Хотя приезд Фавье и известия из Испанской армии составляли тайну, об этом в тот же день узнали многие. Брандт, посланный к генералу Монтиону и задержавшийся в ставке, встретил там своего знакомого капитана Десэ (Desaix), от которого без труда узнал, кто такой Фавье и зачем он приехал. Сам Фавье беседовал в тот день с очень многими[1542]. Храбрый и горячий Фавье, хотя и должен был возвращаться обратно в Испанию, остался для участия в генеральной баталии простым волонтером при 30-м линейном полку, чтобы «показать, что солдаты Испанской армии не уступят в храбрости солдатам Русской армии»[1543].
В 2 – начале 3-го часа пополудни Наполеон отправился во вторую рекогносцировку. Император хотел лучше разглядеть местность и русские позиции (чему в первой поездке мешал утренний туман), а также увидеть перемены, произошедшие днем в русском лагере. Необходимость второй поездки диктовалась и слухами о готовности русских снова начать отступление[1544]. Рапп, отправленный ранее на разведку и возвратившийся около двух часов в ставку, увидел Наполеона разговаривающим с Мюратом и Бертье. Сведения, принесенные Раппом, убедили Мюрата в том, что надо готовиться к бою. «Однако другие генералы продолжали считать, что русские не рискнут и уйдут без сражения». Рапп был противного мнения и стал убеждать, что русские атакуют французскую армию, если она их не опередит. Наполеон, как и Бертье, согласился с Раппом. После чего император потребовал своих лошадей и отправился в рекогносцировку[1545].
Коленкур пишет о второй рекогносцировке мало, отмечая только, что Наполеон «произвел наблюдение с более близких пунктов…» и что император объехал «всю линию и дал диспозиции к атаке завтра». Более подробно остановились на второй поездке Фэн и Деннье, но и они, вероятно, в ней не участвовали. Последний, например, даже считал, что император в этот раз объехал левый фланг «единственно только с вице-королем»[1546]. По всей видимости, во второй раз император начал осмотр с левого фланга, проехав довольно далеко вдоль р. Войны, а возможно, и перейдя ее. Наполеон «долго всматривался в русские биваки без помех…» (Деннье), чему способствовал «туман от дождя» (Фэн). Вероятно, проезжая с левого фланга на правый, возле с. Бородино Наполеон был обстрелян русским орудием[1547]. Затем Наполеон проследовал на правый фланг, окончательно уверившись, «что линия русских продолжается облическим образом, пересекая Московскую дорогу, до высоты большого леса, на который опирался наш (французский. – В.З.) правый фланг…»[1548]. По словам Деннье, Наполеон увидел, что «многочисленные редуты прикрывают позиции русских». Утром у Наполеона не было уверенности в «облическом» загибе русских позиций; именно поэтому он предполагал русскую атаку Шевардинского редута. Теперь же, когда он ясно увидел возводимые на южном фланге укрепления, русская линия уже определенно предстала в «облическом» виде. Это «окончательно убедило его, что он не ошибся: по возвращении он отдал соответствующие приказы»[1549]. Наполеон окончательно решил начать главную атаку из района Шевардинского редута, откуда «прекрасное дело дивизии Компана открыло нам дорогу» (Фэн).
Конечно, ни первая, ни вторая рекогносцировка не позволили Наполеону до конца понять своеобразие местности и расположения русских войск[1550]. Однако в целом Наполеон все-таки правильно оценил характер местности, в том числе в районе Багратионовых «флешей» (он не мог видеть только «третью флешь») и на примыкавших к ним участках. Император, вероятно, даже заметил небольшое укрепление, которое русские возводили «на развалинах Семеновской деревни» (Пеле).
Как оценивали французы характер русских укреплений? По мнению Деннье, «позиции русских были хорошо защищены». Лежен считал, «что линия врага была защищена потрясающими позициями, хорошо укрепленными, с редутами и реданами, в которых были пушки»[1551]. Но это крайняя точка зрения. Гораздо более убедителен Фэн и, особенно, 18-й бюллетень Великой армии: «Позиция была хорошо укреплена и давала возможность маневрировать и ретироваться. Но это (атака такой позиции. – В.З.) составляло честь, и эта позиция не была в такой степени сильной, чтобы отказаться от возможности сражаться. Было видно, что редуты не были закончены, рвы были неглубокими, палисадов не было…»[1552] Как уже отмечалось, общие русские силы оценивались Наполеоном в 120–130 тыс.[1553]
Насколько эти цифры были близки к реальной численности русской армии? Наиболее точные подсчеты были сделаны в 1990-е гг. А. А. Васильевым и А. А. Елисеевым. По их мнению, с учетом потерь, понесенных 5 и 6 сентября, русские войска без ратников Московского и Смоленского ополчений насчитывали около 118 тыс. человек и примерно 620 орудий. Ополченцев на 5 сентября имелось около 31,7 тыс. Следовательно, на 7 сентября в составе соединенных армий было всего 150 тыс. человек, включая ополченцев[1554]. Помимо этого, следует отметить значительное количество новобранцев в регулярных частях. Некоторые авторы утверждают даже об 1/4 новобранцев, но это явно завышенная цифра; полагаем, что новобранцев было до 20 тыс. человек[1555].
