– Ах, неужели? – Он состроил наивную гримасу и голос изменил, передразнивая. – Да здравствуют героические будни нашей полиции, самой справедливой на свете! Которую вы, Катя, столь талантливо пиарите в медиа и соцсетях. Только что ж вы комменты под своими постами и на сайтах полицейских отключаете, а? Да потому, что народ наш такого в ответ понапишет! Настрочит вам эпитетов и метафор! А насчет моих методов – я вам отвечу, Катя. Я работаю всегда на результат. И добиваться его привык быстро. Видели, какие они все в этом деле? Как те вороны, что труп в саду терзали… С такими людьми с политесом ни хрена не добьешься. А мои методы работают – я вас уверяю… И потом вы с настоящей жесткостью не сталкивались. Как оно все бывает в боевых условиях.
– Могу представить, как с террористами… какими методами с ними…
– А какими методами со мной?
Катя сразу умолкла. Весь ее обличительный пафос испарился.
– Нет, – произнес Гектор, словно угадав ее мысли. – Никогда до этого не опускался. Слово мое даю вам.
– Я знаю, Гек… я в запальчивости… Простите меня.
– Ничего. Проехали.
– Помните, как в «Илиаде» о вас? – тихонько спросила Катя. – «Заповедовал мне тщиться других превзойти, непрестанно пылать отличиться, рода отцов не бесчестить…»
Он глянул на нее.
Резко крутанул руль, обгоняя сразу три фуры. Прибавил скорость.
А потом снова глянул на нее. Глубоко вздохнул.
Глава 23. Полосатово
В Полосатове у здания отдела полиции стоял черный фургон. Капитан Блистанов с любопытством школьника пытался заглянуть в его затемненное окно.
– Выкопали трупики мы на кладбище домашних животных утром с криминалистом, – оповестил он Катю и Гектора жизнерадостно. – Меня чуть не стошнило. А потом приехал от вас, Гектор Игоревич, этот черный жук – ну, сила! Такое оборудование, передвижная химическая лаборатория. Закрылся ваш спец с моим экспертом. Исследуют.
Гектор постучал в затемненное окно фургона, стекло опустилось. Он коротко переговорил с находившимися внутри экспертами.
– Работы у них еще много по эксгумированным образцам животных, – ответил он Блистанову. – Подождем, того стоит. Арсений, я сейчас отъеду – мне в одном месте надо арендовать кое-какое оборудование для работы, для наблюдений. В доме Гришиной я поставлю наружные камеры. Учти – снова все незаконно, но нам надо за домом смотреть. Что-то мне ситуация нравится все меньше и меньше. Поэтому необходимо дополнительное оборудование и новые локации. К пяти сюда явится Четвергов на разговор, я к тому времени вернусь.
Он глянул на Катю. Она пожала плечами – вольному воля, надо тебе – уезжай. А я останусь в Полосатове.
Гектор сел в «Гелендваген» – и только пыль дорожная столбом.
– Чего он такой? – спросил озадаченно Блистанов.
– Ничего. Какие еще у вас новости, Арсений? – Катя направилась в отдел полиции.
– Расстроенный… Поругались, да?
– Мы не ругались.
– Я же вижу, лица на нем нет. – Блистанов не отставал. – А чего вы его так? За что? Уж он как старается! Он же из-за вас здесь – нужен я ему со своим Полосатовом и с убийством… Он только из-за вас…
– Арсений, это убийство и его заинтересовало. Оно весьма необычное. И оно мне тоже нравится все меньше и меньше. Так что у нас с делами?
– А мне не нравится, что вы ссоритесь! Он к вам всей душой, сутками здесь с нами пашет забесплатно, помогает мне, как никто. А вы… Эх вы! – не унимался Полосатик.
Катя хлопнула дверью отдела. Пусто в полосатовской полиции – только дежурный за пультом. Да патрульные приехали заступать на смену.
В кабинете Полосатик-Блистанов слегка смягчился.
– Как раз перед вашим приездом курьер мне привез материал из архива Петровки по самоубийству сына Гришиной. Сделал коллега арбатский по-быстрому, не обманул, с курьером прислал, не по почте. – Он достал из ящика стола тонкую папку.
И они сели голова к голове читать архивные документы. Время текло незаметно.
– Не соврала нам Ольга Хохлова вчера, не было той ночью в особняке на Арбате Ирины Лифарь, парень находился один, – констатировал Блистанов. – Сначала он в ванной лезвием бритвы вскрыл себе вены.
Катя читала – следы крови на полу в ванной, на кафеле, на дверной ручке, на обоях, на мешках с сухой штукатуркой…
– Даниил уже в ванной потерял много крови и упал на мешки. – Она представила себе с содроганием картину. – Выбрался из ванны с водой, где разрезал себе вены на руках… Зачем?
Лезвие бритвы на полу ванной… Следы крови в коридоре, кровь на косяках дверей, на полу в зале, на дубовом столе и на…
– Здесь написано – на хрустальных декоративных элементах люстры, на петле, на веревке и на ее узле, завязанном вокруг потолочного крепления. Он сам себе надел петлю на шею, – сказала Катя. – Все кровью своей перепачкал, и при этом он был на тот момент в доме один. А его мать Регина…
– Здесь рапорт приехавших по вызову рабочих полицейских и показания самих работяг. – Капитан Блистанов перевернул несколько страниц. – Так… маман его утром нашли рабочие лежащей на полу в зале без чувств. «Скорая» определила ее состояние как острый инфаркт миокарда. На тот момент давность смерти ее повесившегося сына составляла уже не менее трех часов.
