[1682]. Южная «флешь», хотя и была еще не один раз атакована, более уже не покидалась немецкими войсками.
Как в это время развивалась борьба за северное и восточное укрепления? «Дивизия Ледрю, – вспоминал Пельпор, – которая была на правом фланге 3-го корпуса, подойдя вначале к зарослям высокого кустарника, свернула затем вправо для того, чтобы соединиться с войсками Даву, задействованными преимущественно для атаки Семеновского; но дивизия Разу маршировала прямо вперед. Прибыв на плато, которое было ей указано, она завладела двумя вражескими батареями; но они вскоре были отняты русскими, которые были прогнаны в свою очередь. Эта часть поля битвы, довольно небольшая, оспаривалась с невообразимым упорством. Сегодня уже невозможно вспомнить с точностью различные обстоятельства происходившего там боя»[1683]. Однако капитан Бонне из 4-го батальона того же 18-го линейного, делавший записи в своем журнале сразу же по следам событий, оставил нам более подробную картину: «10-я дивизия вступила в сражение и двигалась вперед, мы оказались перед фронтом позиции врага… движением вправо мы бросились вперед через мелкий кустарник и очутились, несмотря на многочисленные выстрелы орудий, перед первым редутом, который был взят войсками, шедшими в голове (определенно, той же дивизии. – В.З.). Полк двинулся тогда ко второму (т. е. к восточной «флеши». – В.З.), четыре батальона шли развернутыми в боевую линию, один за другим, и он легко был взят тремя первыми [батальонами] вместе с четырьмя орудиями, которые оказались подбитыми; на половине пути от первого ко второму редуту коммандант Фурнье был ранен, и я принял командование батальоном, который я свернул в колонну, справа у рва взятого полком редута; у меня было знамя, и я ожидал момента действовать. Полковник (т. е. известный нам Пельпор. – В.З.) подошел пешком, мы обсудили ситуацию, и я попросил разрешить мне отправить знамя на ту позицию полка, которая была у 1-го редута и в поле видимости лесной поросли в нашем тылу; это было разрешено. Через 5 минут стрелки врага появились в большом числе немного слева и большой колонной справа, я развернул мой батальон и двинулся вправо на колонну; без стрельбы; она отошла; выполняя это движение, мы оказались подставленными под огонь орудий, которые были перед деревней, о которой я говорил, под который я попал и который проделал в линии батальона своего рода зубчатую стену; тем не менее мы все еще двигались, когда наконец оказались на краю оврага, который нас отделял от высоты деревни, мы вышли к другой колонне, которая угрожающе двигалась, и двигалась неспешно. Ногам 4-го батальона ничего не оставалось, как сделать пол-оборота, и мы медленно ретировались, стреляя по этой колонне, и мы возвратились к редуту; это место, будучи открытым с этого бока, не годилось для обороны; русские вынудили нас бежать и захватили [редут], остаток батальона быстро был эвакуирован; я вспрыгнул на парапет последним, в момент, когда русские, казалось, схватили меня за сюртук, но я перескочил через ров одним прыжком, и они сделали по мне 20 ружейных выстрелов, почти в упор, но не задев мне ничего, кроме кивера; мы ретировались вплоть до кустов, которые были перед первым редутом. Русские кирасиры нас неожиданно атаковали, отбросив нас от этого редута; мы были оттеснены к лесной поросли, и я никогда не забуду испуганного вида обозного солдата, впрягавшего зарядный ящик орудия, ведущего огонь, который, получив удар саблей по спине от этих кирасиров, обернулся посмотреть, кто ему так неожиданно дал подзатыльник. Когда он увидел и понял, что это русский, он нырнул с головой между двумя своими лошадьми без каких-либо дополнительных просьб. Эти различные атаки стоили полку много народу, и так как он был рассеян в стрелки, и даже не знаю, где именно, мы к 11 часам не смогли собрать более одного батальона»[1684].
Сколько раз переходили из рук в руки северная и восточная «флеши»? Два раза? Три раза? Сказать точно невозможно.
