Голоса внизу. Гектор приехал! Эксперт-криминалист и Блистанов на кухне наперебой рассказывали ему, демонстрируя коробки с лекарствами Гришиной.
– Нашли кучу ее таблеток сердечных, – вещал эксперт-криминалист. – У нас с коллегой-химиком вердикт теперь однозначный по останкам животных: Регина Гришина сама давала им свои сердечные препараты – вероятно, в корм подмешивала, таблетки в порошок растирала. Уж не знаю, для чего ей все это понадобилось. Может, она врачам не верила? Что ей от сердца прописывают? Хотела опробовать лекарства на домашних питомцах? Но это абсурд какой-то.
– А ее домработница-филиппинка, про которую вы мне говорили, – вспомнил Блистанов, – вдруг это она творила? Может, ее кто-то из подозреваемых подкупил, чтобы она питомцев хозяйки травила тайком, пугала ее. У потерпевшей сердце было больное, ей любое сильное волнение, испуг мог спровоцировать повторный инфаркт. Может, ее таким способом на тот свет пытались отправить? А когда ничего не вышло, пустили в дело яд.
Гектор глядел на Катю, стоявшую на ступеньках лестницы.
– Я забрал оборудование, – сообщил он. – Сюда приехал негласно камеры поставить. А здесь вся наша веселая компания.
Криминалист начал фотографировать места, откуда были изъяты лекарства: ящики, шкаф с посудой на кухне, холодильник, комоды. Гектор занялся установкой беспроводных камер на фасаде дома и по периметру. Две камеры поставил внутри, проверил обзор. Полосатик-Блистанов ходил за ним по пятам. Гектор настроил программу слежения на своем ноутбуке.
– Я сделаю синхронный вывод на свой и на твой мобильный по сигналу с камер, – пояснил он Блистанову. – На пульт ваш в отделе не могу, потому что это незаконно. Если, например, ночью сигнал, сразу ноги в руки бери и сюда. И дежурных сменных предупреди, чтобы тотчас по твоей команде к дому направляли патрульные машины. Пока мы из Москвы доедем…
– А что может случиться? – тревожился Полосатик-Блистанов.
– Кто его знает. – Гектор проверял настройки на своем навороченном мобильном и затем на смартфоне капитана. – Вторую часть оборудования я сегодня ночью заброшу в Звенигород. Рвану туда попозже и все организую.
– Гек, вы хотите установить скрытое наблюдение и за Резиновыми? – спросила Катя.
– Не за домом их, за тачкой его – видели, «Форд» у них во дворе стоял? Дом купили хибару, а внедорожник у Захара Резинова новехонький, дорогой, явно в кредит брал. Куда он на нем катается, мне интересно стало.
Катя с досадой подумала: никакого «Форда» она во дворе дома не заметила! А слона-то я и… Так вот и расследуем самостоятельно спустя рукава – все самоанализом она занята, а он… Гек… он и в смятении чувств о деле не забывает. И подмечает все, что нужно. Всегда и везде.
Отработав дом, забрав лекарства, они вернулись в отдел. Спец-химик пошептался с Гектором и был таков. Криминалист отправился к себе в лабораторию.
– Я с голода умираю, – как всегда, пожаловался Полосатик-Блистанов. – Я с шести утра на ногах. Я раскапывал могилки на кладбище зверьков, я поганую ящерку сам своими руками из земли… Так она воняла, тварь… Но даже этим я не убил свой здоровый аппетит.
– У тебя здесь только кофе растворимый, – ответил Гектор. – Терпи, капитан, до вечера. Если Четвергов приедет, у нас с ним рандеву надолго затянется.
Катя поняла, что «смятение чувств» все же дало знать себя и у Гектора Троянского. Забыл, забыл он поклониться в ноги старухе горничной насчет домашней еды! Не до того!
Катя с кротким видом открыла свой туго набитый шопер и достала оттуда… большой ланч-бокс, пластиковые тарелки, вилки, ложки, пакет с грушами и персиками.
– Рис карри, – объявила она. – Утром сделала нам в мультиварке. Еще йогурты. – Она выкладывала баночки на стол из шопера. – Фрукты и…
Завершающий штрих – пакетики с жасминовым зеленым чаем.
Полосатик кинулся с электрическим чайником за водой в туалет. Он ликовал. Катя разложила рис-карри по та-релкам.
– У меня, в отличие от мальчишки, что-то аппетита нет, – объявил Гектор. – Не нагулял еще.
– Топливо, Гек. Что вы мне вчера говорили? Кто как, а мы скромненько – ваша присказка? Чашка риса и чай – как в Тибете. – Она протянула ему тарелку.
Он взял, их руки соприкоснулись на краткий миг, она ощутила, как он очень осторожно, украдкой, но так нежно погладил ее пальцы.
Катя улыбнулась ему. И мрачно-отчаянное лицо Гектора Троянского словно солнце осветило разом. Она подумала: такой сильный, бесстрашный, умный, а перед ней не просто до предела открыт, искренен в самом сокровенном, тайном, но и абсолютно беззащитен. И реагирует мгновенно на малейший знак ласки, внимания с ее стороны…
Втроем они ели рис, йогурт и запивали все зеленым чаем. Полосатик-Блистанов отыскал в ящиках своего начальственного стола еще и чипсы.
– Ну надо же, – объявил Гектор не загробно-глухим тоном, как раньше в печали, а голосом лицедея Фагота. – Кто-то со своими демонами бился – впору в русскую рулетку барабан крутануть… А кто-то, как заботливый ангел, тем временем преспокойненько варил рис в мультиварке, чтобы нас накормить.
– А я вспомнила, как кто-то в «Илиаде» вопрошал: «Гектор, будешь ли ты мне послушен?»[11] – в тон ему ответила Катя.
