серебра, но пурпуровую ткань, которую ему даровал каноник Геккард для продажи или [по крайней мере] для облегчения его мучений, отдать отказался. Господин же гнезненский архиепископ, услышав о столь нечестивых деяниях, в возмущении, созвав совет с согласия братьев епископов своей провинции, огласил приговор отлучения вышеуказанного князя. Он предписывает своим суффраганам, чтобы они во время всех празднеств, в воскресные и праздничные дни как в соборах, так и в костелах распорядились при зажженных свечах и звоне колоколов во всеуслышание провозгласить отлучение. И упомянутый архиепископ постановил, чтобы духовенство перед причастием, пав на колени, пело псалом «Да не оставишь в пренебрежении. Господи, хвалу мою» вместе с «Отче наш» и стихом «Да воскреснет Бог» и с молитвой, которая следует: «Прошу, Господи, выслушай церковь свою, ослабленную не только нападениями язычников, но также и дурными поступками христиан, и прояви Божескую милость, чтобы тот, кто отказывается повиноваться божественной власти, был вскорости отвергнут как недруг десницею твоего величия, Господом нашим и т. д.». И когда читали псалом, вопреки обыкновению, ударяли в колокол с одной стороны. Упомянутый же князь Болеслав в своем упрямстве не пожелал отпустить епископа и его [каноников], пока не будут уплачены ему деньги, о которых он думал больше, чем о своем спасении и почете. Епископ же, испытывая отвращение к своему плену и сострадая тяжелому положению своих [каноников], уплачивает упомянутому князю часть денег, а в счет остальных дает заложников и освобождается из плена в день Пасхи Господа. Итак, Болеслав, желая скрыть свое бесстыдство, обвинил своих родных братьев Генриха вроцлавского и Конрада глоговского, а также и некоторых из их знати (proceres) в позорном пленении епископа. Но его уверениям, поскольку они исходили от человека вероломного, каким он и был в действительности, верить не стоило.
Глава 117. О взятии в плен упомянутого князя Болеслава
Итак, в году от Р. X. 1257 часто упоминавшийся князь легницкий Болеслав Свирепый, желая хитростью взять в плен своего брата глоговского князя Конрада, попросил его прибыть на пир в крепость Легницу. Князь же Конрад, зная точно, благодаря сообщению какого-то человека, что здесь кроется измена, и стремясь в этом убедиться, отправился в путь к брату, взяв с собой в достаточном количестве свиту вооруженных мужей, у которых тайно было припрятано оружие. И когда он приблизился к легницкой крепости, он оставил некоторых из своих в укромных местах, повелев ожидать там его приказаний. Сам же с остальными, хотя и с немногими, вошел в легницкую крепость. Как казалось, Болеслав принял его радушно, а на самом деле скрывал обман и коварство. Заметя, что тевтонцы взошли на стены башни, а другие скрывались в потаенных местах, князь Конрад тотчас, ринувшись, взял в плен брата Болеслава и с ним вместе очень быстро, прежде чем тевтонцы, вышедшие из убежищ, напали на него, поспешил из крепости к своим. Препроводив Болеслава в Глогов, он отдал его под усиленную охрану.
Глава 118. О смерти Пшемыслава, польского князя
Четвертого июня этого же года знатнейший муж Пшемыслав, Божьей милостью князь Польши, сын покойного Владислава Младшего, который был сыном Одона, переселился из этого бренного мира к Христу. Я описал его жизнь, кратко ее обозрев, для того, чтобы не вызвать скуки у читателя; я [хотел], чтобы и читающие или слушающие могли в какой-то мере подражать его деяниям и нравам. Был этот князь (dux) молодым по возрасту, имея едва 36 лет, но зрелый нравами, образом жизни и умением себя вести, снискал себе во многом удивительную милость Божию. Среди духовных и светских лиц был наистыдливейшим человеком. Никто никогда не слышал из его уст постыдных или непристойных слов. Гневаться совершенно не мог, и, если когда-либо кто-нибудь вызывал у него раздражение, никто в нем этого заметить не мог, гневается ли он, поскольку лицо его всегда было приветливым, Всегда был он готов выслушать и великого и малого, и богатого и бедного, с добрым расположением прислушивался к говорящему и, насколько это было в его возможностях, удовлетворял нужды людей. Среди польских князей моего времени был он самым кротким, смиренным, собранным, всегда стремился к миру, был пылок в проявлениях искреннего благочестия к Богу и к людям. Ни с кем не хотел иметь разногласий, если только кто-либо нападал на его землю. Тогда он защищался, как мог. Свою землю во время своей жизни он окружал со всех сторон мирным путем, сделав соседних князей своими