Он оставил молодого короля в Вестминстере вместе с отцом. Они присутствовали на синоде, собранном архиепископом Кентерберийским. Отношения у отца с сыном были прекрасные, они смеялись шуткам друг друга, хлопали друг друга по плечам, как старые друзья. Никто не заподозрил бы, что они сурово враждовали, не догадался бы, что их ссора привела к простой, кровавой войне. Но Вильгельму достаточно было увидеть дым, поднимающийся от кучи горящего мусора, чтобы вспомнить охваченные огнем деревни и то время, когда из-за ссоры отца и сына опустошалась земля, разрушались города и деревни, а толпы наемников разоряли и грабили все и всех. Вид мертвого быка или овцы заставлял все внутри сжиматься еще до того, как ноздри улавливали вонь. Проезжая мимо замка, он, Вильгельм, начинал задумываться, как лучше его осаждать, чтобы заставить сдаться. Маршал был прагматиком, не уклонялся от борьбы, рубил мечом и поджигал, когда требовалось, но за все приходится платить, и этот груз прошлого теперь сильно давил ему на плечи.
Людовик французский принял молодого Генриха с раскрытыми объятиями, выдал ему собственную печать, щедро жертвовал средства. Они вместе планировали выступление против отца Генриха. Ричард с Джеффри в целости и сохранности прибыли ко французскому двору, чтобы присоединиться к восстанию, но их мать взяли в плен, когда она ехала к ним, переодевшись мужчиной. Сейчас королева находилась под домашним арестом в Солсбери. Молодой король угрожал разрубить Англию на куски, чтобы освободить ее. Ричард громко кричал, выступая за это, поскольку они с матерью были особенно близки. Однако на деле все оказалось гораздо сложнее, чем на словах, и английское восстание было оставлено графам вроде Лестера и Норфолка, которым помогали шотландцы, всегда готовые раздуть угли. Недовольство широко распространилось, но юстициарий[9] Ричард де Луси сумел предотвратить взрыв. Восставших разбили наголову, разогнали, а их вождей взяли в плен. В Нормандии, несмотря на некоторые успехи и поддержку французов, восстание тоже провалилось. В результате удалось добиться согласия короля на то, чтобы старший сын имел свой доход, не зависел от милости отца и ему не приходилось бы постоянно просить у него денег. Молодому Генриху выделили два замка в Нормандии и годовой доход в размере пятнадцати тысяч анжуйских фунтов. Ричард получал половину доходов с Пуату, а Джеффри – половину с Бретани. Но молодой король был вынужден признать право отца обеспечить Иоанна так, как тот считал нужным, а Алиенора оставалась в плену в Солсбери.
Приближаясь к Хамстеду, Вильгельм попытался выбросить из головы мысли о войне, но это было трудно, поскольку его брат тоже принимал в ней участие – на стороне короля. Вильгельм надеялся, что Иоанн все поймет, но не был в этом уверен, и сомнения заставляли его то и дело излишне натягивать поводья. Конь пришел в замешательство, начал грызть удила и внезапно встал. Рис удивленно вскрикнул, когда его лошадь врезалась в коня Вильгельма; ему пришлось быстро отскакивать назад, чтобы раздраженное животное не лягнуло его.
Вильгельм извинился.
– Я думал о прошлом, вместо того чтобы просто ехать вперед, – пояснил он.
– Это всегда неразумно, – ответил Рис на французском, как обычно произнося слова нараспев.
– Да, – уныло согласился Вильгельм и посмотрел на маленького валлийца.
Воспоминания о недавней войне привели его мысли к предыдущему господину Риса.
– Ричард де Клер был в Нормандии и сражался за короля Генриха, – сказал он. – Тебе не хотелось к нему вернуться?
Рис поморщился.
– Я думал об этом, сэр, особенно, когда дела у нас шли плохо, но я знал, что просто прыгну из огня да в полымя. Лорд Ричард стал сражаться за короля Генриха, потому что ему так приказали – это его долг, а он человек чести. Но теперь он вернулся в Ирландию, а я оставил службу у него как раз из-за Ирландии.
Выслушав ответ слуги, Вильгельм кивнул. Он видел де Клера во время мирных переговоров, правда, недолго. У него появилось несколько новых шрамов, а в рыжеватых волосах пробивалась седина. Несмотря на раненую ногу, которая заживала медленно, лорд Ленстера и Стригила был полон жизненной силы. Кое в чем Ричард де Клер напоминал Вильгельму отца. Резкий, язвительный, безжалостный и властный, он обладал способностью предвидеть развитие событий. В нем было столько жизненной силы, что ему просто необходимо было потратить часть энергии на войну, чтобы хоть немного успокоиться.
– Лорд Ричард явно не хочет надолго оставлять принцессу Аойфе и детей, особенно теперь, после рождения сына, наследника.
Вильгельм приподнял брови:
– Значит, ты в курсе событий?
Рис бросил взгляд через плечо на небольшую группу сопровождения со скромным багажом и темноглазую женщину на одной из вьючных лошадей.
– Моя жена похожа на всех женщин: ее не интересуют мужские споры, но она любит сплетни о том, что происходит у семейного очага.
Вильгельм тихо рассмеялся. У него стало легче на душе после замечания Риса, и он пришпорил коня, направляясь к Хамстеду. Бодрость и жизнерадостность вернулись к нему.