Таким образом, штаб Наполеона, беря за основу только регулярные части и казаков, имел верное представление о численности и составе сил противника.
Какова была численность главных сил армии Наполеона к утру 7 сентября? Основой для любых серьезных вычислений сегодня, как и ранее, могут быть только данные Шамбрэ и Пеле о перекличке 2 сентября в Гжатске. Все попытки более точного исчисления французских войск являются только вариациями на тему «гжатского расписания». Напомним, что перекличка дала (с учетом подхода в течение 5 дней «откомандированных») 133 819 человек, находящихся в строю. В эту цифру мы ранее (в 1998–2001 гг.) попытались внести поправки, учтя 2-ю дивизию легкой кавалерии, строевых чинов Главной квартиры, предполагаемые боевые и небоевые потери со 2 по 6 сентября. Это дало цифру в 126–127 тыс. строевых чинов при 584 орудиях. С тех пор авторы лучшего расписания Великой армии при Бородине (А. А. Васильев и А. И. Попов), вышедшего в 2002 г., предложили иные цифры: около 132 тыс. человек при 591 (возможно – 594) орудиях[1556]. Вариант Васильева и Попова интересен тем, что авторы начали отсчет не от цифры 133 819 человек, уже включавшей, по мнению организаторов переклички, тех, кто должен был возвратиться в строй в течение 5 дней, а от базовой цифры в 123 737 человек, имевшихся налицо 2 сентября. Скрупулезный анализ вероятных перемещений в последующие дни соединений, частей и подразделений главных сил Великой армии дал авторам, как кажется с первого взгляда, возможность представить более точную конечную цифру. Однако должны заметить, что в этих расчетах не может не быть целого ряда условных допущений. Во-первых, как и ранее, невозможно точно оценить потери французов за 3–6 сентября (так, в отличие от утверждений Васильева и Попова об убытии у французов в Шевардинском бою 3 тыс., продолжаем настаивать на цифре в 4–5 тыс. человек, в то же время количество потерянных орудий вполне могло быть не 6, но только 4 или даже 3). Во-вторых, пытаясь внести собственные уточнения в цифру присоединившихся к армии со 2-го по 6 сентября, авторы должны были в значительной степени проигнорировать предположения самого французского командования по этому поводу (хотя бы потому, что бумаги Шамбрэ и Пеле просто не конкретизировали эти предположения); поэтому ряд предположений Васильева и Попова, призванных, казалось бы, конкретизировать (а значит, и кажущихся более убедительными, чем общие предположения французского командования), выглядят не вполне убедительными (утверждение о расформировании двух батальонов 111-го линейного полка после Шевардинского боя – ошибочность этого утверждения признал и А. И. Попов; количество вернувшихся в свои части до 7 сентября чинов в «различных пеших и конных командах»; возможность возвращения 1,5 роты конной артиллерии 3-го кавалерийского корпуса). Вместе с тем, исследования А. А. Васильева и А. И. Попова заставляют нас внести коррективы в те цифры, которые мы ранее представили. Это касается явно завышенной нами численности строевых чинов Главной квартиры и возможной заниженности количества имевшихся орудий. Таким образом, сегодня будет вполне корректно утверждать, что к утру 7 сентября численность Великой армии могла быть 128–129 тыс. человек в строю при 583–593 орудиях.
Почти все авторы, повествующие о Бородинском сражении, считают своим долгом остановиться на возможности глубокого обхода русских войск на южном фланге, что позволило бы французам обойти Багратионовы «флеши», избежав тем самым больших потерь. Это предложение, по свидетельству Сегюра, исходило от Даву во время второй рекогносцировки. Тьер относит это событие к более позднему времени, когда вторая рекогносцировка уже была закончена и Наполеон формулировал свои приказы на следующий день. Маршал предлагал задействовать для этого обхода не только 5-й, но и 1-й армейский корпус. Комбинированные действия этой группировки с главными силами французов могли бы привести к дезорганизации армии Кутузова, которая оказалась бы отброшенной в мешок между Колочью и Москвой. Несмотря на плохие карты, было все-таки понятно, что сразу от Бородина Большая дорога заметно отклоняется к югу и что, таким образом, выход на нее французов заметно облегчается. Но Наполеон не принял предложения Даву, бросив, согласно тому же Сегюру: «Вечно вы со своими обходами! Это слишком опасный маневр».