В.З.), в этих обстоятельствах, предотвратили пленение Неаполитанского короля». Генерал-лейтенант И. Г. Шелер, командир вюртембержцев, в своем рапорте, составленном сразу после сражения, смог в максимально выгод- ном для своих солдат свете изобразить их участие в борьбе за «флеши»[1665]. Поэтому не случайно Шарьер, составляя рапорт, попытался защитить честь своего полка. Он писал, «что несколько человек заявляют, будто, дескать, полк не захватил ни одного редута. Я… подтверждаю, как уже сказал выше, что мой полк ни разу не оставлял редута и что в течение трех четвертей часа, после того как полк утвердился там, не было видно никаких других войск»[1666]. В то же время Дютейе де Ламот, хотя и утверждает, что «многочисленные последовательные штурмы были отбиты», признает, что русским удалось «проникнуть в редут»[1667]. Попытаемся соотнести между собой все достоверные свидетельства и реконструировать картину боя, насколько это возможно.
До 7 часов утра войска маршала Нея находились на исходной позиции и не получали приказа идти вперед. Наполеон ждал, когда солдаты Даву возьмут «русские редуты». Для французов, вюртембержцев и вестфальцев, составлявших основу войск Нея, это было тревожное ожидание. «Полное молчание царило в рядах, – вспоминал командир 18-го линейного Пельпор. – Каждый из нас предавался своим воспоминаниям и своим чувствам. Не бывает сильного духа в подобной ситуации; даже фанфароны не искали ничего, кроме забвения»[1668].
Когда солдат 3-го и даже 8-го корпусов стали достигать неприятельские ядра и появились первые жертвы, напряжение заметно возросло. Деревня Шевардино, лежавшая справа от войск Нея, горела. Орудийная канонада заглушала ружейную трескотню. Трудно было разглядеть что-либо определенное, но было ясно, что основные события развернулись прямо и правее от 3-го корпуса, где войска Даву атаковали русские укрепления. В этой напряженной атмосфере, когда все ожидали приказа двинуться в огонь, к капитану Моргенштайну из пехоты 8-го корпуса подошел старший сержант его роты, послуживший уже в армиях Гессен-Касселя, Пруссии, Австрии и достаточно повидавший на своем веку. Желая немного разогнать гнетущую атмосферу, а заодно подшутить над своими солдатами и офицером, он предложил Моргенштайну провести эксперимент. По приказу капитана солдаты роты высунули языки. Они все оказались белыми, как вестфальская униформа! Сержант объяснил, что это верный признак страха у тех, кто впервые готовится идти в огонь. Тогда Моргенштайн потребовал, чтобы сержант показал свой язык, что последний немедленно и сделал с большим удовольствием. Язык был ярко-красным, «как лобстер». «А вы, капитан?» – сказал сержант. «Это останется моим секретом», – ответил Моргенштайн. «Тест» с языком немедленно был проведен и в соседних ротах, где языки у солдат также оказались совершенно белыми[1669].
Иначе отвлекал себя от тревожных мыслей подполковник Лоссберг. За утро, сидя в седле, он успел написать карандашом три письма на родину![1670]
Дабы вселить в солдат Нея уверенность, им сообщили, что «многочисленные укрепления и редуты, построенные русскими», были уже взяты штурмом[1671].
Примерно в одно время с тем, как Наполеон узнал о контузии Даву, или чуть раньше, император приказал генерал-адъютанту Мутону двинуть в атаку корпуса Нея[1672].
Большая часть источников свидетельствует, что этот приказ Ней получил около 7 утра. Однако не совсем ясно, с какого пункта 3-й и 8-й корпуса начали движение вперед (либо из района д. Шевардино, где они могли расположиться за небольшим оврагом к западу и чуть севернее деревни, либо из района чуть южнее Алексинок, либо же из пункта юго-западнее Алексинок, за Чубаровским ручьем)[1673]. Кроме того, из рапорта Нея и воспоминаний Зукова можно понять, что маршал после получения приказа не только вновь собрал генералов для отдачи последних инструкций, но еще и задержал войска у кромки поля для прочтения прокламации императора (хотя из других материалов явствует, что прокламация была зачитана около 6 утра)[1674].
«Едва мы сделали несколько сотен шагов, – вспоминал лейтенант Зуков из 25-й дивизии, – как оказались под действием ожесточенной канонады, которая велась из редутов и батарей, размещенных в их интервалах. Мы предполагали, что третий корпус должен был атаковать эти редуты, чьи орудия извергали смерть в наши ряды, с целью их захвата; но мы еще не получили приказов маршала Нея на этот счет. Наши потери были бы безусловно намного меньшими во время марша с целью сближения, если бы этот марш был более или менее быстрым. Казалось, что маршал хотел сделать попытку, которая не имела каких бы то ни было шансов на успех: он старался с помощью маневра добиться того, чтобы русские оставили свои позиции. Но мы ошиблись в отношении их намерений»[1675].
