Чтобы помочь людям выжить, всех состоятельных граждан призвали делать еженедельные пожертвования. Эти пожертвования собирали приходские священники и тратили их на организацию питания для бедноты, состязаясь между собой в изобретении таких экономных рецептов еды, чтобы с наименьшими затратами накормить наибольшее число людей.
Такая нужда в хлебе была предвидима заранее, и г-н де Монморен просил меня сообщить о ней в Америку, а также о том, что за доставленный из Соединенных Штатов хлеб помимо его рыночной стоимости будут производиться дополнительные выплаты. Соответствующее уведомление было сделано, и это принесло значительные поставки хлеба. Последующие запросы привели к тому, что в течение марта, апреля и мая из Америки через порты на Атлантическом побережье Франции была ввезена двадцать одна тысяча баррелей муки, не считая того, что поступило через другие порты и в другие месяцы. А наши поставки на острова французской Вест-Индии облегчили положение и там. Эта беда с хлебом продолжалась до июля.
До сих пор борьба за политические преобразования не приводила к актам насилия со стороны народа. Небольшие беспорядки по обычным поводам, как и ранее, имели место в различных частях королевства, в которых погибло, пожалуй, от дюжины до двадцати человек. Но в апреле в Париже произошли более серьезные беспорядки, в действительности не связанные с революционными идеями, но ставшие частью истории этих дней. Фобур Сент-Антуан – городское предместье, сплошь заселенное поденщиками и ремесленниками всех специальностей. Среди них распространился слух о том, что крупный бумажный фабрикант по имени Ревельон предполагает снизить им по какому-то поводу заработную плату до 15 су в день. Тотчас приведенные в ярость этим слухом, и не проверяя его достоверности, огромные толпы людей кинулись к дому фабриканта и уничтожили в нем все, и также все – на его складах и в мастерских, не похитив, однако, ни гроша. Они продолжали крушить все вокруг, когда были вызваны регулярные войска. После того как увещевания не возымели действия, войска были вынуждены открыть огонь и перейти к регулярным действиям. В результате около сотни человек было убито, прежде чем остальных удалось рассеять. Редкий год проходил без подобных беспорядков в той или иной части королевства. И эти отличались лишь тем, что они происходили одновременно с революцией, хоть и не были ею вызваны.
Генеральные штаты открылись 5 мая 1789 г. речами короля, хранителя печатей Ламуаньона и г-на Неккера. Считали, что последний лишь слегка и осторожно коснулся ожидаемых конституционных преобразований. В его речи высказывания о них не были столь полными, как в его предыдущем «Докладе королю». Это расценили не в его пользу. Но не следует забывать, в каком положении он оказался, ибо его собственные намерения противоречили намерениям министров и дворцовой партии. Вынужденный поступаться своими собственными взглядами, приукрашивать взгляды своих оппонентов и даже скрывать их тайны, он не смог изложить свое подлинное отношение к делу.
Состав ассамблеи, хотя в целом и соответствовал ожидавшемуся, все же несколько отличался от него. Предполагали, что лучшее образование поставит на один уровень с третьим сословием значительную часть дворянства. Это и произошло с дворянством Парижа, его окрестностей и других крупных городов, где широкое общение с просвещенным обществом либерализовало умы дворян и помогло им подняться до требований времени. Но сельское дворянство, составлявшее две трети собрания, далеко отставало от них. Живя постоянно в своих родовых имениях, усвоив в силу привычки феодальные порядки, оно еще не научилось подозревать их несовместимость со здравым смыслом и справедливостью. Оно было готово подчиняться равенству в налогообложении, но не поступиться своим званием и прерогативами, чтобы заседать совместно с третьим сословием. С другой стороны, в среде духовенства предполагали, что высшие слои иерархии благодаря своему богатству и связям одержат в целом победу на выборах. Но оказалось, что в большинстве случаев предпочтение получил нижний слой духовенства. Его составляли приходские священники, сыновья крестьян, выполнявшие всю тяжелую работу своей службы в приходе за десять, двадцать или тридцать луидоров в год, в то время как высшее духовенство проживало свои княжеские доходы во дворцах, роскоши и праздности.
Поскольку цели, ради которых были созваны Генеральные штаты, имели первостепенное значение, мне было очень интересно понять взгляды различных сторон, представленных в его составе, а в особенности – идеи, преобладающие в отношении планов создания правительственной системы. Поэтому я ежедневно ездил из Парижа в Версаль для того, чтобы присутствовать на дебатах, как правило, до самого их конца. Дебаты дворянства были страстными и бурными. У обеих сторон были способные и равные, одинаково энергичные люди. Дебаты третьего сословия отличались сдержанностью, разумностью и несгибаемой твердостью. Все другие вопросы предваряли два ужасных вопроса: «Должны ли штаты заседать вместе в одном помещении или в разных? Должно ли голосование производиться посословно или индивидуально?» Вскоре выяснилось, что оппозицию составляли епископы среди духовенства и две трети депутатов дворянства, в то время как в третьем сословии все депутаты до одного были едины и исполнены решимости.