друзьями не мечом, но мудростью, которую ему даровал Иисус Христос и которой он всегда внимал. Он не желал вторгаться в границы другого правителя, но скорее желал жить в мире со всеми людьми. Был чрезвычайно набожен. Никогда не пропускал, если мог, божественной службы. Находил усладу в прекрасном песнопении. По возможности исполнял часы [молитв], посвященные преславной Госпоже [Богородице], и почитал ее черезвычайно. И было в нем вот что удивительно: когда он ночью ложился в постель и все были уверены, что он спит всю ночь, он, немного отдохнув, в полночь, а иногда и ранее вставал и, сидя под своим балдахином, держа свечу, читал Псалтырь, некоторые псалмы и молитвы, которые знал и имел при себе. И так он делал часто и охотно. Надменность презирал, пьянства и вовсе избегал. Опьяневшим его никто не видел. Ел умеренно, меда в течение многих лет не пил, только пиво или вино, и то так умеренно, что едва распознавал вкус вина. Баней в течение четырех лет перед смертью не пользовался. В каждый Великий Пост, как говорили, носил под другой одеждой власяницу, но тайно. Я, Башко, познаньский кустош, видел, как ее носил после его смерти какой-то капеллан, и была она очень плотная. Господа Бога уважал беспредельно, воздавал почет и уважение святой церкви. Защищал все духовенство, питал глубокое уважение ко всем духовным лицам и часто принимал их с почетом в своей курии. И, если во время какого-нибудь большого праздника был поблизости от гнезненского или познаньского костела, приглашал к завтраку каноников этих костелов и викариев, и стол его был открыт всем приходящим клирикам и мирянам, В Великий Четверг, где бы он ни был, он тайно приказывал привести ночью к нему нищих и мыл им ноги, обтирая полотенцем и целуя их, подкреплял нищих питьем, даровал даже куски полотна на одежду. Никогда он ни о ком не отзывался плохо, как бы дурно тот не жил. Что же мне сказать? Нельзя найти в Польше человека среди князей и других лиц, похожего на него. Он, помня о вечном блаженстве - успокоения на небесах, оставил в своем завещании Богу и костелу блаженного Адальберта в Гнезно деревню Чернелицу и другую, а именно Бук вместе с людьми, которых предназначил в должность ризничих (sanctuariorum),- костелу блаженного Петра в Познани. Присоединив к этому костелу сам Бук с городом, с монетным двором, с таможней, с постоялыми дворами и со всеми людьми и с пахотными землями, и [отдал] со всей юрисдикцией и властью к этому костелу под надзор, просил установить, чтобы всегда на его могиле за душу его ночью и днем горел свет и чтобы с доходов, [полученных] с этих угодьев, совершались мессы каждый день за него самого и за остальных, если это будет возможно, или по крайней мере в каждый понедельник или в иной день, который удобно назначить на неделе. Во время его похорон поднялся такой плач, которого никогда нельзя было услышать при погребении любого другого польского князя. Плакало духовенство (clerus), так как он проявлял к ним расположение. Оплакивали рыцари - ведь к ним он был благосклонен. Плакали духовные лица (religiosi) - к ним он был милосерден. Люди всякого возраста и того и другого пола, все, кто был на похоронах или слышал, что он умер, не могли удержаться от рыданий. И да поместит Бог его душу в царстве небесном. Аминь.
Глава 119. О рождении Пшемыслава II
В этом же году в Познани в ранние часы воскресного дня в праздник св. мученика Каликста у славного князя Пшемыслава родился сын. И когда рано утром познаньские каноники и викарии пели молитвы, к концу девятой лекции прибыл вестник и возвестил о рождении мальчика. И тотчас они начали громким голосом петь «Тебя, Господа, восхваляем», и [это] потому, что это была ранняя молитва и в знак радости по поводу рождения отрока во славу Бога, так как он соблаговолил ободрить поляков таким даром. Познаньскнй епископ Богухвал, которого называли [Богухвалом] из Чернелины, совместно с Башко, познаньским кустошем, совершили таинство святого крещения и дали ему в память о славном отце отцовское имя Пшемыслав.
Глава 120. О синоде в Ленчице
В этом же году в день блаженного Каликста упомянутый господин Пелка, гнезненский архиепископ, Прандота - епископ краковский, Томаш - вроцлавский, Богухвал - познаньский, Волимир - влоцлавский, Андрей - плоцкий, Вильгельм - любушский и многие аббаты, прелаты и каноники церквей собрали синод в Ленчице. На этом синоде упомянутый архиепископ со своими суффраганами с соизволения папы Александра провозгласил крестовый поход против Болеслава, силезского князя, и под влиянием