожными болезнями, которых никто не исследовал точно, можно заразиться всем, до проказы включительно. Пусть так, но что дальше? Опять ад перевоплощения поэта в лишённое разума животное, с которым говорят языком конюхов, а в виде ласки так затягивают пояс на животе, упираясь в него коленом, что спирает дыхание, где ударом в подбородок заставляли меня и моих товарищей держать голову выше и смотреть веселее, где я становлюсь точкой встречи лучей ненависти, потому что я [другой] не толпа и не стадо, где на все доводы один ответ, что я ещё жив, а на войне истреблены целые поколения. Но разве одно зло оправдание другого зла и их цепи?
Я могу стать только штрафованным солдатом с будущим дисциплинарной роты. Шаги<стика>, приказания, убийство моего ритма делают меня безумным к концу вечерних занятий, и я совершенно не помню правой и левой ноги. Кроме того, в силу углублённости я совершенно лишён возможности достаточно быстро и точно повиноваться.
Как солдат я совершенно ничто. За военной оградой я нечто. Хотя и с знаком вопроса; я именно то, чего России недостаёт. У ней было очень много в начале войны хороших солдат (сильных, выносливых животных, не рассуждая повинующихся и расстающихся с рассудком, как с [калошами] усами). И у ней мало или меньше других. Прапорщиком я буду отвратительным».
После этого благодаря хлопотам Кульбина Хлебников был освобожден от военной службы. Он сразу же поехал в Петербург, затем в Астрахань, откуда направился в Харьков. В феврале 1917 года, перед самым началом Февральской революции, он вернулся в Петроград, Октябрьский же переворот застал его уже в Москве. Сновавшего по улицам поэта арестовывали поочередно и юнкера, и красногвардейцы, но ему удавалось избегать беды. Революция Хлебникова впечатлила и вдохновила настолько, что он сочинил «Воззвание Председателей Земного шара», в котором предлагал противопоставить «государствам прошлого» «высокие начала противоденег». Именно в это, революционное время, надеется Хлебников, довоплотится в реальность его сформировавшаяся еще в 1915 году футуристическая идея, которая привела к созданию «Общества Председателей Земного шара» (или «Союза 317»), — и это международное общество избранных деятелей культуры, которое, по его замыслу, должно состоять из 317 членов, осуществит идею мировой гармонии. Что касается числа 317, то оно, конечно, символично: Хлебников считал его священным, вычислив его особую закономерность (см., в частности, стихотворение «Лунный свет» 1919 года).
Между тем за революцией последовала Гражданская война, в 1919 году настигшая поэта, которого ветер перемен носил по всей стране, в Харькове. Хлебников оказался в городе одновременно с приходом Добровольческой армии, поэтому, не желая быть мобилизованным деникинцами, он решил укрываться в местной психиатрической больнице, которая носила название Сабуровой дачи. Мобилизации ему удалось избежать, но Хлебников едва не умер от тифа, и ему пришлось голодать. Однако, невзирая на все испытания и тяготы, он продолжал много и упорно работать, надеясь, что «осада времени» и «осада множеств» в конце концов выльется в открытие законов времени. Ведь ему было ведомо: «Можно годы и столетия смотреть на числа, и они будут мертвы. Но иногда, точно от дуновения ветра, эти числа оживают <…> точно струны, на которых долго никто не играл».
В 1921 году Хлебников оказался в Баку, где пережил тяжелейшую для него зиму, тем не мене период 1920–1922 годов стал его наиболее продуктивной жизненной порой. В это время он создал множество произведений, а в 1921 году успешно завершилась его работа, связанная с поиском великого закона времени, ведь раньше он «создал верный взгляд на законы времени» и поэтому «в статьях старался разумно обосновать право на провидение».
Хлебниковская теория времени основывается на предзаданной, как он полагал, цикличности событий истории. Как уже отмечено выше, он был сильно впечатлен гадательной практикой зурхачи, калмыцких предсказателей-астрологов. Эта практика уходила корнями в тибетский ламаизм и подразумевала единообразие и предопределенность законов и циклов мира, неслучайность всего происходящего в мире, причинно-следственную взаимосвязанность.
Поскольку у калмыков не было постоянного календаря, все календарные сведения каждым зурхачи добывались отдельно по мере надобности благодаря математическим вычислениям. Другой областью приложения их мастерства, как писал в 1893 году украинский этнограф Иродион Житецкий, было «гаданье о счастье, здоровье и будущем спасении людей, о благоприятных и пагубных обстоятельствах жизни и проч. У каждого зурхачи, как необходимая принадлежность его специальности, кроме рукописей, есть еще доска для вычислений и особенная таблица, под именем „тан-шим“, в которой сгруппированы все данные для предсказаний. Доска зурхачи делается из крепкого дерева и имеет около ¼ аршина длины и вершков 6 ширины[46]. Сверху середина выдолблена в палец глубины, так что ее окружает род маленького валика.
Зурхачи пишет на ней заостренной палочкой, насыпая предварительно мелкой пыли. Прежде чем начать писать, каждый раз зурхачи совершает символическую молитву — ставит и стирает ряд особых знаков по разным направлениям доски».
Опорой хлебниковским законам времени служат понятия регулярности событий, основаны же они на степенях двойки и тройки, первых четных и нечетных числах. В письме П. В. Митуричу от 14 марта 1922 года он писал: «Мой основной закон времени: во времени происходит отрицательный сдвиг через 3n дней и положительные сдвиги через 2n дней; события, дух времени становится обратным через 3n дней и усиливает свои числа через 2n дней. <…> Когда будущее становится благодаря этим выкладкам прозрачным, теряется чувство времени, кажется, что стоишь неподвижно на палубе предвидения будущего. Чувство времени исчезает и оно походит на поле впереди и поле сзади, становится своего рода пространством».
Вселенная представлялась Велимиру Хлебникову пульсирующе-звучащим организмом, выстроенным в соответствии с числовыми законами высшей гармонии. В «Нашей гамме» он писал:
«Мы знаем про гаммы индусскую, китайскую, эллинскую. Присущее каждому из этих народов свое понимание звуковой красоты особым звукорядом соединяет колебание струн. Все же богом каждого звукоряда было число. Гамма будетлян особым звукорядом соединяет и великие кол