Вильгельм смотрел, как карапуз вырывается из рук матери и, визжа от радости, выбирает кратчайшее расстояние к домашнему мышелову. Худая полосатая кошка прыгнула с пола на сундук и улеглась, подвернув под себя лапы. Оттуда она презрительно рассматривала ребенка миндалевидными желтыми глазами, кончик хвоста у нее ходил ходуном. Крики стали менее восторженными. Ребенок потянулся вверх, толстые кулачки то сжимались, то разжимались.
– Кошка! – кричал он. – Кошка, кошка, кошка!
– У него упорство нашего отца, а характер короля, – гордо улыбаясь, заметил его отец Иоанн Маршал.
Вильгельм тоже улыбнулся.
– Ты имеешь в виду, что он кусает камыш, которым устилают пол, когда ему в чем-то отказывают?
– Примерно так, – Иоанн посмотрел на Вильгельма. – Я не верю, что король Генрих это делает. За последний год я неоднократно видел его в ярости, но он никогда не катался по полу.
– Я тоже не верю, но если это правда, то он делал это, чтобы произвести впечатление на зрителей, а не из-за приступа ярости.
– Кошка!
Казалось, от крика ребенка могут лопнуть барабанные перепонки. Алаис покраснела от досады и поспешила отвлечь сына кусочком медовых сот, но он продолжал кричать. Вильгельм наклонился, схватил племянника за одежду и повернул его к себе. Ребенок пораженно уставился на него с открытым розовым ртом. Крик застрял у него в горле.
– Если ты собираешься стать моим оруженосцем в будущем, тебе придется научиться вежливости, – заявил Вильгельм племяннику. – Просто до некоторых вещей нам не добраться, сколько ни кричи.
– Другого своего ученика ты обучил не слишком хорошо, не так ли? – съехидничал Иоанн. – Трудно поверить в то, что он устроил.
Вильгельм посадил племянника себе на плечи, придерживая руками толстые ножки в мягких ботиночках из овечьей кожи.
– Я согласен, что молодой король доставил всем много беспокойства, но это можно понять и частично оправдать. Его короновали и словно вручили ему ящик с сокровищами, а затем заявили, что он не имеет нрава его открывать и пользоваться чем-либо из содержимого.
Это не произвело впечатления на Иоанна.
– И что бы он сделал с этим содержимым? Мы слышали о его расточительности. Говорят, что, если бы ему отдали все доходы с Нормандии, он нашел бы способ потратить их за неделю.
– Не стоит верить всем сплетням, которые слышишь, – спокойно заметил Вильгельм.
Он снял ребенка с плеч и стал его раскачивать над полом. Малыш смеялся, показывая два ряда ровных белых молочных зубов.
– Прекрасный, крепкий мальчик, – сказал Вильгельм, обращаясь к Алаис, чтобы сменить тему.
Она покраснела от удовольствия и улыбнулась в ответ. После рождения ребенка она поправилась. Каштановые косы вместе с подбородком и шеей прикрывал головной убор замужней дамы, и, хотя обручального кольца не было, пальцы украшали несколько других, из которых одно было с прекрасным рубином.
– С ним не соскучишься, – ответила она. – Но мальчик и должен быть таким. Всюду лезет, а ему еще нет и двух лет, – в ее голосе звучала гордость. Она дотронулась до руки Вильгельма: – Что бы ни говорил его отец, из тебя получится прекрасный учитель, когда он повзрослеет достаточно, чтобы стать оруженосцем. И ему не помешает иметь дядю, занимающего хорошее положение при дворе.
Иоанн откашлялся.
– Я не стал бы называть учителя молодого транжиры с неустойчивым характером и протеже плененной королевы человеком, занимающим хорошее положение, – заявил он сварливо.
– Но все меняется, – Алаис сжала руку любовника. – Не сердись. Вильгельм приехал ненадолго, и вы же братья.
– Это не повод для единодушия, – проворчал Иоанн, но заметив ее гневный взгляд, добавил: – Я рад его видеть, но от этого наши различия не исчезают, и меня все еше беспокоит будущее.
Вильгельм пожал плечами:
– Конечно, думай о нем, но пусть это не нарушает твой сои.
– Ты это говоришь после случившегося в прошлом году? – в голосе Иоанна слышался упрек. – Англия, Нормандия и Анжу в огне, не говоря о Пуату. Король с сыновьями готовы вцепиться друг другу в горло, граф Лестера высаживает армию фламандцев в Норфолке! Боже, может, тебе и нравится плясать у входа в ад, но я хочу жить и смотреть, как растет мой сын. Мне пришлось сдерживать Анселя, чтобы он не поехал присоединяться к войскам молодого короля, – добавил Иоанн с мрачным видом. – У него кипела кровь, он был готов перебраться через море и искать тебя. Я сказал ему, что ты его за это не поблагодаришь, а чтобы получить место в отряде лорда, нужно не просто приехать к нему и предложить свои услуги. Мне удалось его остановить, но он меня за это невзлюбил. Сейчас он в Векскомбе с мамой, дает пыли осесть.
Вильгельм сочувствовал и Иоанну, и Анселю. Одному пришлсь отдавать приказы, второму им подчиняться. От этого не выиграл никто.