Но и количество атак и контратак южной «флеши», предпринятых французами и русскими, также не поддается точному исчислению. Даже после того как французы и немцы, казалось, прочно обосновались в «редуте», борьба за него не прекратилась. Атаки и контратаки следовали одна за другой. Во время одной из таких атак кавалерия Мюрата (вероятно, из состава 1-й дивизии легкой кавалерии Брюйера) была опрокинута огнем русской артиллерии и контратакована русской кавалерией. Сам Мюрат неожиданно оказался в тяжелейшем положении. «Король Иоахим, – повествовал об этом происшествии лейтенант Зуков, правда, с чужих слов, – оказался случайно без эскорта и без какого-либо сопровождения, кроме берейтора, негра, имевшего костюм столь же экстравагантный, как и его собственный. Вдруг, ясно увидев себя окруженным со всех сторон, он бросился со своей лошади и укрылся в укреплении, занятом нашими (имеется в виду вюртембергская дивизия. – В.З.) … Этот кирасирский полк, продолжая преследовать нашу кавалерию, приблизился на расстояние ружейного огня с редута; но наша пехота воздерживалась от стрельбы, потому что, обманываясь похожестью униформы, она приняла эти войска за саксонский полк… Между тем, благодаря учтивости полковника этих псевдосаксонцев, наше заблуждение вскоре было рассеяно, так как он предупредил криком по-немецки своих людей: “Порубите всех этих немецких собак!” Для того чтобы не встретиться с ним, по нему дали несколько хороших залпов. Со своей стороны, храбрый негр, который не потерял головы, несмотря на трудную ситуацию, в которой он оказался, не переставая кричал нашим людям: «Стреляйте, стреляйте!» Это было красиво, потому что в этом месте, между русскими и нами, «стреляйте» могло быть исполнено только с фатальными последствиями для его собственного существования. Но этот храбрый малый со своими двумя лошадьми достиг нас целым и невредимым»[1685]. Вся эта история могла бы показаться одной из тех многочисленных выдумок, которые возникали после каждого сражения и потом, спустя десятилетия, превращались уже в подлинную «историю», бывшую в действительности, говоря словами Стендаля, участника русской кампании, «только всеми принятым вымыслом»[1686], если бы не рапорт генерала Шелера, составленный сразу после боя. «При отступлении кавалерии, – докладывал он, – Неаполитанский король попал в очень трудное положение, так как его лично преследовали многочисленные кирасиры и казаки. Его Величество подскакал к нашей пехоте, которая внезапно открыла огонь по тем, кто его преследовал, и выстрелами сверху облегчила положение Его Величества. Но поскольку кавалерия противника оказалась уже на флангах и в тылу, то король бросился внутрь редута и доверился нашей защите…»[1687] Достоверность описания событий подтверждается и ординарцем Мюрата саксонцем В. Буркерсродой[1688]. Этот эпизод запечатлел на одной из своих работ Фабер дю Фор[1689]. Любопытно, насколько национально-избирательной оказалась память – все три источника этого эпизода оказались немецкими!
В целом же, если любознательный историк попытается прийти к каким-то определенным выводам в отношении борьбы за южный люнет, он сможет констатировать только следующее: а) французы и немцы были дважды вытесняемы из южного укрепления, но здесь же, еще до того, как русские могли там закрепиться, снова возвращались; б) французские и немецкие войска, если и добивались полного контроля над люнетом, то предпочитали располагаться не в нем самом, а по внешним сторонам бруствера и во рву, так что само укрепление было как бы и не занятым. Все это походило на своего рода топтание вокруг люнета, во время которого стороны истребляли друг друга, зачастую просто не соблюдая законов «правильной тактики». Данное обстоятельство и обусловило, кажется нескончаемый, спор о том, сколько же атак сделала армия Наполеона на Семеновские укрепления.
В районе 8 часов, когда дивизия Разу ворвалась на северный люнет и сразу затем была выбита, а 57-й совместно с солдатами Ледрю и Шелера начал отражать русские контратаки на южную «флешь», 61-й и 25-й полки оказались в пространстве между этой «флешью» и лесом. Солдаты Гюйардэ видели вокруг люнета крутящиеся массы пехоты и кавалерии, а немного западнее редута – французскую артиллерийскую батарею (скорее всего, батарею Пернети, которая где-то в 7 утра, вслед за батареей Сорбье пересекла Каменский овраг и приблизилась к южной «флеши»). «Три или четыре полка русских кирасир», огибая люнет, неслись на артиллеристов. Французская пехота, прикрывавшая батарею (это были 2-й и 3-й батальоны 111-го полка, а возможно, и испанцы), встретила кирасир сильным огнем. Не доскакав до батареи, кавалерия повернула влево и начала отход, оказавшись между южным люнетом и солдатами Компана. Последние успели быстро построиться в каре и встретили кирасир огнем с очень близкого расстояния. Кирасиры, не имея намерения атаковать каре 61-го и 25-го полков, тем не менее понесли большие потери от их огня. Эта атака была повторена «второй и третий раз» и завершилась с тем же результатом[1690].
Рапп, посланный Наполеоном заменить Компана, появился среди солдат 1-го корпуса примерно около 8 часов. По крайней мере, из сбивчивого рассказа Раппа можно понять, что по его прибытии маршал Ней уже находился в районе укреплений. Генерал отвел 5-ю дивизию во вторую линию, к кромке леса (вследствие этого, а также большого расстройства 57-й окончательно расстался с южным люнетом), а дивизию Дессэ выдвинул в первую. «Мы были продвинуты вперед на некоторое расстояние и выстроились в колоннах в поле видимости леса, который был на нашем правом фланге…» – вспоминал Жиро де л’Эн. Сзади и левее себя солдаты Дессэ видели «батарею из 30 орудий»