Солдаты и офицеры словно забыли о всех тяготах похода, страшной Бородинской битве, после которой вся армия не переставая ворчала, обвиняя Наполеона в незавершенности победы. Теперь все, или почти все, убежденные в скором мире, были готовы расценивать битву под Бородином как великую победу, обеспечившую конец кампании. «…Мысль, что мы после стольких страданий, лишений и трудов дожили до этого дня, – думал в те минуты вюртембержец Роос, – что мы в числе первых вошли в эти любопытные стены, – все это заставляло нас забыть о прошлом»[2113].
Многие воспринимали вступление в Москву не только как конец войны с Россией, но и как начало всеевропейского мира. Как написал Деннье, чины Великой армии испытали в те часы истинное упоение, «припоминая, что многие только несколько месяцев назад находились при осаде Кадикса. А Москва – это мир! Это славный мир! Действительность казалась этим войскам волшебной сказкой из тысячи и одной ночи. Гений их полководца снова восстал в прежнем блеске; они достигли указанного им конца похода, беспримерного по трудностям, которые они преодолели. Затем последует обещанный мир, спокойствие и слава»[2114].
Мира не наступило. Москва была пуста. Су-лейтенант Комб и его друг Паскаль, попав вечером 14-го в Москву, были поражены: «Ни малейшего шума, ни малейшего признака жизни, как внутри домов, так и снаружи: всюду царствовало глубокое молчание, молчание могилы… Мы остановили своих лошадей. Нам было страшно. Великое решение, принятое неприятелем, покинуть город предстало перед нашими глазами, как призрак, угрожающий и ужасный»[2115].
В ночь на 15-е начались пожары. «По направлению к Москве видно громадное зарево и огромные столбы дыма, – записал 15 сентября Лоссберг. – Страшно становится при мысли, что этот город постигнет та же участь, как и все другие города, начиная от Смоленска! Что стало бы тогда со всеми нашими пожеланиями!»[2116]
В таком противоречивом настроении чины Великой армии обосновывались в Москве. Отгоняя от себя скверные мысли и продолжая тешить себя надеждами на заключение мира, солдаты и офицеры впервые получили время и возможность припомнить и оценить то, что произошло с ними на Бородинском поле. Началась «конденсация» их памяти. Наиболее интенсивно этот процесс рождения памяти проходил в те минуты, когда солдат брал в руки перо и пытался перенести свои припоминания о днях Бородинского сражения на бумагу. Обрывки ощущений и воспоминаний приобретали более отчетливые, чем было в пылу сражения или сразу после него, очертания. Обратимся же к этим бесценным строкам солдатских писем.
Мы располагаем 256 письмами, отправленными из главных сил Великой армии в период со дня Бородинского сражения 7 сентября по 18–19 октября 1812 г., когда армия покинула Москву и начала отступление. Учитывая возможность заметной эволюции в настроениях чинов за этот период, мы разделили его на два этапа – с 7 сентября по 30 октября (97 писем) и с 1 по 18/19 октября (159 писем)[2117]. Выделив основные тематические единицы и смысловые высказывания, а также распределив письма по социальному статусу их авторов в системе официальной иерархии, мы получили следующие результаты.
Таблица 1
Распределение тематических единиц и смысловых высказываний в письмах чинов Великой армии (7 сентября – 30 сентября 1812 г.)
Таблица 2
Распределение тематических единиц и смысловых высказываний в письмах чинов Великой армии (1 октября – 18/19 октября 1812 г.)
Итак, до октября месяца армия была озабочена, прежде всего, потерями, понесенными, главным образом, на Бородинском поле. «Не знаю, сколько мы всего потеряли, но что касается нашей роты, то осталось 24 человека из 140 человек», – сообщает Ф. Пулашо, солдат 21-го линейного из 3-й пехотной дивизии 1-го корпуса[2118]. «Наш полк, который постоянно был во главе всех войск, сильно пострадал. У нас многие офицеры ранены или убиты, среди последних три командира батальона из пяти. У меня легкая контузия, которая немного сказывалась в течение 8 или 10 дней…» – пишет домой Ж.-П.-М. Барье, офицер 17-го линейного (1-й дивизии 1-го корпуса), который так же, как и 21-й, боролся за батарею Раевского[2119]. О том, что из четырех батальонов 30-го линейного после битвы сформированы два батальона, сообщал старший сержант этого злополучного полка Фуке. «Наш дивизионный генерал Моран, наш командир бригады, наш полковник, наш старший майор ранены, три командира батальона убиты, 16 офицеров убиты, 52 офицера ранены, а сколько солдат…»[2120] «Дело в том, мой дорогой, – дипломатично пишет своему другу полковнику Ж.-Ф. Ноосу в Данциг дивизионный генерал Л.-Ж. Грандо, – что мы очень жестоким манером взаимно с русскими поджарили друг друга. Враг очень много потерял, мы тоже, но тише. Все, что я сказал, правда, но это между Вами и мной»[2121].
