В то время как три батальона 57-го при поддержке батальона 111-го штурмовали «редут», остальные части 5-й дивизии были заняты перестрелкой в лесу. Генерал П.-Ж.-С. Гюйардэ (Guyardet) провел свой 61-й полк, прикрывая движение 57-го, несколько далее высоты русского «редута». Как только он был уведомлен, что 57-й вошел в «редут», Гюйардэ отделил две роты вольтижеров для дебуширования кромки леса впереди взятого укрепления, где сконцентрировалось множество русских стрелков и где, казалось, подготавливали атаку двух сильных неприятельских колонн, поддерживавшихся артиллерией и многочисленной кавалерией. Вслед за двумя вольтижерскими ротами вперед двинулись 61-й и 25-й полки. Гюйардэ надеялся, полностью овладев кромкой леса, помочь в обороне «редута».
Продолжали топтаться в лесу, ведя бой с егерями, и два батальона 57-го полка, и часть 111-го (5-й и 6-й батальоны). 2-й и 3-й батальоны 111-го полка вскоре были отделены для защиты орудий Пернети[1653].
Дивизия Дессэ двигалась сразу вслед за войсками Компана. Когда она оказалась в лесу, то, согласно ранее полученному приказу, вступила в бой с русскими стрелками, двигаясь в глубь леса так, чтобы прикрыть 5-ю дивизию справа[1654]. Сразу после ранения Компана Дессэ помчался к опушке леса, а затем к люнету, сопровождаемый тремя офицерами – своими адъютантами капитаном дю Бурже, Жиро де л’Эном и лейтенантом Маркье, адъютантом генерала П.-А. Брессона[1655]. Дессэ принял командование обеими дивизиями в то время, когда 57-й уже утвердился на «редуте». 4-й дивизией временно стал командовать бригадный генерал Фридерикс, а 5-й, согласно рапорту Компана, генерал Тест[1656].
Взятию русского «редута» активно способствовала французская артиллерия. Выдвинувшись из эполементов, она оказалась недалеко от Каменского оврага: батарея Пернети рядом с кромкой оврага возле опушки леса, батарея Сорбье – северо-западнее («Орудия генерала Сорбье, оставшиеся позади и немного выше, беспокоили канониров», – заметит позже Пернети), а батарея Фуше – севернее Сорбье, видимо, примерно на одном уровне с ним. Когда войска Компана только начали атаку южной «флеши», маршал Даву, наблюдая с батареи Сорбье за движением корпуса и видя некоторое замешательство, галопом помчался к своим войскам. Но шквал огня опрокинул его лошадь и поразил его самого. Картечная пуля попала в один из пистолетов, находившихся в ольстрах, и ствол пистолета сильно ударил маршала в пах. Одновременно осколок, также ударившийся в седельные кобуры, контузил седока в правое бедро[1657].
Первое сообщение о ранении Даву император получил от офицера, посланного Сорбье, либо самого Сорбье, который видел, как маршал вместе с лошадью был опрокинут и скрылся в туче дыма и пыли. Не было ясно, жив ли Даву или мертв. Моментом позже императору сообщили, что лошадь принца Экмюльского убита, но сам маршал только легко ранен. Наполеон сказал с чувством: «Слава Богу!» Он приказал Мюрату немедленно отправиться к Даву и принять от него командование, если принц выбыл из строя. Генерал-адъютанту Раппу был дан приказ заменить выбывшего Компана[1658]. Мюрат немедленно поскакал туда, где вели бой солдаты 1-го корпуса. Даву уже немного оправился от контузий. Пыл боя заставил забыть о боли внизу живота и в бедре. «Его голова была обнажена, одежда в лоскутьях и грязи», – писал об этих минутах биограф Даву. Таким он и предстал перед Мюратом, когда последний передавал ему слова императора. Даву решительно не хотел передавать командование Мюрату, утверждая, что его контузии не вызвали беспорядка в войсках и он готов продолжать руководство боем[1659]. Даву тем более не хотел уступать командование Неаполитанскому королю, помня, как они соперничали и конфликтовали в последнее время. Благородный Мюрат решил не настаивать и спешно поскакал назад сообщить императору о том, что увидел.
В тот момент, когда Дессэ, приняв командование над обеими дивизиями, оказался на захваченном люнете, русские начали готовиться к контратаке. Недалеко, в лощине, стала концентрироваться русская пехота (гренадеры Воронцова и, возможно, солдаты 27-й дивизии). Сопровождавший Дессэ Жиро д’Элен позже вспоминал, какое впечатление произвела на него защищаемая 57-м полком позиция: «Эти редуты были простые реданы… в форме шеврона, не закрытые у входа, так что неприятель со вторых позиций ружейными и картечными залпами выметал всех, кто находился внутри них. Удержаться в них было значительно труднее, чем овладеть. Поэтому солдат 5-й дивизии поместили за этими редутами и в складках окружающей местности, стараясь в ожидании атаки, по возможности, укрыть их от неприятельского огня». Жиро де л’Эн находился рядом с генералом Дессэ, который изучал не слезая с лошади позиции и движение русских, оставаясь несколько минут совершенно открытым. Вдруг пуля попала в ольстры его седла и разбила бутылку с водкой, которая там была. Генерал с досадой воскликнул, обернувшись к Жиро де л’Эну: «Этим я обязан вашей проклятой белой лошади»[1660].
