– ипосмотреть неначто, да невкусная она, трещотка! Опять голодным останусь…
Алистья винограда заперешёптывались, что-то потихоньку старичку говорят. Непростой это дедок был. Имя ему Атакаян, что впереводе значит Паук. Специально разводил он сонный виноград влесу: человекли, зверьли, птицали полакомятся сладкой ягодой изаснут, аПаук набросит наних прочную сеть иунесёт всвоё логово. Там уже костёр горит, над ним котёл подвешен скипящей водой. Сварит Атакаян жертву изамилую душу схарчит.
Послушал Атакаян шепоток виноградных листьев изаоглядывался:
–Какой великан? Невесть что болтаешь, глупый виноградник! Некуда Калгаме тут спрятаться!
Наспине уАтакаяна зелёная веточка, запоясом– длинный острый нож, авручищах невесть откуда сеть появилась. Калгама пригляделся: она хоть итонкая, ячея мелкая, ноизжелеза сплетена. Сразу видно: крепкая сеть, изтакой даже медведь невырвется!
Атакаян всё озирается, высматривает Калгаму, да только великан-то невидимым стал: смотри-не смотри, неувидишь! Одно плохо: сам Калгама иего одежда незримы, алук, нож икотомку видно.
–Ох, попалсябы мне великан!– мечтательно осклабился Атакаяна.– Моя сеть крепка, невырвалсябы он изнеё.Много мяса ввеликане– надолго мне хватилобы! Несколько дней наохоту неходилбы, поспалбы, отъелся,эх!
Авиноградные листья всё шепчут, выказывают, где хоронится Калгама. Великан, однако, успел котомку закамень спрятать, нож втраву положил, алук меж ветвей бересклета воткнул– замаскировал.
Атакаян подслеповатый, издалека ему неразглядеть великановых вещей. Расправил он сеть, приготовил её кброску иопасливо, шажок зашажком, кхолмику двинулся. Калгама тоже насторожился, медленно тетиву лука натянул, целится вПаука, нотот, как нарочно, то водну сторону прыгнет, то вдругую. Итут, слышит, кто-то чуть слышно говорит:
–Помоги мне, Калгама!
Смотрит: желудь накамне лежит. Упал сдуба, да неудачно: надобы наземлю, аон навалун угодил– непрорасти ему, высохнеттут.
–Ты мне поможешь, ия тебе помогу,– продолжает желудь.– Брось меня Атакаяну под ноги– увидишь, что получится.
Бросил Калгама желудь Атакаяну под кривые ноги– тот поскользнулся нанём, потраве покатился да всвоиже сети ипопал. Лежит, ножками дрыгает, руками машет, да только всё сильнее запутывается.
Подошел Калгама кПауку, скрутил его иподвесил надуб– пусть повисит, почувствует себя вроли жертвы. Атакаяна извивается, визжит, пытается сеть порвать, нотолько больше вней запутывается. Куда только его норов девался! Носом захлюпал, вхитрых чёрных глазках слёзы навернулись, губы дрожат:
–Неоставляй меня напогибель, Калгама! Желудь тебе другом стал, ия тоже неподведу.
Только Калгама знает: нельзя верить тем, кто тебе зла желал. Слово их неверное, наобещают стри короба, акак отвернёшься– жди какой-нибудь пакости.
–Вдрузья ненапрашиваются, друзьями становятся,– заметил Калгама.– Повиси тут, ожизни подумай. Времени утебя много будет.
Разбудил он мышку, сороку растормошил. Те глаза протирают, удивляются:
–Что это было? Поморок ни стого, ни ссего… Никогда такого небывало! Ачто это зачудище всети болтается, орёт?
Всё им рассказал Калгама. Мышка ссорокой друг кдружке прижались, запросились:
–Ой, пойдём скорее отсюда!
Ажелудь изтравы кричит:
–Именя незабудь, Калгама, взять! Пригожусьещё.