Те части корпуса Даву, которые боролись за Семеновские укрепления, пострадали не меньше. «Я потерял большое количество храбрых бойцов всех чинов моего полка», – скупо напишет генерал Ж.-Л. Шарьер о своем 57-м линейном[2122]. «Говорят, что все баталии – Аустерлиц, Иена, Пултуск, Эйлау, Экмюль и Ваграм – не сравнятся с последней битвой 7 сентября. Ты, конечно, прочла изложение этого знаменитого дела в печати, – обращался к любимой женщине м-ль Ж. Бонграс лейтенант 25-го линейного П.-Л. Паради, – но я без преувеличения могу сказать, что поле битвы, которое протянулось на 3 лье, было покрыто мертвыми и ранеными». И хотя Паради заявил, что большинство трупов принадлежало русским, но в конце все-таки добавил: «В этом деле я потерял многих добрых товарищей»[2123].
Немало писалось и о больших потерях 3-го армейского корпуса. Генерал Шелер в середине сентября писал королю Вюртемберга, что дивизия Ледрю, в которой было 11 тыс. человек, теперь насчитывает не более 2 тыс., а дивизия Разу, которая менее пострадала в сражении, насчитывает самое большее 3 тыс. По мнению Шелера, к середине сентября в вюртембергской пехоте под ружьем было не более 1197 человек, в кавалерии – 444, в артиллерии – 385. В госпиталях находилось 5289 человек[2124].
О катастрофическом состоянии после сражения 8-го армейского корпуса свидетельствуют чуть ли не все письма, исходящие от его чинов. «Я сейчас (после легкой раны, которую получил 7 сентября у Масии в генеральном сражении от большой пули в правую ногу) здоров и весел, да и рана-то была легкой, через 8 дней я уже мог ходить! Но очень многие из моих друзей поплатились гораздо тяжелее…» – писал домой сержант гренадерской роты 1-го батальона 2-го полка вестфальской линейной пехоты Х. Эрихрат[2125]. «7 сентября было третье сражение под Циаско, которое длилось три дня» и «где пули сыпались дождем как горох», – пишет солдат И. А. Вернке из того же корпуса. «Полк насчитывает уже около четырех сотен человек, ибо он вышел из огня…» «Даже не знаю, что на этот раз и написать, кроме того, что вскоре вы увидите многих калек без рук и ног…»[2126]
О том, что 7 сентября армия потеряла 1050 канониров и 83 офицера артиллерии разных чинов убитыми, написал домой командир батальона из штаба резервной артиллерии 5-го (польского) корпуса Кобыляньский[2127].
Каковы же были реальные потери Великой армии в Бородинском сражении? Насколько адекватно отразили строки армейских писем реальное положение дел?
Участники сражения с наполеоновской стороны, так или иначе имевшие доступ к данным о потерях по всей армии, называли следующие цифры: Ж. Шамбрэ и К.-Ф. Меневаль – 30 тыс. убитыми и ранеными, Д.-Ж. Ларрей – 22 тыс., Р. Солтык – 18 тыс. и т. д. Сам Наполеон в пропагандистских целях писал о 8 –10 тыс.[2128] П.-П. Деннье, занимавший должность инспектора смотров в кабинете Главного штаба, в своей работе, которая, как известно, вышла в 1842 г., уверял, что 21 сентября им для маршала Бертье была подготовлена сводная ведомость по потерям 5–7 сентября, где поименно были названы все убитые и раненые генералы и полковники: 49 генералов (из них 12 убито) и 37 полковников (из них 10 убито)[2129]. Он же дал цифры и по потерям среди всех офицеров, унтер-офицеров и солдат: 6547 офицеров, унтер-офицеров и солдат убито и 21 453 ранено[2130]. Насколько эти цифры поддаются проверке?
Скажем сразу, данных о потерях по отдельным частям и соединениям очень немного. Так, согласно рапортам, кирасирские полки Тильмана потеряли 41 офицера и 552 рядовых (из них саксонцы – 33 офицера и 433 рядовых)[2131]. Баварская кавалерийская дивизия Прейзинга потеряла 7 сентября 14 человек убитыми и 47 ранеными[2132]. Вюртембергская кавалерия в целом потеряла 4 офицеров и 30 рядовых убитыми, 24 офицера и 250 рядовых ранеными и 10 человек пропавшими без вести. Вюртембергская пехота – 1 офицера и 21 солдата убитыми, 14 офицеров, 223 солдата ранеными и 15 пропавшими без вести[2133]