[358]. Выделенный Брусилову из состава Западного фронта 4-й кавалерийский корпус должен был действовать по тылам поспешно отступающего противника, но командир корпуса генерал фон Гилленшмидт преступно бездействовал, и его боевые задачи были переложены на командарма 8-й армии генерала Каледина[359]. Подозрение в измене падало на всю династию Романовых, на царскую власть, на генералитет армии.
Начальник штаба Ставки генерал Алексеев, убедившись в невозможности заставить генералов Куропаткина и Эверта вести активные наступательные действия на своих операционных направлениях, так как их в бездействии все время поддерживал император, решил перенести центр тяжести наступления с Северного и Западного фронтов на Юго-Западный. Сюда направляются резервы главного командования — гвардия и ряд армейских корпусов с фронтов, которыми командовали Эверт и Куропаткин, из которых в составе Юго-Западного фронта создается особая гвардейская армия под командованием генерала Владимира Безобразова. Ее командующий, генерал-адъютант Безобразов, в свое время отличился при подавлении крестьянского восстания в Курляндии осенью 1905 года, за что был зачислен в свиту Его Величества. Военного дела он не знал и не хотел его изучать из-за своего упрямого и ограниченного ума. В своем невежестве он был очень похож на царя, и эта черта сближала их на разных этапах царствования Николая II. Командиром 1-го корпуса в этой особой армии был великий князь Павел Александрович, который не имел никакого отношения к военной службе, и свои обязанности он не выполнял. Начальником артиллерии у него был герцог Мекленбург-Шверинский, не знавший ее и не управлявший ею. Вторым корпусом командовал генерал Раух, у которого «нервы не выносили выстрелов»[360]. Находясь в опасности, он терял присутствие духа и лишался возможности руководить подчиненными. Офицеры гвардии, видя никчемность и неспособность своих начальников руководить войсками, роптали, но сделать ничего не могли, и многие стали относиться к службе с прохладцей, не видя в ней смысла для служения Отечеству. Армия приняла участие в боях на Стоходе, но успеха не добилась из-за неумелого руководства командования армии.
28 июля войска Юго-Западного фронта в составе шести армий снова атакуют противника на широком фронте, и везде им сопутствовал успех. Были заняты города Броды, Галич, Станиславов, а вскоре овладели и всей Буковиной. Но противник, используя бездеятельность русских армий на других фронтах, успел сосредоточить крупные силы на юго-западном стратегическом направлении. И в начале сентября фронт стабилизировался на линии реки Стоход, Киселин, Злочев, Брзежаны, западнее Галича и Станиславова, Делатын, Ворохта, Селетин и далее до р. Прут. На этом наступление войск Юго-Западного фронта приостановилось. Была еще одна важная причина, заставившая генерала Брусилова приостановить дальнейшее наступление своих войск — прямое вмешательство царя и его приказ закрепиться на достигнутых рубежах. Это было сделано по просьбе царицы и Распутина, за которым стояли серьезные политические силы, не заинтересованные в поражении австро-венгерской армии. Немецкая партия при дворе не была разгромлена, и она действовала.
Все время, пока шло Брусиловское наступление, царь вел свой обычный и размеренный образ жизни, в котором у него была ежедневная потребность заходить утром к начальнику штаба Ставки Алексееву, который делал ему короткий обзор важных военных событий на фронтах за истекшие сутки. Выслушав сообщение, Николай II, как правило, ничего не требовал и ничего не советовал, а молча уходил в свои апартаменты, где он и проводил остаток рабочего дня, если никуда не выезжал. Все текущие дела решал Алексеев, работавший много и напряженно, но не веривший в победу России над Германией и Австро-Венгрией. В присутствии генералов и офицеров штаба он нередко с горечью в голосе говорил: «Вот вижу, знаю, что война кончится нашим поражением, что мы не можем кончить ее чем-нибудь иным другим, но, вы думаете, меня это охлаждает хоть на минуту в исполнении своего долга? Нисколько, потому что страна должна испытать всю горечь своего падения и подняться из него рукой Божьей помощи, чтобы потом встать во всем блеске своего богатейшего народного нутра…»[361] Помолчав и подумав немного, словно прислушиваясь к своему внутреннему голосу, он продолжал с грустью: «Армия наша — наша фотография. Да это так… и должно быть. С такой армией, в ее целом, можно только погибать, и вся задача командования — свести эту гибель к возможно меньшему позору»[362]. Такие тяжелые мысли появились у Алексеева сразу после поражения русских войск в Нарочской операции, в которой предательство и измена генералов Эверта, Рагозы и Сирелиуса стоили русской армии около 100 тыс. убитых и раненых, а оставшиеся в живых офицеры и солдаты окончательно утратили веру в победу. Успешное развитие Брусиловского наступления вдохнуло силы и в начальника