Положил великан желудь запазуху, впуть тронулся. Сорока впереди летит, дорогу разведывает, мышка сзади шуршит, бойко лапками перебирает, торопится. Да только неугнаться ей завеликаном. Калгама иеё запазуху посадил.
Навстречу друзьям то заяц изкустов выскочит, то лось встретится, то бурундук сорешника приветливо цвиркнет, ивсем интересно: куда компания идёт? Калгама объясняет: Фудин, мол, ищет, невиделли кто Хондори-чако, неведаютли звери иптицы, где брат исестра-бусяку живут? Но,увы, никто ничего толком сказать немог.
Долголи, коротколи шли друзья, но,наконец, увидели наполянке старое кострище. Лес тут посветлее: деревья небольшие, меж ними заманиха растёт, рядом сней– аралия. Охотники называют её «чёртовым деревом» : ствол иветви аралии густо усеяны крупными шипами. Прямо нетронь-дерево! Бережёт оно свою красоту: листья унего огромные, дометра длиной, перистые, как упальмы, весной крону прикрывает пышная шапка бледно-кремовых душистых цветов, аромат навсю тайгу струится. Нопопробуй прикоснись каралии– оно тутже колючками огрызнётся!
Келе-черти сами этого дерева сторонятся. Они-то ипустили слух: злая, мол, аралия, вредная! Анасамом деле очень полезное растение: вего корнях– немалая целебная сила, попьёшь отвару изних– иусталость как рукой снимет, болезни отступят, невесёлые мысли сами собой улетучатся. Заманиха тоже шипами усажена, даже её листья колючие– сердитое деревце. Акак несердиться? Люди узнали: её корни лечат, возвращают молодость иудаль. Вот икопают бедняжку. Мало заманихи влесу осталось.
Кострище наполянке, наверное, заготовители аралии изаманихи развели. Пили тут чай, отдыхали. Калгама нашёл несколько высушенных целебных корешков.
–Имы тоже чаю попьём,– обрадовался он.– Непропадатьже корешкам! Да инепомешает нам подкрепиться. Так, друзья?
Мышка побежала сухую траву для растопки собирать, сорока хвороста насобирала, аКалгама притащил валежину, накострище бросил.
–Ох, придавил ты меня!– послышался скрипучий недовольный голос изпепла.
–Кто это?– мышь сперепугу порскнула вкусты.
–Никому я теперь ненужен,– продолжает скрипеть голос.– Бросили меня тут охотники! Ая ещё вполне пригодиться могу…
Разгрёб Калгама золу, смотрит: вертел лежит, такой, накотором обычно мясо жарят. Погнутый он, чуть несгорел, окалиной покрыт
–Сейчас ты мало начто годишься,– посочувствовал ему Калгама.– Придётся тебе помочь!
Великан почистил окалину песком, выправил его– совсем как новый вертел стал.
–Спасибо, Калгама!– приободрился вертел.– Теперь намне мясо можешь жарить.
–Нет, мы чай собрались пить,– ответил Калгама.– Вот, юкола вмешке есть. Хватит нам июколы.
Попили они чаю, взбодрились. Надо дальше идти.
–Акуда вы путь держите?– спросил вертел.– Что ищете? Потайге просто так никто неслоняется. Ясно, дело увас какое-то…
–Нескрою, ищем пещеру Хондори-чако,– ответил Калгама.– Моя жена там томится. Какбы Хондори-чако исестра его Амбакта несъели её. Незнаешь, как допещеры дойти?
–Охотники, когда костёр тут жгли, поминали Хондори-чако недобрым словом,– сказал вертел.– Злой бусяку, нравится ему красивых девушек терзать. Да исестра его ничем нелучше: завлечёт, приголубит молодого парня, апотом егоже исъест, неподавится!
Промолчал Калгама. Уж ему-то незнать оспособностях Амбакты? Ностыдно признаться: такой большой, аума нехватило вовремя сообразить, что кчему.
