. Другой офицер-француз императорской гвардии Вьонне де Марингоне оставил для раненых, среди которых было много русских, костер, который разожгли для него солдаты. Топливо на поле боя было таким дефицитом, что поступок офицера можно назвать самоотверженным. С одним из раненых русских Вьонне де Марингоне пытался говорить. Это был русский сержант с оторванными ногами, который не только был свидетелем свидания в Тильзите, но и пленником во Франции[2060]. Но что в целом могли сделать французы, чтобы помочь русским раненым, когда не хватало самого необходимого и для своих?! Гриуа прямо свидетельствует, что амбулансы оказывали предпочтение французам[2061].
Получив в 10 утра приказ о выступлении авангарда, Мюрат немедленно стал стягивать резервные кавалерийские корпуса и пехоту Дюфура к Новой Смоленской дороге. Те, кто подошел быстро к указанному месту сбора, как, например, дивизия Пажоля, были вынуждены некоторое время поджидать остальных. Среди поджидавших частей напротив Смоленской дороги был и 3-й вюртембергский конноегерский полк. «Это было то самое место, где артиллерия действовала так ужасно, что трупы лежали прямо рядами, – вспоминал Роос. – Тем временем солдаты ходили и обшаривали мертвых. Их недовольство найденным вызывало в нас смех; до того забавно было выражение их лиц, когда они находили медные монеты»[2062]. Наконец, когда появился Мюрат, как всегда «неустанно деятельный, вечно неустрашимый», авангард двинулся вперед. Некоторые авангардные части, например 3-го кавалерийского корпуса, задержались еще некоторое время и присоединились позже[2063].
Почти сразу, вступив на тракт и войдя в большой лес, через который шла дорога, солдаты авангарда увидели группу казаков, которые, появляясь, быстро исчезали среди деревьев. В голове колонны, заметно выдвинувшись вперед, шел 11-й конноегерский. Генерал Пажоль, который лично вел полк, приказал двум эскадронам провести впереди и по сторонам дороги фуражировку, а сам двигался по дороге с оставшимся третьим эскадроном. Неожиданно полк был атакован «тучей казаков». Так как люди и лошади 11-го конноегерского были совершенно вымотаны, солдаты сразу поняли, что не смогут оторваться от казаков. Два эскадрона, занимавшиеся фуражировкой, были спешно собраны и «встретили врага огнем из карабинов». Но это не помогло. Казаки опрокинули их на ехавший по дороге третий эскадрон полка, с которым находился сам Пажоль. В этой толчее какой-то казачий унтер-офицер прорвался к генералу с тыла, пытаясь поразить его пикой. Однако бригадир Юару (Huaru) 5-го гусарского, который сопровождал Пажоля, успел нанести казаку смертельный удар. Через несколько минут головная часть дивизии Пажоля, уведомленная о том, что происходит, показалась скачущей галопом по дороге. Казаки моментально «испарились»[2064]. Авангард медленно двинулся дальше.
Еще перед тем как въехать в лес, наполеоновские солдаты увидели остов деревянного сооружения. 7 сентября там был «русский амбуланс». Всю землю вокруг покрывали «груды отрезанных рук и ног»[2065]. По обеим сторонам дороги солдатам видны были свежие могильные холмики с импровизированными деревянными крестами. Фантен дез Одар, который прошел со своим полком гвардии спустя несколько часов после авангарда по этой дороге, с нескрываемым удивлением и восхищением записал в журнал: «Несмотря на расстройство и стремительность отступления, русские смогли похоронить в течение последующей ночи всех своих раненых, которые умерли по дороге. Эти люди, которых мы называем варварами, весьма заботятся о своих раненых и считают долгом похоронить своих мертвых, в то время как мы, французы, гордые нашей цивилизацией, оставляем людей погибать без помощи и не утруждаемся погребением трупов до тех пор, пока зловоние не будет вызывать неудобство»[2066]. Часть умерших по дороге раненых русские похоронить все-таки не успели. Солдаты французского авангарда не брезговали обшаривать их. Иногда в мешках и ранцах находили сухари и соль, а кто-то из полка Рооса обнаружил «мешочек с мускатными орехами».
Выехав из леса на открытое пространство, авангард Мюрата прошел полусгоревшую деревню Кукарино, расположенную в двух верстах от Можайска. Ее дома, переполненные к ночи после сражения ранеными, загорелись. «Несколько домов обращено было в пепел. Вблизи них, – писал Роос, – показали обгорелые, черные, обуглившиеся скелеты и разрозненные кости этих несчастных жертв вчерашнего дня, которые сначала истекали кровью под Бородином, среди мучений доставлены сюда и, наконец, пожраны были пламенем, казалось, для того, чтобы испытать до конца муки иногда столь горькой геройской смерти»[2067].