штабы Ставки, поверившего в возможность победы над врагом, и Алексеев, несмотря на трудности и прямые помехи со стороны царя, сумел вырвать у Эверта и Куропаткина резервы и отправить их Брусилову. После нескольких недель успешного наступления Юго-Западного фронта в поведении императора обнаружился интерес к наступлению войск Брусилова, в котором вместо радости сквозила озабоченность достигнутыми успехами. Николай II все чаще утренние доклады Алексеева завершал словами: «Не пора ли нам остановиться?» Алексеев не знал, что императрица 6 июня в письме, поздравляя мужа «со всеми нашими успехами и со взятием Черновиц» многозначительно добавила: «Только не следует слишком поспешно двигаться вперед, — проводим ли мы небольшие железнодорожные ветки для подвоза продовольствия и снарядов к фронту»[363]. Это поразительный взгляд, наполеоновского размаха, и последние строки свидетельствуют о том, что это письмо, как и сотни других, написано не императрицей, а людьми, стоящими за ней и кого очень волновало наступление русской армии; прокладка железнодорожных веток для наступающих армий улучшала организацию их снабжения, и по одному этому факту можно было судить о ходе дальнейшего развития событий на Юго-Западном фронте. В царском дворе нашлись способные графологи, писавшие письма от имени императрицы, так что их почерк нельзя было различить, а самой Александре Федоровне оставалось только передать им подробности из жизни семьи, и дворцовых интриг, и сплетен, которые надо было отразить в этих письмах. Императрица постоянно в своих письмах царю жаловалась на свой плохой и странный почерк, на больные пальцы и плохую ручку, мешавшие ей писать хорошо, давая понять мужу и потомкам, что большинство ее писем Николаю II написаны не ее рукою, а прусскими агентами.
Историки, перечитывая огромную переписку царя и царицы, отыщут в ней глубину трагедии венценосной семьи, задавленной своим окружением, и прожившей свою несчастную жизнь в вечном страхе за себя и за жизнь наследника; и масштабы этой драмы венценосной семьи превосходят воображение Шекспира.
В первых числах июля с поста министра иностранных дел был удален Сергей Сазонов, последний активный сторонник союза с державами Антанты, и его пост занял председатель Совета министров Борис Штюрмер, с кем германские правящие круги связывали свои последние надежды на заключение сепаратного мира с Россией. В правительстве и в близком окружении царя шла отчаянная борьба за выход России из войны, и продолжавшееся успешное наступление русских войск в Буковине и Галиции ломало все предпосылки для его заключения. С 6 по 11 июля царица с детьми снова находилась в ставке, где она пыталась уговорить Николая II приостановить наступление и пойти по пути заключения сепаратного мира с Германией. Не добившись согласия царя, императрица прибегает к помощи «старца», и в конце июля она пишет Николаю: Распутин «находит, что было бы лучше не наступать слишком настойчиво, так как потери будут чрезмерно велики, — можно быть терпеливым и ничего не форсировать, так как в конце концов мы все получим; можно наступать очертя голову и закончить войну в два месяца, но тогда тысячи жизней будут принесены в жертву, а терпением так же дойдешь до цели, и не будет пролито крови»[364].
Можно представить, как трудно было вести войну всем русским людям, без различия классов и званий, когда собственное правительство и царское окружение хотело завершить ее унизительным сепаратным миром, войну, которую русский народ не хотел и которую ему навязали те же круги, кто вел сейчас Россию к позорному столбу.
Царь был упрям, и, рискуя своей жизнью, он отказывался идти по пути подписания сепаратного мира с Германией, но наступление войск Юго-Западного фронта он приказал Алексееву приостановить, видя в этом единственную возможность смягчить давление ближайших сановников на себя и супругу.
Брусилов, лично обратившись к Николаю, настоял на отмене этого распоряжения и продолжал громить австро-венгерские войска и подходящие немецкие резервы. С быстротой молнии немецкие агенты знакомят царицу с обстановкой на фронте и ни на минуту не оставляют ее в покое, так что она снова пишет мужу письмо: «Наш Друг недоволен тем, что Брусилов не послушался твоего приказания остановить наступление. (Она ежечасно знает, что делается на фронтах. — Авт.) Он говорит, что Бог вдохновлен свыше отдать это приказание, и насчет перехода через Карпаты до зимы, и Бог это благословит — теперь. Он говорит, опять будут бесполезные потери. Он надеется, что ты все-таки настоишь, так как теперь неладно»[365]. Что имела в виду императрица под этим словом «неладно», написанным растянутым почерком, чтобы Николай особо обратил свое внимание именно на это слово? Наверное, оно таило угрозу для семьи, потому что царь после прочтения этого письма лично позвонил генералу Брусилову и потребовал наступление Юго-Западного фронта немедленно остановить.