Все забрали, доехали до самого дальнего клубного пристанища на живописном берегу Липки и сели пировать в ожидании досье. Гектор рвался сам все приготовить и пожарить! Хлопотал у мангала, сбросив пиджак, сняв галстук, засучив рукава. Готовил (по крайней мере, мясо жарил на углях) он очень ловко и быстро. Полосатик-Блистанов помогал как умел и то и дело все пробовал, обжигался.
– И опять мы как бомжи бездомные! – восхищался он. – Костерок у реки, шашлычки, кукурузка на углях. Сидим на бревнышках, сейчас еще вина напьемся! Нет, все же в полицейской работе есть свои фишки. Ну, где еще так? А скажем потом – ну-у-у, мы досье такое доставали! Я с новой своей полицейской должностью хоть на свежем воздухе стал бывать, а то парился сутками за компом.
Катя, накрыв на бревне трапезу с одноразовой посудой, наблюдала, как Гектор орудует у мангала, откупоривает бутылку вина. «Другие парни покупают цветы, безделушки, а он приобрел и подарил мне возможность прикоснуться к архивной тайне, загадке… Кому сказать, не поверят… Все же мы с ним иные… мы с Геком…»
Она впервые поймала себя на мысли, что думает о Гекторе… и о себе как о едином целом.
Ели, пили, любовались луной над речкой Липкой. Катя спрашивала: «Гек, а в Тибете, в Гималаях, луна такая же, как здесь? Или красивее?» Гектор выпил красного вина, расстегнул ворот голубой в полоску рубашки. При Полосатике-Блистанове он не стал принимать таблетки и перебинтовываться. Он смотрел на Катю, не отрываясь, он откровенно любовался ею.
Файлы досье оповестили о себе сигналами в мобильном. Гектор сразу достал из армейского баула свой ноутбук, закачал файлы в него, и они сели читать у костра то, что хранили на женщину-факира «анналы НКВД – КГБ».
Справка. Секретно. Строго для служебного пользования. Снятие копий воспрещается. Зарегистрирована под входящим номером… Архивный код…
В справке указывались краткие сведения о том, что Марфа Мефодьевна Кораллова родилась в Выборге в семье священнослужителя, архиерея, и была четвертым ребенком в семье, училась в знаменитой женской гимназии Царского Села, куда семья ее переехала в 1907 году. В 1914-м она бросила гимназию, ушла из дома и поступила танцовщицей в кордебалет. Выступала в знаменитом кафешантане «Вилла Роде» в Петербурге. Там познакомилась с иллюзионистом Гансом Шраббе из Ревеля и блистала в его цирковом номере на «Вилле Роде» в образе черного Пьеро – танцовщицы и ассистентки для фокусов. Кораллова – черный Пьеро привлекла внимание юного великого князя Дмитрия Павловича и вступила с ним в интимную связь, чем спровоцировала дуэль между Гансом Шраббе, своим нареченным женихом, и адъютантом князя, которому самому в силу принадлежности к царской фамилии драться на дуэли запрещалось. Во время дуэли, на которой тайно присутствовала Мария Кораллова, произошел странный инцидент – адъютант, отменный стрелок, целившийся в фокусника, каким-то непостижимым образом убил своего собственного секунданта, стоявшего почти рядом с ним. Инцидент произошел на глазах всех присутствовавших на дуэли. И они в один голос твердили, что адъютант стрелял в противника, а пуля каким-то невообразимым образом вдруг не просто отклонилась в сторону, но поменяла направление полета. Уже это происшествие привлекло к Марии Коралловой пристальное внимание жандармского управления. Однако вскоре произошла революция, и следующий раз Кораллова попала в поле зрения уже ВЧК и ОГПУ в середине двадцатых годов, когда органы пытались вербовать ее мужа Ганса Шраббе, оказавшегося дальним родственником известного немецкого циркового антрепренера Пауля Буша. Для стажировки в немецком цирке и закупки реквизита для фокусов по направлению комиссара Луначарского Ганс Шраббе и Мария Кораллова выехали из Советской России в 1926-м и три года провели за границей – в Гамбурге, Париже и Берлине. Брак их распался, Шраббе остался в Германии, где и умер в фашистском концлагере в 1939-м. Мария Кораллова в Берлине в 1927-м была принята ассистенткой в номер известной женщины-факира англичанки Аделаиды Херманн, гастролировала с ней по Германии и совершенствовалась в мастерстве иллюзиониста. Вернулась в СССР она в 1929-м и до 1954-го выступала на арене цирка уже под псевдонимом Мегалания Коралли. С 1954-го она выступала редко, практически никогда в Москве и Ленинграде, а только на гастролях на юге России – в Сочи, Гагре и Крыму, где отдыхало высшее партийное руководство тогдашнего СССР.
Они читали справку очень внимательно – что-то о Мегалании им было уже известно, что-то они узнали о ней впервые. Следующий файл представлял собой шифровку 1951 года с визой Всеволода Меркулова – выдержку из оперативного донесения, где значилось: «Проведенной уполномоченным органом проверкой не выявлены следы какой-либо законспирированной или открытой деятельности политического или религиозного направления на территории СССР или за рубежом, относящей себя к так называемым Четвертым. Выявленные факты представляют собой глубоко индивидуалистические проявления взглядов, личного мировоззрения и природных способностей отдельно взятых лиц, без склонности к обобщению или объединению».
