робов – обсуждали, спорили. Разговаривали с офицерами – те клялись, что стреляли как надо, как обычно в тире. Однако траектория выстрела свидетельствовала, что пули отклонились на значительное расстояние, иногда практически под прямым углом. Один след от выстрела вообще нашли на стволе дерева за спиной стрелявшего офицера, пуля как бы вернулась обратно по восходящей траектории. След от выстрела обнаружили на стволе довольно высоко. Они все разговаривали с Ящерицей. О чем, я не слышал. Лишь однажды до меня донеслось – Егор Сугробов воскликнул взволнованно: «Как вы это делаете?! Как вам это удается?»
Катя вспомнила слова Гектора о ловцах пуль, об Аделаиде Херманн – великом ловце. О том, что она сама о ней читала на английском. Как вам это удается? Неужели Мегалания Коралли превзошла свою наставницу? Учитывая события дуэли между ее женихом и адъютантом великого князя, получается, что – да… А в чем же еще она ее превзошла?
«На пятом испытании произошел тот самый инцидент. Мы приехали в лес. Все три офицера достали табельные пистолеты. Я сидел за рулем, Ящерица и Егор Сугробов на заднем сиденье. К машине подошел Литератор – он приехал один, даже без охраны и личного шофера, сам вел машину. Он наклонился и спросил Ящерицу через окно: «Дальность расстояния имеет значение?» Она глянула на него так… странно, словно с усмешкой. И отрицательно покачала головой. И Сугробов приказал мне трогаться с места. Мы заехали по зимнику в лес. Офицеров мы не видели, но слышали выстрелы. Было очень тихо в лесу. Только каркали вороны на елках. Егор Сугробов приказал мне смотреть вперед, не оборачиваться. А на зеркало заднего вида он повесил свою фуражку. Я не знаю, сколько мы сидели. Не очень долго. Затем он приказал мне ехать назад к месту стрельбы. Я на Ящерицу не глядел. Она на заднем сиденье хрипела, словно ей воздуха не хватало. Потом затихла. На поляне, где стреляли, все суетились, когда мы туда приехали. Один из офицеров лежал навзничь на снегу. У него из носа хлестала кровь. Мы подбежали – все, кроме Ящерицы, она так и осталась в машине. С офицером было что-то плохо, ему все щупали пульс. Затем подняли, погрузили в машину и увезли. Я потом слышал, что он лежал в госпитале. У него случился удар. А он ведь был молодой парень, капитан, лет ему тридцать всего».
«Они все топтались на поляне, восклицали, что-то взволнованно обсуждали. Ящерица из машины не выходила. Я курил в стороне на воздухе, мне самому что-то было не по себе. А они все так странно смотрели в сторону машины, где она пряталась. Я почувствовал – что-то резко изменилось. Они словно боялись ее… Литератор сам подошел, кивнул мне – давай за руль. Он сел на заднее сиденье рядом с ней. Я снял фуражку с зеркала и увидел их обоих. Литератор был взволнован до крайности, но не испуган. А она… Ящерица… Коралли откинулась на спинку сиденья, глаза закрыла, сама белая как полотно. У нее тоже шла кровь, она прокусила себе губу. Литератор приказал мне возвращаться в Москву. Сказал, что лично отвезет Коралли в цирк. Она вечером должна была еще выступать с номером перед публикой. На обратном пути они сначала молчали. Затем Литератор произнес:
– То, что вы делаете, есть некий природный и человеческий феномен. Признаюсь, я до конца уверился в ваших способностях только сейчас, после жестокого опыта, который был необходим ради нашего общего дела. Вы согласны нам помогать, Мария?
– Лично вам, Всеволод, да. Но при одном условии. Что и вы скажете мне правду.
– Я готов. – Литератор смотрел на нее.
– От кого вы обо мне узнали впервые? Только не говорите опять, что вы ходили в цирк на мое представление.
– Но я правда ходил. И до войны – после премьеры фильма «Цирк». И в сорок девятом. А узнал я о вас и об Аделаиде от Вальтера Штеннеса. Мы встречались за границей с ним. На Дальнем Востоке. Он ведь не Четвертый? Он умолял вашу подругу о помощи в одном важном деле. Она ему отказала. А могла бы спасти весь мир. Четвертые всегда идут дальше вопреки судьбе – так Штеннес говорил мне о вас, о ней. Но она не отважилась встретить судьбу, когда та звала ее. А вы? Вы пойдете навстречу своей судьбе, Мария?
Она окинула его взглядом, словно оценивала.
– Оставьте пафос литературе, Всеволод. Я слышала о вашей пьесе в Малом театре. Вас не посещала мысль, что вы загубили свою судьбу, связавшись с тем, что вас сейчас окружает? Были бы писателем, драматургом, выходили бы на поклоны публики. Наслаждались бы известностью, любили красивых актрис. Или участь всесильного тайного министра, вынужденного скрываться под псевдонимом, слаще?
– Но вы тоже скрываетесь под псевдонимом. А самую красивую актрису… редкую… феноменальную женщину я встретил в шестнадцатом, когда из университета записался добровольцем в пехотный полк. Перед отправкой на фронт я, юный прапорщик, провел ночь на «Вилле Роде», в кафешантане с офицерами полка. Вы танцевали на эстраде в костюме черного Пьеро – то ли девушка, то ли мальчик с накрашенным личиком… И фокусник показывал свои глупые трюки – доставал розу из цилиндра. Это был ваш жених».