–Знаем мы эту Амбакту, как облупленную,– важно пропищала мышь.– Злодейка та ещё! Ух, попадись она мне– искусаювсю!
Все рассмеялись, представив, как маленькая мышка примется наказывать чертовку-страхолюдину.
–Ая вёрткая,– насупилась обиженная мышь.– Кусну– отбегу, ущипну водном месте– вдругое переметнусь. Чтоб я боялась всякую нечисть? Да ни вжизнь!
Калгама кашлянул, пытаясь скрыть улыбку. Мышь извсех сил пыжилась, старалась показаться храброй исильной. Смешно, конечно. Нонестоит смеяться над слабостями других, иначе они любую твою промашку тоже высмеют, мало непокажется.
–Где пещера Хондри-чако, наверняка Атакаяна знает,– продолжал вертел.– Нечисть снечистью, ясное дело, дружбу водит. Ктомуже, Атакаяна повсей тайге путешествует, много видит изнает.
–О!Дурья моя голова!– стукнул Калгама себя полбу.– Какже я обэтом неподумал? Надо было Атакаяну расспросить…
Нетолько уКалгамы, ноиудругих такое бывает: вовремя очём-то неподумают, апотом сокрушаются, изводят себя. Нотолку-то!
–Некручинься,– пожалел его вертел.– Совести уПаука нет. Он вполне мог тебя провести. Лучше давай дальше пойдём. Может, сами узнаем, где бусяку обитают.
–Долго уже идём,– вздохнул Калгама.– Лесу конца-края невидно.
–Увсего есть край,– заметил вертел.– Начто уж море безбрежным кажется, ноиунего берега имеются. Илес когда-нибудь кончится…
–Если некончится, то хотябы просвет появится,– сказал Калгама.– Лес густой, высокий, солнца нехватает. Хотьбы кречке или ручью выйти. Жарко! Сполоснутьбы лицо, воды для чая набрать…
Нонекончается лес. Инет напути даже самого маленького ручейка. Сорока, которая впереди летела, ловко лавировала меж развесистых ветвей, подныривала под еловые лапы, акряжистые липы идубы вовсе старалась облетать, чтобы вкроне незапутаться. Она уже инечаяла увидеть опушку или луговину, пусть даже самую крошечную,– наней можно былобы устроиться наночлег. Влесу всё темнее становилось, скоро совсем смеркнется.
Сорока уже устала лететь. «Дай,– думает,– хоть присяду, дух переведу». Только хотела налиственницу опуститься, как смотрит: впереди деревья вроде реже стоят, откуда-то журчанье бойкого ручейка доносится, ивроде как сумерки светлее становятся. Сорока ипро отдых забыла– ещё резвее понеслась. Так иесть! Впереди– полянка, наней домик стоит, так себе домик– ветхий, покосился налевую сторону, вземлю врос, изтрубы жидкие ниточки дыма тянутся. И,что интересно, накрыше сидит Гаки– чёрная ворона.
–Бачиго-апу– здравствуй, сестрица Гаки!– закричала сорока.
Ворона нехотя ответила наприветствие ипроворчала:
–Чего внаших краях странствуешь? Поделу или так, случайно залетела?
–Дело унас есть…
–Кар-рр!– хмыкнула ворона.– Ишь, какая– осебе вомножественном числе!– ипередразнила.– Мы, сорочья княжна… Кар-рр! Каждая мышка просится навышку!
–Амышка уКалгамы наплече сидит,– растерялась бесхитростная сорока.– Иникакая некняжна я. Зачем насмехаешься, сестрица?
–Я, Гаки, двести лет уже живу, ивот что заметила: кого ни послушаешь, все изкнязей, аесли некнязей, то знатные да родовитые,– каркнула ворона, ноуже нетак сердито.– Незнаешь, как пред такими павами иповернуться-то! Я сама птица незаносчивая, хитра не