Следом за авангардом, часа в три – начале четвертого, двинулась Молодая гвардия с Легионом Вислы в голове колонны. Затем – весьма потрепанные части корпуса Даву. Наконец, двинулась и Старая гвардия. Рядом ехал Наполеон со штабом. Корпуса Нея и Жюно остались на поле боя собирать оставшихся без присмотра раненых и брошенное оружие[2068].
Примерно в 4 часа выступили войска Богарне. Все утро занимаясь приведением в порядок своих войск и объезжая поле битвы, Богарне был информирован о подходе 15-й дивизии Пино, которая должна была в значительной степени восполнить понесенные 7-го числа потери. 4-й корпус Богарне, двинувшись по Большой Московской дороге и миновав Горки, свернул влево, направляясь вдоль Колочи. Вскоре корпус поравнялся с Масловскими укреплениями. Полковнику Бурмону было поручено их разрушить. Задача, поставленная корпусу Богарне, заключалась в том, чтобы двигаться слева от авангарда Мюрата и действовать по обстановке[2069]. Корпус Понятовского, выступивший примерно в то же время, что и войска Богарне, шел южнее Большой дороги.
Вскоре после выхода из леса авангард Великой армии увидел русский арьергард, выстроившийся на подступах к Можайску[2070]. Начальник арьергарда М. И. Платов, получив от главнокомандующего М. И. Кутузова приказ «оборонять город до последней крайности», ввел в него всю свою пехоту, состоявшую из четырех егерских полков, а кавалерию расположил впереди и с южной стороны города. Между французами и русскими «расстилалось обширное пространство, изрезанное оврагом с ясно обозначенным скатом» в сторону Можайска (Гриуа). Русские орудия открыли огонь первыми. Французы еще не успели изготовиться к атаке, как одно из ядер поразило начальника штаба Мюрата генерала Бельяра и его лошадь. Хотя ядро совсем слабо затронуло икру ноги генерала и рана была признана неопасной, но самостоятельно он передвигаться не мог в течение нескольких недель[2071].
Мюрат, получивший ранее от императора приказ взять Можайск в тот же день и пройти некоторое расстояние дальше, поспешил атаковать русских. Несколько раз его кавалеристы ходили в атаки, поддержанные огнем артиллерии и действиями пехоты Дюфура. Русские постепенно отступали, но не собирались сдавать город. Их пехота, построившись в каре, встретила кавалерию Мюрата у пригородов Можайска. Кавалерийские атаки неизменно отражались огнем русской пехоты и артиллерии почти в упор. К вечеру четырем вольтижерским ротам Дюфура удалось закрепиться в предместье и открыть непрерывный ружейный огонь. Но русские, тем не менее, город сдавать не спешили. Потеряв в ходе боя 76 человек, французская пехота с наступлением темноты решила ограничиться только беглым огнем своих вольтижеров[2072].
Между тем Наполеон, который намеревался перенести штаб-квартиру в Можайск уже 8 сентября, приказал своим экипажам двигаться вперед. Недалеко от аванпостов экипажам императора пришлось остановиться. Сегюр, двигавшийся вместе с ними и намеревавшийся подыскать в городе достойное место для императорской Квартиры, увидел Мюрата, который был в сильном негодовании на вверенные ему войска, которые не могли войти в город. Сегюр повернул обратно. По дороге он повстречал маршала Мортье, и они пошли вместе. «Разговаривая, мы заметили, что к нам приближается русское ядро. “Посторонитесь, Сегюр, – сказал маршал, – уступим дорогу тому, кто более спешит”». Неожиданно Сегюр заметил знакомую фигуру, идущую пешком по другую сторону дороги по направлению к Можайску. Главный квартирьер быстро пересек дорогу и остановил Наполеона, предупредив, что впереди небезопасно и идет бой. Медленно подняв голову, император произнес: «Итак, русские все еще в Можайске?» Сегюр указал на многочисленные огни по крайней мере 40-тысячной армии, блестевшие на высотах за Можайском, и прибавил, что вход в город защищает сильный арьергард[2073].
Ночь с 8 на 9 сентября Наполеон провел в Кукарине, в двух верстах от Можайска, по-видимому, в несгоревшем господском доме (principale maison)[2074]. Несколько сохранившихся приказов, помеченные императором лагерем перед Можайском 8-м и утром 9 сентября[2075], свидетельствуют, что Наполеон все же ожидал отхода русских от города. Вместе с тем он не исключал, что под стенами Москвы придется выдержать новое сражение. Русская армия, испытав 7 сентября страшное потрясение, все еще не была разбита. Если бы Кутузов решился на новый бой, не было ясно, когда и где это произойдет. Если бы армия противника все же продолжила отступление, отказавшись от сражения, то по какой дороге она бы отступила? Наконец, Наполеон спрашивал себя о том, насколько быстро только что состоявшееся сражение и взятие Москвы могли бы подвигнуть Александра на переговоры о мире? Для того чтобы быть совершенно уверенным в скором начале таких переговоров, следовало заставить Кутузова принять еще один бой и окончательно разбить его. Но Наполеон, понимая необходимость нового сражения, теперь сам все более его боялся.