Все защитники «редута» с большим беспокойством наблюдали концентрацию русских войск для контрудара. Мало того что Шарьер должен был оставить часть 57-го в самом лесу, он потерял связь с 61-м. Зная, что 61-й полк должен быть на правом фланге 57-го, Шарьер, тем не менее, не мог понять, где же тот реально находится и придет ли ему на помощь. «…Я не сомневался, – писал Шарьер в рапорте, – что враг добивается выбить нас силами, которые я видел на ближайших редутах с того, который занимал. Таким образом, становилось важным взять другие редуты, чтобы сохранить тот, который был взят»[1661].
Огонь русских нарастал. Горсть картечи ударила генерала Теста в правую руку и раздробила ее. В тот же миг его адъютант лейтенант Мушон упал возле ног своего начальника, пораженный картечью в грудь. Тест, превозмогая боль и пытаясь остановить кровь, которая залила ему весь рукав, еще некоторое время командовал солдатами 57-го. Словно в тумане, он видел, как французы пытались отбить идущие на них русские батальоны. Но через несколько минут он потерял сознание из-за большой потери крови. Сержант Болье (он выживет в русскую кампанию и позже выйдет в отставку лейтенантом) и один из барабанщиков 57-го стащили генерала в ров люнета, а оттуда солдаты вынесли его из боя и доставили в гвардейский амбуланс. Меньше повезло адъютанту генерала Мушону, который умер на месте; оказавшийся рядом Дютейе де Ламот, убедившись в его смерти, стянул с его ног сапоги и здесь же, несмотря на русский огонь, обул их, бросив рядом жалкие остатки своих сапог. Чуть позже будет смертельно ранен майор Яже. Все тот же Дютейе де Ламот напишет о его смерти с сожалением, вспоминая, как тот обещал ему награждение крестом Почетного легиона[1662].
Смогли ли солдаты Даву удержать южную «флешь»? Русские материалы свидетельствуют, что южная «флешь» множество раз переходила из рук в руки, по крайней мере. Однако при внимательном их прочтении все же возникают многочисленные вопросы. «…Видя, что один из редутов на моем левом фланге потерян, – вспоминал Воронцов, – я взял батальон 2-й гренадерской дивизии и повел его в штыки, чтобы вернуть обратно. Там я был ранен, а этот батальон почти уничтожен. Было почти 8 часов утра… Два редута потеряны и снова отбиты обратно». (Какие именно «редуты» – северный и восточный либо южный и северный?) Неверовский писал: «Граф Воронцов с дивизиею своею поставлен был защищать батарею, но множеством неприятеля был сбит и сам Воронцов ранен. Я был послан с дивизиею подкрепить его и вошел в жестокий огонь, несколько раз дивизия и я вместе ходили в штыки». Из рапорта К. Ф. Левенштерна (где речь идет одновременно об 11-й и 32-й батарейных ротах) так же не ясно, смогла ли 32-я батарейная рота Беллинсгаузена, оставив южную «флешь», возвратиться в нее либо просто продолжала огонь, находясь вне укрепления. Из воспоминаний Коновницына непонятно, завершилась ли его атака, которая была уже между 8 и 9 часами, захватом всех «флешей» либо только северной и восточной. В дневнике начальника штаба 2-й армии генерал-майора Э. П. Сен-При тоже не уточняется, отбил ли Коновницын все три «флеши», хотя по смыслу документа можно подумать, что это именно так[1663].
Чрезвычайно противоречивы и зарубежные свидетельства боя за «флеши». В рапорте Мюрата говорится об оставлении французами «второго редута». По словам Раппа, дивизия Компана «овладела одним из укреплений вражеских позиций», другие войска – остальными, но позже «мы очистили два из этих укреплений; даже третье было в затруднительном положении. Русские стояли уже на гребне рвов». Зуков из 25-й пехотной дивизии 3-го корпуса, появившийся в южном люнете уже ближе к полудню, утверждал со слов тех однополчан, которые еще застали бой: «Этот редут был взят и отобран множество раз…» В рапорте Нея говорится, что 57-й оставил захваченный люнет, но атаковал его снова совместно с солдатами 3-го корпуса. Пеле утверждал, что «реданты взяты первыми войсками, которые, в свою очередь, были выгнаны. Быв поддержаны, они снова занимают укрепления». Шамбрэ уверяет, что «…полк дивизии Компана бросился на редан, ближайший к лесу, и захватил его; но не смог сохранить»[1664].
Вероятно, разговоры о том, что вся слава захвата Багратионовых «флешей» принадлежит войскам Нея, но не солдатам Даву, начались уже в день сражения. Еще не закончился бой, когда дивизионный генерал Ж.-Л. Маршан, командир вюртембергской пехоты, заявил одному из ординарцев Наполеона: «Сообщите императору, что укрепления, которые покинуты 57 и 72-м полками, освобождены солдатами Вюртемберга…» Лейтенант Зуков также передает заявление Маршана со слов своих однополчан: «Скажите императору, что вюртембержцы продолжают удерживать редут, который перед тем два французских полка захватили, но должны были затем отступить, и которые (вюртембержцы. –