же крепкий исильный.
–Ну, чтож ты меня больше неназываешь так, как называла?– допытывается Калгама уАмбакту-Фудин.– Или перестал нравиться?
Абусяку всё орех ворту держала, разгрызть его пыталась. Как ни хитра была, ачто ответить Калгаме незнала. Ирешила она потянуть время.
–Ай!– вскрикнула.– Орешекмой…
Имела ввиду, конечно, свой орех, аполучилось-то иначе. Калгама решил: так она его назвала. Кочоа ведь тоже орех!
–Чагдян Чалбан, милая моя!– он обнял бусяку.– Какже мог подумать, дурная остроконечная голова, что ты это неты? Чагдян Чалбан– всегда так называть тебя буду, одна ты уменя единственная…
Амбакта-Фудин чуть орехом непоперхнулась. Надоже, нечаянно угадала ласковое прозвище великана!
Калгама хоть иповерил Амбакте-Фудин, нонасердце унего было тяжело. Будто камень лежит.
Глава пятая,вкоторой Калгама отправляется напоиски Фудин
Проворная мышь первой узнала: Фудин совсем неФудин. Норушка, хоть истроила изсебя порядочную, всё-таки вороватая была: шныряла подомам, укого кусочек юколы утащит, укого горсть чумизы, аесли повезёт, то имясцом себя баловала. «Никто неугощает– угощаюся сама»,– оправдывалась мышка перед самой собой.
Как-то забралась она вдом Калгамы. Великан нарыбалке был, аего жена сидела застолом исаппетитом уплетала жаркое. «Может, имне кусочек достанется,– облизнулась мышь.– Фудин неаккуратная: крошки напол роняет, кости вугол бросает. Есть чем полакомиться! Хорошо нам, мышкам, что такие люди есть».
Амбакта-Фудин невидит мышь, думает: одна дома сидит. Куски, нежуя, проглатывает, губы рукавом халата утирает:
–Ох, вкусно!– сама себе говорит.– Давненько такого сладкого мясца неела!
Мышка прошмыгнула под стол, затаилась вуглу. Ждёт удобного момента, чтобы схватить косточку получше. Ажена Калгамы, неряха такая, всё смахивает крошки напол, иест неприятно: чавкает, сопит, икает, ато ивзрыкнёт отудовольствия, словно тигр, анеблаговоспитанная женщина.
–Ого!– удивилась мышь.– Никогда незнала, что красавицы такие обжоры! Норазве можно столько жрать? Какбы Фудин поперёксебя толще несделалась. Вон, как поправилась! Когда Калгама её вдом привёл, была стройной как берёзка. Атеперь…
Тут– шмяк!– рядом смышью опять косточка упала. Норушка-хитрушка схватила её, принялась обгладывать, да что-то нетак ей показалось. Смотрит: косточка-то какая странная, напалец похожа. Присмотрелась: «Ваа! Ужас! Человеческий палец, да маленький такой, видно, детский. Ох, да чтоже это такое творится? Никак, Фудин– людоедка? Ачто, если она имышами небрезгует?»
Амбакта-Фудин, надо сказать, без Калгамы иногда свой настоящий вид принимала. Тяжело ей было вчеловеческом обличье день-деньской находиться. Как наестся доотвала, так непременно бусяку оборачивается– отдыхает, хорошоей.
Выглянула мышка из-под стола, смотрит: азастолом уже неФудин сидит, абезобразная бусяку. Застрявшие кусочки мяса изклыков выковыривает, зелёную вонючую слюну сплёвывает да сытно рыгает.
–Надо ещё клюдям сходить,– довольно бурчит чудовище.– Вкусные уних дети! Хорошо, родителей неслушают– заоколицу бегают, впрятки играют. Как спрячется какая-нибудь девочка ворешник или закамень, так я её исцапаю. Девочки вкусные, нето, что мальчики. Ну их, пареньков! Они бывают крепкие, дольше сопротивляются. Ещё синяки отних останутся– некрасивая стану, как перед Калгамой оправдаюсь? Тюха он тюха, ни очём недогадывается!