После того как различные предложения компромисса потерпели неудачу, третье сословие предприняло попытку разрубить гордиев узел. Аббат Сиейес, самый логичный ум нации (автор памфлета «Что такое третье сословие?», наэлектризовавшего Францию так же, как нас – «Здравый смысл» Пейна), после яркой речи, произнесенной 10 июня, предложил послать последнее приглашение депутатам дворянства и духовенства явиться в зал заседаний штатов всем вместе или поодиночке для проверки полномочий, к которой депутаты третьего сословия приступят незамедлительно независимо от их присутствия или отсутствия. После окончания проверки полномочий 15 июня было выдвинуто предложение провозгласить себя Национальным собранием. Решение об этом было принято 17 июня большинством в четыре пятых.
Во время дебатов по этому вопросу к нему присоединилось около двадцати приходских священников, а в курии духовенства было выдвинуто предложение, чтобы она целиком присоединилась к ним. Сначала оно было отклонено совсем незначительным большинством, но после того как в него были внесены небольшие изменения, оно было принято большинством в одиннадцать голосов.
Пока все это обсуждалось и было еще неизвестно при дворе, 19 июня в Марли состоялось заседание совета, на котором было предложено просить короля вмешаться и высказать свое мнение в заявлении на «королевском заседании». Текст заявления был предложен Неккером. В нем, хотя в основном и порицался ход заседаний как депутатов от дворянства, так и от третьего сословия, тем не менее объявлялось, что мнение короля во многом сходно с мнением третьего сословия. Совет постановил назначить «королевское заседание» на 22 июня, а до этого дня приостановить заседания штатов и хранить пока все в секрете. На следующее утро (20 июня), когда депутаты пришли, как обычно, к зданию, где заседали, они увидели, что двери его заперты и находятся под охраной. В объявлении на дверях сообщалось, что «королевское заседание» назначено на 22 июня и что до этого дня все заседания отменяются. Решив, что их хотят распустить, депутаты собрались в здании, называемом «Jeu de раите» (or Tennis court) и там дали клятву не расходиться по своей воле до тех пор, пока не добьются для своей страны конституции на прочной основе, а если их разгонят силой, собраться вновь в каком-либо другом месте. На следующий день они встретились в церкви св. Людовика, и к ним присоединилось большинство духовенства.
Предводители аристократии поняли, что все будет потеряно, если не предпринять каких-нибудь смелых действий. Король все еще находился в Марли. Никому не разрешалось приближаться к нему, кроме друзей партии двора. Его окружили стеной лжи. Ему внушили, что депутаты от третьего сословия собираются освободить армию от присяги на верность королю и увеличить жалованье солдатам. Дворцовая партия была в ярости и отчаянии. Она добилась образования комитета, состоящего из короля и его министров, в который должны были допускаться Месье и граф д’Артуа. На заседании комитета последний выступил с личными нападками на г-на Неккера, осудил текст его заявления и предложил другое, подсунутое его подпевалами. Г-ну Неккеру угрожали, его запугивали; все это потрясло короля. Он приказал рассмотреть оба плана на следующий день, а «королевское заседание» отложить еще на день. Это вызвало назавтра еще более яростные нападки на г-на Неккера. Проект его заявления был полностью переделан, и в него включен проект графа д’Артуа. Неккер и Монморен подали в отставку, в которой им было отказано. «Нет, сударь, – сказал граф д’Артуа г-ну Неккеру, – мы оставим Вас как заложника. Вы нам ответите за все зло, которое случится»!
Слух об изменении плана разнесся мгновенно. Дворянство ликовало, народ был потрясен. Я был очень встревожен таким ходом событий. Военные пока еще не высказали признаков того, чью сторону они примут, но было несомненно – победит та сторона, которой они окажут поддержку. Я считал, что успех реформы правления во Франции обеспечит всеобщие изменения в странах Европы, возрождение народов этих стран, неимоверно страдающих от злоупотребления властей, к новой жизни. Я был хорошо знаком с видными патриотами собрания. Поскольку я был представителем страны, успешно прошедшей через подобные преобразования, они относились ко мне с расположением и с доверием. Я весьма энергично настаивал на немедленном компромиссе, с тем чтобы можно было получить то, чем готово было сейчас поступиться правительство, и положиться на то, что в будущем можно будет добиться остального.
Было совершенно ясно, что на этот раз король готов предоставить: 1. Свободу личности по примеру Habeas corpus. 2. Свободу совести. 3. Свободу печати. 4. Суд присяжных. 5. Представительную легислатуру. 6. Ежегодные ее созывы. 7. Разработку законов. 8. Исключительное право налогообложения и расходования средств. 9. Ответственность министров.