«Оба этих немолодых пятидесятилетних человека, – писал далее майор МГБ в своей официальной записке, – дальше всю дорогу до цирка молчали. Но я понял, что их связывали некие отношения еще до испытаний в лесу. И что их встреча вообще была неслучайна, как говорится, вместе их свела сама судьба».
– Майор – секретный информатор полковника Рафаэля Саркисова – докладывал ему о происходящем. Начальник личной охраны Берии сам хотел быть в курсе, используя доверенного агента. А Вальтер Штеннес – герой Первой мировой, затем известный штурмовик, фашист, который впоследствии кардинально пересмотрел свои взгляды, – пояснил Гектор задумчиво. – Уже в двадцатых он выступал против Гитлера, а затем покинул Германию. Он хотел физического устранения фюрера. Искал способы, как с ним покончить. Ради этой цели он пошел на контакт с НКВД и делился секретной информацией. То, что Всеволод Меркулов – Литератор с ним встречался на Дальнем Востоке, показательно: Штеннес служил военным советником Чан Кай Ши, участвовал в китайско-японской войне и даже посещал Тибет. Но здесь есть еще кое-что.
Он открыл последний файл первой части досье. Скрин ксерокопии текста, написанного от руки с исправлениями и помарками. Без даты, без «шапки», без подписи. Почерк энергичный, рваный.
«То, что я лично наблюдал вместе с нашей группой, свидетельствует о неоспоримых фактах воздействия уникального человеческого феномена на физические процессы. Я сам учился на физико-математическом факультете Петербургского университета, поэтому обладаю достаточной суммой знаний, чтобы феномен оценить. Дело уже не в гипнотических способностях, хотя и они налицо в мощном своем проявлении. Как это демонстрируют ее цирковые номера. Дело в способности как-то воздействовать на сам физический процесс – в случаях с изменением траектории полета пуль. Когда воздействию подвергается не психика, разум, а сама материя – в нашем случае сопротивляемость среды, давление, скорость, направление полета пули. Если все это делается в отношении стрельбы, то это возможно и с другими физическими, а также с биологическими процессами, происходящими во внешней среде. И в человеческом организме. Воздействие на давление крови в сосудах, на сам кровоток, на частоту сердечного ритма и сокращений сердечной мышцы и тому подобное. Произведенный в лесу во время стрельб опыт блестящее тому доказательство. А там ведь она имела дело с молодым здоровым организмом. Возможно, в следующий раз, когда она будет иметь дело с организмом немолодым, подорванным болезнями, нездоровым ночным образом жизни, употреблением алкоголя, курением и старческой невралгией, результат окажется именно таким, как мы и желаем».
Они все молчали, прочтя отрывок-скрин.
– Фрагмент уже неофициальной записки, личного письма, – прокомментировал Гектор. – Я думаю, писал сам Литератор – Всеволод Меркулов своему патрону Берии. Он его убеждал в некоем важном для них обоих вопросе.
На его мобильный пришло сообщение.
– Есть и вторая часть досье. – Он читал имейл. – Цена в два раза выше. Продавец требует время на проверку моей транзакции до полуночи, если я соглашаюсь. А я… уже подтверждаю.
– Гек, грабеж, – предупредила Катя. Отношение ее ко всему, что они узнали, было сложным, двойственным.
– Но мы же должны иметь представление, чем все тогда, в 53-м, закончилось. Чтобы нам двигаться дальше в нашем расследовании убийства, мы не может прочесть лишь половину досье. Катя, вы же хотите, жаждете узнать все!
– Да. Но… продажный контакт нагло выкачивает из вас деньги.
– Не обеднею. Еще по Староказарменску помните, кто я – нормальный алчный корпоративный денежный вышибала на службе конторы, 66-го отдела.
– Это все в прошлом.
– Да, – Гектор кивнул. – А в настоящем – мы покупаем вторую часть досье. Иначе как я вслепую и дальше вам, Катя, смогу результативно помогать?
– «Мы принимаем бой!» – кричали они», – процитировал Полосатик-Блистанов, захлебывающийся от любопытства и восторга. – Гектор Игоревич, только до полуночи еще много времени. Мы что, теперь так и разъедемся по домам?! Да как это возможно нам сейчас расстаться после всего, что мы узнали и узнаем еще?
– Не поедем мы домой. – Катя решительно взяла бразды правления в свои руки. – До полуночи больше двух часов. Вы ляжете спать в машине, вы оба по две ночи не спали. А я вас постерегу и дождусь ответа.
Полосатик-Блистанов закивал – да, да! И стремглав кинулся к «Гелендвагену», плюхнулся назад, надел прямо на полицейскую форму толстовку, захваченную из отдела, натянул капюшон чуть ли не до подбородка и сразу угнездился, прикорнул.
– Отсылаете меня спать? По-вашему, я усну? Сейчас? – спросил Гектор.
– А вы постарайтесь очень, Гек. – Катя открыла заднюю дверь «Гелендвагена» с другой от Полосатика стороны. – Вы человек бывалый, военный. Они, как я слышала, даже стоя на посту засыпают под ружьем.