Мышь вужасе, как тень, вышмыгнула издома ипобежала великана искать: «Аон-то ничего инезнает, ах-ах!»
Бежит, торопится, анавстречу ей– Койныт ссоседками. Женщины искали пропавшую девочку– аукали, выкликали её, да всё без толку.
–Ох, недаром мне сон про рыбу приснился,– причитала Койныт.– Эта рыба– Фудин, вот попомните моё слово! Как она появилась, так истали унас дети пропадать. Бусяку она, точно!
–Калгама добрый, немог он бусяку вдом привести!– урезонивают её соседки.– Наверно, дети решили сродителями впрятки поиграть.
–Небывает так, чтоб дети долго прятались!– неуспокаивается Койныт.– Ищем их, ищем– который день найти неможем. Мне, бедняжке, ипоспать недосуг, охо-хо-хо!
Услышала мышка всё это, давай пищать:
–Ох, сама видела! НеФудин это! Бусяку её обличье приняла! Правду Койныт говорит!
Женщины слышат: мышь где-то пищит, аочём говорит– непонять. Непонимают люди язык животных. Один Калгама понимает зверей иптиц.
–Совсем мыши обнаглели,– судачат женщины.– Уже илюдей небоятся, под ногами путаются! Ану, беги отсюда, пока камнем втебя небросили…
Делать нечего, побежала мышь дальше– искать Калгаму. Он наберегу реки был, набольшом валуне судочкой сидел.
–Авот что я тебе расскажу!– закричала мышь.– Только неперебивай меня, внимательно слушай!
Ирассказала, что вдоме Калгамы видела.
–Мышь, может, ты иправду говоришь,– сказал великан.– Никак, однако, понять немогу: как бусяку удалось обернуться Фудин? Иоткуда она моё ласковое прозвище знает? Одной Фудин это известно! Иверю тебе, мышь, иневерю– голова кругом идёт. Ачто, если ты напраслину возводишь? Всем известно: вы ссорокой– сплетницы!
Обиделась мышь:
–Поступай, как хочешь! Ишь, ты какой, порядочной мыши неверишь. Да если хочешь знать, влюбой сплетне всё равно капелька правды есть. Ато, что тебе сказала,– необман, воттак!
Сказала– задними лапками сердито притопнула ибыла такова. АКалгама пуще прежнего задумался. Какже ему точно узнать, бусяку сним живёт или Фудин просто другой стала? Бывает итак: пока девушка женой нестала– идобрая, иучтивая, имастерица-рукодельница, акак мужа заполучит– будто кто подменил её. Неужели иФудин такая? Аможет, мышь правду сказала…
–Ладно, проверю жену,– решил Калгама.
Подошёл он тихонечко кдому. Думает: если Фудин бусяку, то сидит сейчас всвоём мерзком обличье, кости человеческие обгладывает. «Дай-ка, вокошко незаметно нанеёпогляжу,– решил великан.– Что-тожёнушка поделывает?»
УАмбакты-Фудин, однако, волшебное зеркальце было: посмотрит внего– всегда знает, что вокруг делается. Она как раз внего смотрела и,конечно, Калгаму увидела. Тутже обернулась Фудин, сидит, как ни вчём небывало, взяла ступку иягоды черёмухи толчёт– делает вид: похозяйству хлопочет, собирается черёмуховые лепёшки печь.
Посмотрел Калгама вокно иничего подозрительного неувидел.
–Неправду мышь сказала,– подумал.– Наверно, наслушалась россказней Койныт, всякую чушь болтает.
Амбакта-Фудин приветливо его встретила, накормила-напоила. Только вот халат унеёгрязный, засаленный, да ивдоме неубрано. Прежде Фудин всегда чистенькая, аккуратная была, запорядком следила: ни мусоринки, ни пылинки, посуда перемыта, котел доблеска вычищен.
