Проходя мимо заколоченных лавок, Релкин вышел на улицу, пересекающую Фолуранский холм, и остановился, пропуская две тяжелые повозки, вывернувшие из-за угла со стороны Сторожевой башни. Именно в этот день чума нашла дорогу и сюда. Теперь и жители этого холма начнут жечь свои одежды и постели точно так же, как это уже сделали все остальные. Команды нанятых частным образом чистильщиков работали в большинстве больших домов.
Релкин пересек улицу, и, когда уже снова вступал на тротуар, его остановила женщина с горящими глазами и длинными седыми волосами, спутавшимися на голове. На ней было дорогое платье и серебряные туфли.
– Пожалуйста, молодой господин, вы должны помочь мне. Ради любви Великой Матери, вы должны помочь мне!
– В чем дело, леди?
– Моя мать! Она ужасно больна.
– Тогда вам нужен доктор, леди, а я просто драконопас.
– Нет, вы не понимаете. У нее не в порядке с головой. Она забралась на крышу дома и грозится покончить с жизнью. Она и слушать никого не хочет, – женщина начала всхлипывать и протянула ему руку. – Бедная женщина не… Это очень печальное зрелище.
Релкин закусил губу.
– О, пожалуйста, добрый господин, помогите мне в этот час отчаяния.
Он вздохнул:
– И что же вы хотите от меня?
– Поговорите с ней. Отговорите, пожалуйста, ее от этой затеи.
– А почему вдруг она послушает меня?
– Думаю, послушает. Пожалуйста, пойдемте быстрее со мной.
Она повела его вверх, на Фолуранский холм, к высокому дому на северной стороне улицы. В доме они встретили испуганную служанку, вытирающую руки о белый передник.
– Она все еще там, леди. Все еще говорит.
– Спасибо.
Женщина взглянула на Релкина, потом перевела взгляд на верхние ступеньки лестницы.
– На крыше, говорите?
– Да, молодой господин. Извините, я совсем забыла спросить ваше имя.
– Релкин, леди, из Стодевятого марнерийского.
На ее лице отразилось явственное потрясение. Она сделала шаг назад и прикрыла рот рукой. Релкин, застигнутый врасплох, растерялся.
– С вами все в порядке, леди?
Не получив никакого ответа, Релкин направился к лестнице.
Надо было подняться на шестой этаж. Лестница на первых трех этажах была широкой, каменной. Начиная с четвертого, лестница стала поуже и деревянной. На шестом пролете Релкин почувствовал, что запыхался.
Дверь на крышу была открыта. Оттуда лился поток слов, из которого он смог уловить только отдельные фразы, повторявшиеся снова и снова, словно обрывки молитвы.
– Наступает темнота, темнота.
– Мы должны быть бдительными, но все равно это уже слишком поздно.
– Мы погибаем внутри собственной крепости.
Релкин вышел на крышу. Ветер прекратился, и теперь воздух потемнел от дыма бесчисленных костров для окуривания. Над всем этим висела вонь.
В царственной позе женщина с длинными седыми волосами, перехваченными золотой тесьмой, стояла у сточного желоба. Ее руки были плотно сжаты ладонями вместе, она держала их под подбородком, неподвижным взглядом уставившись вдаль. А у ее ног была пропасть – шесть этажей до мощеной улицы.
Пустые окна на противоположной стороне улицы смотрели на них, наполненные каменным безучастием. Несколько человек собралось внизу, но в эти дни трагедии были столь обычным явлением, что терять время на то, чтобы стоять и глазеть на очередную, почти никто не хотел.
Релкин глубоко вздохнул, соскользнул по черепицам крыши и наконец уперся ногой в крайний ряд кирпичей у сточной трубы.
Седая женщина резко повернулась и уставилась на него.
– Кто вы? – резко спросила она.
Релкин старался говорить как можно более ровным тоном. То, что он был настолько уставшим, что засыпал на ходу, очень помогло ему.
– Меня попросили помочь вам. Вот и все, леди.
Он очень медленно приблизился к ней и протянул руку.
Она отшатнулась и повернулась к краю крыши.
– Город погибает, и никто не знает, почему.
– Я здесь для того, чтобы просто помочь вам, леди, – сказал он и потянулся к ней.
Она взмахнула руками, как будто хотела оттолкнуть его.
– Нет, теперь я не могу вернуться, – она вскинула руки в направлении города. – Все пропало, все прах и пепел. Мы все умираем.
– Это не так, леди.
– Мой мальчик, Эфин, погиб. Он слишком рано взят в Руку Великой Матери. Его послали в Эйго, и он выжил. Но он не смог пережить черную чуму.
– Ваш сын не хотел бы, чтобы вы сами отняли у себя жизнь. Я в этом уверен.
– Мой сын… – женщина начала всхлипывать. Она закачалась на краю, потом восстановила равновесие. – Эфин служил, как и вы, в Легионах. Он попал в первую крысиную команду.
– Он должен гордиться своей смертью, леди. Марнери гордится их смертью. Его имя напишут на монументе, и оно останется там на тысячи лет.
Слегка наклонив голову, она вопросительно смотрела на него.
– Вы драконопас?
– Да, леди. Как вы догадались?
– Твои сапоги, это единственная деталь твоей настоящей формы. Я знаю Легионы, дитя мое. Мой отец был командиром Третьего полка Первого легиона. Я выросла в Далхаузи.
