а обстановкой и людьми, а в частях гарнизона началось брожение. Министерство императорского двора прекратило свою деятельность, и его сотрудники на работу не вышли. Обер-гофмаршал двора граф Бенкендорф тоже не появлялся. Во дворце царили тревога и переполох. Императрица, с больными детьми, осталась без администрации и прислуги — все ее покинули. В помощь ей из Петрограда приехал флигель-адъютант граф Замойский, и его «решение было достойно восхищения, но, к сожалению, было единственным в те дни»[468]. На другой день в царскосельском гарнизоне начался военный бунт. При полной на улицах темноте, так как электричество было отключено, а министерство императорского двора продолжало саботировать работу своих сотрудников, солдаты различных частей вышли на улицу с оружием, а выделенный кем-то оркестр играл «Марсельезу». Все обратили внимание, что во всех гвардейских полках «исчезли» генералы и офицеры, ими командовавшие, носившие звучные прусские фамилии. От присяги и верности царю отказались казаки Собственного Его Величества конвоя во главе с пруссаком генералом Граббе, солдаты железнодорожного полка во главе с пруссаком генералом Цабелем, который, выполняя волю заговорщиков, на станции Малая Вишера «взялся разбудить императора, чтобы сообщить ему, что дорога в Петроград не свободна и что Царское Село находится во власти революционных войск»[469].
Разложив нравственно и морально свои части, эти генералы подтолкнули солдат к неповиновению и измене присяге на верность царю, обрушивая вокруг императрицы опору трону и династии. Несчастная императрица оказалась в полном одиночестве, отвергнутая двором и близким окружением, в котором она сама насаждала прусский дух и прусские традиции, и с больным наследником и напуганными дочерьми ожидала худшей участи, если ей не поможет муж. В этот трагический для себя час Александра Федоровна не могла не вспомнить вещие слова командира гусарского полка Орлова, еще в 1905 году предупреждавшего молодую царицу, что в Русской империи ей надо опираться на русских людей, а не на пруссаков, которые могут ее предать, если династические интересы возобладают над разумом. Сейчас все родственные связи, связывающие ее кровными узами с династией Гогенцоллернов в Германии и с кайзером Вильгельмом II лично, были брошены участниками заговора в отхожие места, а на первый план была поставлена судьба Пруссии и Германии, испытывавшей усталость и предчувствие поражения в войне, которую она сама развязала.
Цели участников заговора в Царском Селе были достигнуты — императрица Александра Федоровна, у которой и так была нездоровая психика, была сломлена, и она, находясь в полной растерянности, просила попадавших ей на глаза генералов и офицеров не применять силу. С такой же просьбой она обратилась и к прибывшему в Царское Село — генерал-адъютанту Иванову, который придерживался того же мнения.
Но судьба страны и династии решалась уже не в Царском Селе и не в Ставке, а на улицах Петрограда. Как поведут себя жители Петрограда, как отреагирует Государственная дума, как поступит действующая армия — все это были неизвестные величины, не разгаданные и не понятые участниками заговора. Наверное, в мирное время такое развитие событий и могло пройти без потрясений, но сейчас шла война, и ненависть к пруссакам и немцам была повсеместной, и когда они обозначили себя как враги династии и России — все в мгновение преобразилось. Видя полный паралич царскосельской власти и отсутствие командиров в полках, вновь избранные военные вожаки повели свои части к Государственной думе, объединяясь по пути с вооруженным народом, инстинктивно чувствуя, что только с народными избранниками можно найти путь для сохранения русских начал в развитии России. Народ всегда в отчаянные и тревожные моменты своей жизни находит лучшие решения, которые он вкладывает в уста и дела выдвинутых им вождей, чтобы на новом историческом витке восстановить утраченные моральные и материальные ценности, порушенные слабыми и недостойными людьми прошлой эпохи, и двигаться дальше по пути прогресса и цивилизации. Не будь этой народной зрелости — жизнь и история государств пресекалась бы в короткие сроки. Поддержав думу, народ и армия побудили парламент к решительным действиям, направленным на поддержание мира и спокойствия в столице и стране.
Как и в бездействующем правительстве, в думе одно время тоже царила атмосфера нерешительности и растерянности. Там не решались идти на радикальные меры, но подошедшие к зданию Государственной думы сильные отряды революционной армии в сопровождении вооруженного народа потребовали от парламентариев решительно становиться на сторону восставших. По обоюдному согласию руководства думы и вожаков вооруженных отрядов восставшие солдаты сняли царский караул у Таврического дворца, приняли охрану на себя, заняли почту и телеграф в здании думы и поставили часовых у телефонных аппаратов. В столкновение правительства со страной и парламентом вмешалась та сила, в которую народ вкладывает цвет своей жизненной мощи, — вмешалась армия. Петроград «в короткое время оказался в руках вооруженных сил, восставших против старого правительства, но признававших права и власть думы»[470].