– Сделан вывод, что мать нашла сына уже мертвым и ей стало плохо. Да и она сама так объяснила оперативнику, когда он допрашивал ее в больнице. В дом она попала, открыв дверь своими ключами. Но причина, по которой она поехала к сыну среди ночи… – Катя пролистала документы. – Ни слова об этом. Ни в ее показаниях… и нигде больше. А как она добиралась из Полосатова ночью?
– Вот, написано – на своей машине «Мерседес». – Блистанов постучал пальцем по документу. – На участке гараж на две машины, и обе на месте, я видел, когда мы там все осматривали. Я у менеджера Гасановой сразу спросил о них. Она мне ответила: Регина Федоровна редко садилась за руль, боялась скорости, хотя права имела.
– Что ее заставило среди ночи броситься на Арбат к сыну? Самой вести машину ночью по скользкой дороге? – спросила Катя. – Возможно, он ей позвонил. И ее испугало его состояние… Или было что-то еще?
– А что еще могло быть? – удивленно спросил Блистанов.
– Какая одежда на них была в ту ночь? – Катя снова начала внимательно читать рапорты полицейских. – На сыне лишь домашние брюки, мокрые. Он в них в ванне сидел. Никакой другой одежды. На матери – пуховик, брюки, свитер, ботинки.
– Видите – на ней была верхняя одежда. Она даже не успела раздеться в доме – отперла сама дверь, вошла, увидела его в петле, и ее инфаркт шарахнул.
– Да, вроде бы картина ясная… Но у меня такое чувство странное, Арсений… Мне кажется, что все могло быть далеко не так, как оно выглядит со стороны.
Блистанов хмыкнул и закрыл папку.
– Гектор Игоревич приедет, разберется, – объявил он назидательно. – Он не то что мы с вами. Он суперпрофи. И вообще, знаете, какой он человек? А то, что у него четыре ордена Мужества, вам известно?
– Я знаю, Арсений.
– А известно вам, что таких людей у нас в России и десятка не наберется, а которые в живых остались герои – вообще по пальцам одной руки пересчитать? Полный орденский кавалер. За боевые операции ордена получил! А в Сирию он ездил в командировку! А на Кавказ сколько раз! Про Сирию-то вообще…
– Вы-то, Арсений, откуда все знаете? – не выдержала Катя.
– Да даркнет полон легенд! Во «фринете» сколько пишут френды и не френды… и те, с другой стороны, чернобороды террористские… Фильтруй контент. А я тот еще фильтровальщик. Гектор Игоревич – мой кумир. Ассасин Крид наших дней. Крестоносец-тамплиер на востоке. У него английский сносный, а по-арабски он вообще говорит как на родном. И на тибетском языке объясняется – он же в монастыре в Тибете воинским единоборствам долго учился и язык Лхасы постиг!
Катя поймала себя на том, что слушает с великим вниманием.
– В даркнете вывалена вся грустная правда о сирийской войне – «садыки» сирийские не особо воевать спешат, а игиловцев до смерти боятся. В атаку идут, только если впереди Хан с пистолетом – русский офицер прикомандированный, бронетранспортеры, танки и желательно бульдозер с катком против мин пехотных. А если нет всего этого, предпочитают отсиживаться на блокпостах. Не рисковать. А вот если приезжает такой «контрабас» – элитный контрактник – профи, как наш полковник Троянец, значит, явился он неспроста. Ликвидировать какого-нибудь игиловского урода высокопоставленного, фанатика, которого иначе никак не достанешь. А Гектор Игоревич достанет из-под земли. И вообще, он такой… такой классный! Отважный! Такой мужик настоящий! – Полосатик-Блистанов воодушевленно расхваливал Кате своего кумира. – Писали о нем в Сети. Явился в Сирию – сразу позывной себе: я, Первый. У «музыкантов» из сводного оркестра ЧВК челюсти отпали. Они там все «сто сорок пятый – сто тридесятому, прием, прием!». Шифруются в песках. А Гектор Игоревич сразу – я Гектор Троянский. Держитесь, суки игиловские. В крайнюю свою командировку в Сирию Гектор Игоревич ведь не только «узкопрофессиональные тактические операции» выполнял – в даркнете писали, он сирийца спас от пыток и страшной смерти!
– От пыток спас? – Катя вспомнила, как выговаривала Гектору в машине насчет его «методов работы», и жгучий стыд завладел ею. Идиотка… что ты понимаешь? Кого лезешь судить?
– Сами «музыканты» описали в Сети, наемники. Он после выполнения задания приехал на сирийский блокпост на позициях. А напротив – другой блокпост, его днем игиловцы захватили. И одного пленного солдата-сирийца они начали прямо на глазах у «садыков» пытать – ножами его кромсали, а он орал… Они так ужас в «садыков» вселяют. Эти, как их Гектор Игоревич зовет, «наши маленькие друзья», чтобы криков не слышать, музыку врубили громкую. Представляете себе картину? Военный сюр. Закрылись внутри блокпоста, вроде как телевизор смотрят… Никто не вызвался пойти и спасти несчастного. Так наш Троянец приехал – глянул, забрал автомат и гранаты и пошел на блокпост один. Он всех чернобородов там положил, а раненого солдата на себе приволок. Спас… Он и меня здесь фактически спасает от позора профессионального, что я такой неумеха в оперативном плане… Он и вас, Катя, если потребуется, спасет, жизнью рискнет. А вы его… Эх вы… Женщины!