Кате потребовалось прочесть абракадабру спецслужб дважды, чтобы вникнуть в суть – Гектор объяснил: итак, и здесь некие «Четвертые», пока что неизвестно, кто и что, но МГБ в пятидесятых искало их следы, сначала подозревая, будто это некая тайная организация, но фактов, подтверждающих подобное, не нашли тогда даже с помощью внешней и внутренней агентуры.
Третий файл – агентурный рапорт негласного сотрудника, внедренного в цирковую среду под кличкой Лилипут. На нем стояла виза генерала Богдана Кобулова, первого заместителя Берии, гласившая: «Принято к сведению, приобщить к делу». Цирковой стукач докладывал, что женщиной-факиром Мегаланией Коралли на личные средства якобы для циркового номера приобретены части тел мертвых, списанных с баланса цирка животных – две львиные лапы с когтями, львиная челюсть и два обезьяньих скальпа, снятых с трупов цирковых павианов – с сохранением части морды. Все это Мегалания Коралли отослала таксидермисту, обслуживавшему как цирки, так и столичные музеи естественных наук и зоологии. Однако впоследствии ни один из этих странных предметов, прошедших обработку таксидермиста, в цирковых номерах на публике она не использовала.
Катя ощутила тот самый противный холодок внутри. А это еще что такое? Обезьяньи скальпы, львиные когти… И зачем об этом хотел знать всесильный первый зам Берии генерал Кобулов в то время?
Четвертый файл содержал рапорт, оформленный в виде «официальной служебной записки» с датой 20 февраля 1953 года. Рапорт составил некий майор госбезопаности Дербенев на имя полковника Рафаэля Саркисова. Гектор пояснил, что Саркисов служил начальником личной охраны Берии в тот момент. И рапорты с его подачи ложились на стол самого Лаврентия.
«…Всего было пять испытаний в течение января – февраля на территории спецтира и в лесном массиве. Присутствовали три офицера личной охраны, отличники в стрельбе, из офицерского отряда, обслуживавшего Ялтинскую конференцию. Приезжал Егор Сугробов (Гектор сразу пояснил, что это был начальник госдачи Берии, его доверенный человек). Три последних испытания в стрельбе прошли в присутствии Литератора…»
– Прозвище генерала Всеволода Меркулова в конторе, – сказал Гектор, он был серьезен и заинтригован, судя по его виду. – Самый необычный чекист того времени. Дворянин, блестяще образован, личный друг и правая рука Берии с двадцатых годов, у него мать была грузинской княжной из Тифлиса. Он приятельствовал с киношниками, дружил с Дунаевским, сам пьески сочинял. Отсюда и прозвище его в конторе. Графоманы-чекисты – моя пррре-е-лесссть, я к ним отношусь с трепетным любопытством. – Он состроил гримасу. – Меркулов долгое время непосредственно контору возглавлял, однако в начале пятидесятых его бросили на зарубежную недвижимость, что досталась после войны. Он как бы ушел в тень и не светился на Лубянке, в 1953-м занимал должность министра госконтроля. Но это рокировка такая. Он по-прежнему руководил секретными операциями. Как серый кардинал и доверенное лицо Берии. Чего нельзя официально – сделают тайком.
Катя слушала и снова изумлялась – какой же он… Гек… сколько всего знает…
«…Коралли на своей машине привозил всегда Егор Сугробов, – повествовал далее в своей официальной записке майор МГБ. – Они все за глаза называли ее Ящерица. Но при разговоре именовали Мария. Я сначала не узнал в ней знаменитую женщину-факира из цирка Мегаланию, которую видел мальчишкой еще до войны. В памяти осталась восточная фокусница в шальварах… типа одалиски. А когда я ее увидел в тире в лесу, ей было уже лет за пятьдесят. Жгучая брюнетка, южный тип, и губы она всегда красила яркой помадой, даже в наш спецлес. Она одевалась в дорогую каракулевую шубу и войлочные боты, в меха куталась, когда они все вместе ходили смотреть следы от пуль на стволах…»
И опять Катю пробрал холодок, словно ледышкой провели по спине. Ящерица… Мегалания – ископаемое чудовище доисторических времен. Великий Мясник… Она вспомнила, как они с Гектором нашли в гардеробе Регины фрагмент сброшенной шкурки «ящерицы обыкновенной». Что же еще хранила Регина в своем шкафу под замком? Что увидела там ее двоюродная сестра? Что напугало ее, вселив отвращение?
«Во время четырех испытаний в тире и в лесу – а все происходило на моих глазах – стрелявшие офицеры целились в мишени на разном удалении. Каждый делал по три выстрела. Иногда это была прицельная стрельба, иногда навскидку, как в боевых условиях. Ящерица стояла непосредственно у них за спиной, иногда просто сидела в машине. Причем мне (за рулем-то был я) Егор Сугробов, а иногда и сам Литератор приказывал то подъехать ближе, то удалиться на приличное расстояние, но так, чтобы мы видели стрелявших в лесу. Практически мало кто попал в цель за все четыре испытания, хотя стрелки очень старались. Много ушло вообще в «молоко» – следов пуль так и не нашли на стволах деревьев. В пятнадцати случаях за все эти дни следы от пуль обнаружили на стволах, причем траектория была очень странной при прямой прицельной стрельбе по мишени. Они все – Литератор, Егор Суг