– Вы правы, леди. Я драконир. Я из Стодевятого марнерийского.
– У тебя печальное лицо, дитя мое. Ты уже повидал неприглядную сторону жизни.
Она уставилась на него застывшим взглядом.
– Как видишь, я знаю, я знаю, каково это… Эфин видел битвы и выжил. Я знаю, какой это ад. Я знаю, с чем ты сталкивался. Как и мой сын, Эфин, ты уже достаточно повидал войны.
– Да, леди.
Она опять повернулась к краю крыши.
– Мой сын погиб. Перед собой я вижу только мрак.
– До того, как все это кончится, городу еще потребуемся все мы.
Она уставилась на него невидящим взглядом.
– Как твое имя, дитя мое?
– Релкин.
– Релкин? Это имя носят в провинции Голубого Камня. Ты из Кверка?
– Нет, леди, из Куоша.
– Я провела часть своей юности, разъезжая в окрестностях Куоша и Кверка. Это очень милый край.
– Да, леди, это так. И я надеюсь, что мне до смерти удастся еще хоть разок повидать его.
Ее лицо осунулось.
– Но сейчас ты обречен. Мы все умрем.
– Это не обязательно, леди. Чума разносится блохами. Поэтому мы сейчас стараемся избавиться от блох. И мы знаем, как это сделать.
Она посмотрела на него.
– Нет. Мы обречены. Я видела это в знамении.
– Вовсе нет, леди. Мы остановим этот кошмар. Я слышал, что на этот час число жертв уже упало почти до нуля.
Она покачала головой.
– Разве такое возможно?
– Мы выиграем эту войну, леди. Я окуривал дома там, на Рыбном холме. Поэтому я такой просаленный и все такое. Видите эти манжеты, они такие тугие, что даже больно, а когда я был там, то у меня был такой же тугой воротник. Мы также носим вязаные шлемы и натираем лицо жиром. Ни у кого нет желания быть покусанным какой-нибудь блохой. А они очень шустрые, но мы их всех все равно убиваем, а чистильщики подметают их и бросают в огонь.
Она внимательно всматривалась в его глаза.
– Кто ты? Ты не простой драконопас. В твоих глазах есть что-то такое, что говорит со мной. Я не знаю тебя, но все равно чувствую какую-то привязанность.
– Я не вру вам, леди. Я просто Релкин из Стодевятого марнерийского драконьего.
Она наклонилась ближе, стараясь прочитать что-то, написанное ускользающим росчерком за пределами обычного зрения.
– Кем ты был? Я имею в виду, кем ты был в других жизнях? У тебя странная аура, дитя мое. Ты отмечен.
Релкин вздрогнул. Этого он вовсе не хотел слышать.
– Скажи мне, дитя мое, кто ты? – настаивала она.
Кто же он в самом деле, подумал он про себя. Он был Иудо Фэксом, он занимался любовью в самых невероятных местах, от берегов Оона до сумрачного мира магии, где жила Ферла. Он почувствовал, как легла на его плечи тяжелая рука разума-левиафана.
– Я драконир, готовый в любой момент уснуть, леди.
Какое-то время она растерянно на него смотрела, потом черты лица ее смягчились.
– Ты никогда не знал своей матери, не так ли, дитя мое?
– Правильно, леди. Я никогда не знал ни отца, ни матери.
Байстрюк, подкидыш, нежеланный… – Релкин прожил свою жизнь, боясь услышать, но то и дело слыша эти слова.
– Бедное дитя, какой жизнью тебе пришлось жить!
Клянусь Богами, подумал Релкин, в том, что она сказала, что-то есть. Но леди уже не смотрела на край крыши. Релкин надеялся, что это прогресс.
– Эфин умер здесь, сам видишь. Его жена умерла тоже. Теперь их дети – сироты.
– Худшее позади, леди. Мы победим.
– Нет, худшее впереди. После того, как мы оплачем наших покойников.
Сказав это, она повернулась, обхватила его руками и, ткнувшись в грудь, заплакала. Они так и продолжали стоять на краю крыши. Очень осторожно он начал потихоньку вместе с ней забираться по черепицам на конек крыши. На протяжении всего пути он продолжал поддерживать женщину. Теперь она уже шла, не сопротивляясь, и проявляла определенную ловкость.
– Мы сейчас выпьем вина с бисквитами. Вот что мы должны сейчас сделать, – сказала она, задержавшись в дверях чердака.
– Все что угодно, леди, – пробормотал он.
Проходя через дверь, он слегка подтолкнул женщину вперед. Бросив напоследок еще один взгляд на край крыши, она вошла в дом.
Он проследовал за ней до первого этажа, где она позвонила в гонг и предложила ему сесть за длинный стол в комнате, увешанной роскошными гобеленами.
– Отдохните здесь, дитя мое. Я уверена, что вы очень устали.
Релкин, устало вздохнув, сел.
Женщина исчезла в направлении кухни. Через несколько минут служанка принесла миндальные бисквиты и сладкое белое вино. Она нашла Релкина уже спящим; он навалился на стол и положил голову на руки.
13ГЛАВА
Он проснулся и довольно долго считал, что все еще продолжает спать и видит сон. Он был в раю: голый, только что принявший ванну, лежащий на прекрасном прохладном белье в большой мягкой кровати. Кто-то даже побрил его.