В это же время правительство Голицына прекратило свое существование без борьбы, не сделав никаких попыток спасти свою власть или сохранить ее хоть какие-то властные и распорядительные функции для того, чтобы государство не распалось и в нем не воцарился хаос. Оно бежало, как бежит разбитая армия из чужой страны после поражения, даже не позаботившись о сохранении важнейших государственных документов для истории, и в его канцеляриях и кабинетах «хозяйничали посторонние лица»[471], крадя секреты для нанесения вреда России в будущем.
Самых ненавистных министров царского правительства и царских сановников, за кем стелилась молва о пособничестве врагам, восставшие рабочие и солдаты разыскивали по всему городу, арестовывали и проводили в Таврический дворец, где продолжалось заседание Государственной думы, и их помещали под арестом в том зале, где они обычно отдыхали после участия в заседаниях думы при прежней царской власти. Первым в министерский павильон привели под конвоем бывшего военного министра Сухомлинова, прятавшегося в квартире под периной. Затем был доставлен бывший премьер-министр Штюрмер, потом бывший министр юстиции и председатель Государственного совета Щегловитов, скрывавшийся в шкафу на кухне, а митрополита Питирима доставили на стуле, так как он проявлял полную слабость и не мог идти. Потом под руку был доставлен престарелый и выживший из ума Горемыкин. Среди арестованных оказались и те, кто спровоцировал продовольственный кризис в Петрограде — министр земледелия Рерих и градоначальник Барк. Добровольно под охрану новых властей вечером 28 февраля явился министр внутренних дел Протопопов, с ужимочками, играя от страха сумасшедшего или заболевшего сумасшествием. Он униженно обратился к Керенскому «Ваше превосходительство»… Затем он сказал: «Я оставался министром, чтобы сделать революцию. Я сознательно подготовил ее взрыв»[472]. Он принес с собой секретные записи с номерами домов и колоколен, на крышах которых были установлены пулеметы. По указанным адресам были немедленно высланы вооруженные команды, и около полутора сот пулеметов были снято с крыш домов и церквей, из которых до того момента велась непрерывная стрельба по людям, находящимся на улицах и проспектах[473].
27 февраля собрались представители общественных организаций: Военно-промышленного комитета, Земского и Городского союзов, гласные Петроградской городской думы, председатели различных попечительских организаций, которые приветствовали решимость Государственной думы взять власть в свои руки[474].
Под председательством Родзянко состоялось заседание думы, на котором по предложению депутата Дзюбинского был поставлен вопрос об организации Временного комитета для поддержания порядка в Петрограде и для сношения с различными учреждениями и лицами[475]. Дума согласилась с этим предложением, и, чтобы не усложнять его многочисленными прениями, было решено состав Временного комитета образовать совету старейшин. Совет старейшин образовал этот комитет из виднейших представителей разных фракций и групп, за исключением крайних правых и правых националистов. В комитет вошли: М. В. Родзянко, А. Ф. Керенский, Н. С. Чхеидзе, В. В. Шульгин, П. Н. Милюков, М. А. Караулов, А. И. Коновалов, И. И. Дмитрюков, В. А. Ржевский, С. И. Шидловский, Н. В. Некрасов, В. Н. Львов, Б. А. Энгельгардт. Родзянко, нерешительный и осторожный в государственных делах, а больше боявшийся взять на себя ответственность за проведение новых преобразований и реформ, чтобы не взвалить на себя историческую вину за их невыполнение, долго не соглашался встать во главе Временного комитета. Все члены его, и прежде всего Петр Милюков, во всеуслышание заявляли, что «комитет может почитаться образовавшимся и приступить к работе, когда во главе его будет председатель Государственной думы»[476]. Несколько часов продолжались колебания Родзянко, пока Государственную думу официально не поддержали полки петроградского гарнизона, и первым среди них был Преображенский полк.
Пока формировался этот комитет, в Таврическом дворце собрались общественные деятели, рабочие и солдаты, и по требованию большинства был образован Совет рабочих и солдатских депутатов, который сразу взял на себя заботу о нуждах солдат и рабочих, напрямую обратившись к населению города для оказания им помощи. В состав образованного исполкома были введены по одному представителю от заводов и фабрик, а от воинских коллективов — по одному от каждой роты. К исходу дня Совет рабочих имел сильную поддержку рабочих коллективов заводов и фабрик и воинских частей.