–Что стобой случилось?– сокрушается Калгама.– Неуютно вдоме, да исама ты день ото дня толстеешь, скоро вдвери непролезешь…
–Всегда так!– обиделась Амбакта-Фудин.– Как мужчина женится, обещает жену любить всю жизнь, какойбы она ни стала. Ачуть что нетак– попрекать начинает. Думала: ты нетакой, как все– ошиблась, видно. О,горе, мне, бедной!
–Ладно-ладно,– засовестился Калгама.– Нехотел обидеть. Так уж получилось. Что-то сомной творится: насердце тяжело– заболел, наверное.
–Адавай я тебя полечу,– ласково улыбнулась Амбакта-Фудин.– На-ко, выпей отвару изполезных растений…
Аотвар-то изособенных травок был: выпьешь его испишь– крепко, как мёртвый: ни думку бессонную недумаешь, ни сна никакого видишь. Бусяку только того инадо, чтобы Калгама поменьше размышлял.
Вставал утром Калгама– голова болит, ни очём думать неможет. Чтобы всебя придти, уходил он нарыбалку. Много рыбы наловил– навсех вешалах она вялится, вбочках солится, ивкотле наваренная лежит, инасковороде нажарена: ешь– нехочу! Уже идевать её некуда. Авеликан непопускается, всё рыбачит ирыбачит. Нехочется ему дома сидеть, душа простора просит, и,главное, камень ссердца падает, когда креке выходит.
Там, наберегу, весело перекатывается под ногами разноцветная галька, колышутся ласковые травы, поют птицы идует прохладный лёгкий ветерок. Можно подолгу наблюдать закуликами итрясогузками, которые юрко снуют внабегающей волне: ловят мелких рачков инасекомых. Чайки-мартыны тоже делом занимаются– высматривают рыбёшек, пытаются их поймать. Если добыча ускользает, мартыны громко кричат– бранятся, нокак-то незлобиво, скорее, для порядка.
Вгальке поблескивали насолнце бурэкта– так называются кусочки камня халцедона, вымытые рекой издальних гор. Одни камушки будто мёдом налиты, вдругих– вишнёвый сок, аиные словно мелкой сеточкой изцветных ниток опутаны. Красивые! Если внимательно рассматривать их, то внутри различишь диковинные картинки: деревья, листья папоротников, удивительные цветы, озеро, заросшее камышом, ато истранные лики– испещрённое морщинами лицо старика, шамана вмаске, или лапу тигра или медведя. Фантазия дорисовывала увиденное, можно чуть-чуть повернуть камушек– под другим углом рисунок менялся, внём открывалось что-то новое.
Старики запрещали детям играть сбурэкту. Считалось: внутри камушков заточены духи, адобрые или злые– поди, разберись; пока соображаешь, что угодно стобой вытворят. Тёплая ладонь, оказывается, снимала скамушка заклятие. Аещё хитрый келе мог обмануть: зачарует, наобещает стри воза, только помоги ему наволю выйти. Вот потому старшие игрозили младшим: «Небалуйтесь сбурэкту– чёрт выскочит!»
НоКалгама ребёнком небыл– это раз. Идухов неочень-то боялся: некоторые изних сами его пугались, такого большого да сильного,– это два. А,в-третьих, великан специально искал встречи сдухом-волшебником. Вот укого он точно узнает, правдули мышка сказала.
Много бурэкту Калгама перебрал, нозаколдованным ни одно изних неоказалось. «Вранье всё это,– подумал он.– Напридумывали старики страшилок всяких! Да икак дух вмаленький камешек поместится? Точно, неправда это!»
Новсё-таки взял ещё один халцедон– камушек чуть-чуть розоватый, весь будто сеточкой опутан, аесли присмотреться, то внутри что-то чёрное, словно личина, какие древние люди на