Иначе все происходившее представлялось командиру 18-го линейного Пельпору. По его мнению, Ней двинулся «на врага, выдерживая направление на пространство между Семеновской и большой батареей (Курганной высотой. – В.З.), в которую упирался левый фланг Барклая-де-Толли. Это движение было выполнено как в полном порядке, так и с быстротой»[1676].
Но то, что виделось лейтенанту так, а полковнику иначе, совсем по-другому воспринималось штабными офицерами, генералами, маршалом Неем и самим Наполеоном. Войска Нея должны были не просто выдержать то направление, которое изначально предполагалось для их движения, то есть между д. Семеновское и батареей Раевского, но и помочь войскам Даву, которые увязли у южной «флеши».
Кто же стал инициатором изменения первоначального плана движения войск Нея, которые неожиданно бросились вправо? В свое время Сегюр высказал мнение, что это был результат импровизации самого Нея. Гурго немедленно выступил с опровержением, заявив, что Ней только исполнял приказ, данный ему императором. Пеле, вступивший в полемику чуть позже, поддержал позицию Сегюра. В наше время А. И. Попов вновь поднял этот, казалось бы, частный вопрос, разделив точку зрения Сегюра и Пеле[1677]. И все же, на наш взгляд, творцом изменения задуманного Наполеоном плана сражения мог быть в равной степени как темпераментный рыжеволосый Ней, так и выглядевший 7 сентября достаточно апатичным Наполеон. То, что приказ Нею на движение вперед поступил тогда, когда надо было «исправлять» ситуацию, может быть истолковано в пользу Гурго, полагавшего, что маршал действовал в соответствии с указаниями Наполеона. Но приказ императора не мог не быть сформулирован только в самой общей форме – двигаться вперед, оказав поддержку Даву в захвате «редутов», а Ней уже на месте (скорее всего, когда уже вышел на уровень ручья Каменка) должен был принять конкретное решение, что он и сделал.
Как бы то ни было, вероятно, где-то около 7.30 утра соединения Нея оказались в районе Каменки; затем 10-я дивизия Ф.-Р. Ледрю бросается вправо, к южной «флеши», тогда как солдаты Ж.-Н. Разу из 11-й дивизии продолжают двигаться на северный люнет.
Пока 3-й и 8-й корпуса выходили на рубеж атаки, части 57-го продолжали оборонять захваченный «редут». Однако устоять они не смогли и под давлением Воронцова и Неверовского начали медленно отходить. Русская кавалерия (Ахтырский гусарский и Новороссийский драгунский, а по Бутурлину, и Литовский уланский), пытаясь довершить поражение неприятеля, была встречена легкоконными бригадами П. Мурье и Ф. О. Бёрманна. Завязался скоротечный кавалерийский бой[1678]. К этому времени недалеко от южной «флеши» оказались войска Нея, и Шарьер, как он писал сам, «адресовался» к генералу Ледрю «для того, чтобы он принял на себя часть вражеских войск…». «Я также сказал ему, – продолжал Шарьер, – что мой полк не имеет патронов, чтобы сохранить занятый редут, если не будут направлены свежие войска. Господин генерал приказал тотчас же нескольким ротам войти в редут…»[1679] Из рапорта 57-го полка может сложиться впечатление, что полк, обратившись за помощью к Ледрю, не покинул южный люнет. Но рапорт Нея, как и некоторые другие материалы, это опровергает. «… Этот редут был в то же время атакован войсками 1-го корпуса, так что 24-й пехотный легкий и 57-й линейный вошли туда беспорядочно»[1680].
В то время как французская пехота вновь захватывала люнет, пошли в атаку вюртембергские кавалеристы Бёрманна; но под ударами русской пехоты и кирасир Дука бросились назад. Русские кирасиры, преследуя всадников 2-го вюртембергского лейб-шеволежерского полка, оказались даже в самом люнете. Солдаты 57-го линейного и, возможно, 24-го легкого, еще не успевшие закрепиться, стали отходить. Тогда генерал Шелер приказал своей пехоте немедленно захватить укрепление, что и было исполнено вюртембергской легкой пехотой и 2-м временным линейным батальоном. Ворвавшиеся в люнет вюртембержцы увидели, что там все еще продолжается бой между их шеволежерами и русскими кирасирами; последние были отогнаны штыками, а частью пленены[1681].
Судя по рапорту Шелера, 57-й полк в люнет уже не возвратился. Вместо него там водворился 72-й линейный дивизии Ледрю и 1-й вюртембергский временный батальон; вместе с вновь подошедшим 2-м временным батальоном и 3-м, стоявшим рядом, а также 3-м батальоном 7-го линейного вестфальского полка они отбивали последующие атаки русской пехоты и кавалерии