Он залпом хлопнул жасминовый зеленый чай, как стакан водки.
Возле Полосатовского отдела полиции затормозил черный «Лендкрузер». Стас Четвергов явился минута в минуту.
Глава 25. Допрос с пристрастием
Стас Четвергов явился без адвоката. Капитан Блистанов вышел встретить его возле дежурной части. Пока они с Гектором находились в кабинете одни, Катя сказала:
– Гек, прежде чем муж Кошелька попадет в ваши могучие жернова, подумайте об одном важном противоречии.
– Каком? – Гектор снял пиджак, засучил рукава белой рубашки, ослабил галстук и… забрал со стола Блистанова наручники (тот по гражданской своей привычке вечно все везде раскидывал и забывал), пристегнул их к поясу так, чтобы в глаза бросались.
– Даниилу Гришину было двадцать шесть лет. А события с изнасилованием, о которых нам поведала Вера Резинова, относятся к ее детству – к концу семидесятых. Мегалания Коралли умерла в восьмидесятом.
Он глянул на нее и вспыхнул… Кате стало ясно, что в смятении чувств, в меланхолии своей и обиде он даже не обратил внимания на это! Результатом стало то, что встретил он Четвергова не столь зубодробительно, как собирался, бряцая наручниками.
– Где же ваш адвокат, Четвергов?
– Успею с адвокатом. – Стас Четвергов оглядел их всех, опустился на стул. – Что вы еще придумали, а? Кто вам сказал, что Данила – мой сын?
– Свидетели. – Гектор сел на угол стола напротив него.
– Какие еще свидетели? Это Соня вам выдала? Мармеладка наша?
– Нет, не София Мармеладова.
– Но кто тогда? – Четвергов выглядел иначе, чем в прошлый раз. Если в Жаворонках их встретил насмешливый и вальяжный «просвещенный помещик», то здесь перед ними возник тот самый гангстер, почти Лаки Лучано. – А-а-а-а, зараза Верка… Ну, конечно, как же я о ней забыл… Верка-Шмыга – мы ее так звали все когда-то, шмыгала по углам этакая сикуха с косичками и за всеми шпионила, подглядывала, подслушивала. Двоюродная сестра Регины, да? Она вам наплела про меня лжи?
– Она не только объявила Данилу вашим сыном, – заметила Катя, решившаяся вмешаться, чтобы и второй важный вопрос, как и первый, не забуксовал в трясине мужского противостояния и вражды, что буквально с первых минут заполонила собой кабинет. – Она нам рассказала, что особняк достался Регине от Мегалании Коралли в качестве выкупа и платы за ее молчание после того, как вы ее изнасиловали в юности. Или заявите нам, что и это все вранье?
– Нет. – Стас Четвергов скользнул взглядом черных цыганских глаз по Кате. – Раскопали наше грязное семейное белье. Поздравляю.
– Ты ее изнасиловал? – Гектор наклонился, сгреб его за грудки и притянул к себе. – Да или нет?!
– Руки прочь от меня! – крикнул Четвергов, неловко ударяя ему по запястьям. – Не сметь так со мной обращаться! Я не пацан вам тут для битья. И я ни в чем не виноват! А то, что случилось у нас тогда в юности с Ригой… Не вам об этом судить. И не вам меня упрекать. Я ее страстно любил с тринадцати лет, ясно вам? Как только соки во мне забродили, я грезил одной ею как сумасшедший. Она была старше. Ей нравились взрослые парни. Великая таскала ее с собой в цирк – к ней и к Мармеладке липли разные акробаты, гимнасты, такие же качки-атлеты, как ты, полковник! А я был пацан, школьник. «Иди спать, малыш Стасик!» – бросала она мне. Она издевалась надо мной. Она меня распаляла. Мне исполнилось семнадцать, и я решил наконец… поступить как мужик, сделать ее своей женщиной. Да, я ее взял тогда силой, она сопротивлялась… сначала. А потом у нас с ней было все по доброму согласию.
– Только прежде ты ее напоил, – хмыкнул Гектор.
– Мы оба были пьяны. Это произошло на юбилее Великой. Ей стукнуло восемьдесят. Она сняла зал в ресторане «Арагви», а потом все гости, весь цирковой коллектив ее приехали на Арбат в особняк. Мы, молодежь, танцевали. «АББА», «Бони М»… Я танцевал с Ригой… Великая тряхнула стариной и славой – начала показывать гостям свои знаменитые фокусы. А я затащил Ригу в спальню. Она, к моему удивлению, оказалась девственницей и стала кричать, когда я… Нас накрыли с поличным прямо в постели моей бабки.
– И что было дальше?
– Что? Когда тебе семнадцать и ты переспал с девчонкой против ее воли? Все орали, кудахтали… Великая сначала выгнала меня из дома. Мать Риги, алкоголичка-бухгалтерша, вопила, что я изнасиловал ее дочь, что меня ждет тюрьма, что она напишет заявление на меня в милицию… Я три дня спал на Киевском вокзале, а потом вернулся, как побитый пес, на Арбат… У меня же не было другого дома в Москве. Великая сделала мне супервыволочку. – Он усмехнулся горько. – Бухгалтерше заткнули рот, положили на ее сберкнижку пять тысяч рублей… А у нас с Ригой начался сумасшедший роман. Я ведь стал ее первым. Она, любовь моя, вошла в азарт, возжелала вдруг, чтобы я трахал ее, простите за грубость, каждые пять минут. Парадоксы жизни и страсти… Итак, исповедавшись, я удовлетворил ваше нездоровое любопытство? – Четвергов, игнорируя Гектора, тяжело в упор посмотрел на Катю – гангстер из доков Манхэттена.