– Я Регину не убивала.
Катя внимательно изучала ту, кого в юности в кругу Мегалании Коралли звали «Мармеладкой». Она казалась старше Регины, ее им представляли сумасшедшей… Однако перед ними предстала прекрасно сохранившаяся, подтянутая, спортивная пожилая женщина, с великолепной фигурой бывшей цирковой акробатки. На лицо ее, правда, было трудно смотреть – щеку пересекал длинный рваный шрам. Часть ноздри отсутствовала. Видно, исправить увечье не помогла и пластическая операция. Возможности хирургов в семидесятые годы были ограничены. А потом, наверное, она и не пыталась исправить себе лицо… или средств не хватало, или же ничего не получилось.
Квартира, в которую они попали, поражала чистотой, бедностью и одновременно артистической захламленностью – рассохшийся книжный шкаф, набитый книгами, томики даже на подоконнике и… огромное количество фотографий на стенах, на комоде в самодельных раскрашенных картонных рамках. И на всех фотографиях цирк, цирк, цирк… Мегалания Коралли – старая и располневшая, в закрытом костюме одалиски, рядом с вазой, из которой выбирается ассистентка – юная Мармеладка. Девушка-ящерица в трико с блестками и гребнем на голове – гибкая, запечатленная в акробатических позах на цирковой тумбе. Девушка-ящерица извивается на опилках циркового манежа у ног Мегалании Коралли, словно пресмыкается перед ней. Фотографии из домашнего архива – и на них снова Мегалания Коралли в вечерних черных платьях, в бархатном халате с вороном на руке… Фотографии детей, а затем подростков: Регина, Стас, Вера и она – старшая из всех Соня Мармеладка. Девушка-ящерица.
– Нам надо с вами поговорить, – обратилась Катя к Мармеладовой. – Многое о вас нам уже рассказали те, кто вас знает с детства. И рассказы их не в вашу пользу. Только от вас зависит, опровергнете вы или укрепите наши подозрения в вашей виновности в убийстве Регины Гришиной.
– А давайте сейчас ее спросим – я ли ее убила? – на изуродованном лице Мармеладовой внезапно возникла странная блаженная улыбка. – Ей самой вы поверите?
– То есть как? – Катю перемена в облике Мармеладовой поразила. Всего секунду назад она выглядела нормальной и вот… безумие проступило, словно бледная луна из-за туч…
– Легко и просто. Я с ней при вас побеседую. Вызову ее сейчас для вас. – Мармеладова повернулась и пошла в комнату – к фотографиям, к столу, заваленному книгами, игральными картами, тарелками с остатками еды, кружками с недопитым кофе. – Я же медиум. Разве они… все… те, кто на меня клевещет, этого обо мне вам не сказали?
– Хватит юродствовать! – жестко оборвал ее Гектор. – Дурочкой прикидываетесь? Я же вас видел сейчас на улице. Какая вы настоящая. Когда думаете, что за вами никто не наблюдает.
– А я разная, молодой человек, я мимикрирую. Ящерица я. – Мармеладова уселась за круглый стол и взяла в руки колоду засаленных карт. – Я, например, вижу, что вы… тоже разный. Переменчивый, как погода в апреле. И что у вас был брат. Кажется, близнец. Да? А теперь его нет в живых. Желаете, спросим у Регины, как он там чувствует себя? Или хотите, вызовем его самого?
Гектор сильно побледнел. А Катя… она… странное какое чувство! Вот что это? Догадка безумной Мармеладки, ее блеф или же… какой-то скрытый дар ее, который она пока не весь пускает в ход? А если использует весь, то… Что с ними случится?
– Нет у него никакого брата и не было, – резко бросила Катя. – Что вы перед нами комедию ломаете?
«Пусть ложь… Но она как барьер сейчас, словно защита…»
– Я просто предположила… Нет, да? Ну, ошиблась, простите. – Мармеладова сразу вся сама смешалась, сникла, опустила глаза. – Не смотрите на меня. Да, я безобразна. Я почти тираннозавр. Но это же неприлично так на меня пялиться.
– Простите. – Катя тоже смутилась. – Можем мы поговорить нормально?
Мармеладова вздохнула и кивнула. Изуродованное шрамами лицо ее приняло отрешенное выражение. Почти апатия…
– Незадолго до своей гибели Регина вам звонила? Что она хотела? – спросила Катя.
– Она умоляла меня приехать к ней. Устроить сеанс. Позвать Даниила. – Мармеладова изрекала все это самым спокойным, обыденным тоном.
– С того света? – хмыкнул Гек. Но Катя подняла руку, останавливая его.
– А чего она хотела от покойного сына? – спросила она как можно «обыденнее».
– Жаждала через меня сказать ему, что она не повинна в его смерти.
– Что это не она каким-то образом, не присутствуя в доме на Арбате, заставила его сначала вскрыть себе вены в ванне, затем выбраться из воды, прийти в зал, сделать петлю из веревки, залезть с перерезанными венами на стол и повеситься? – голос Кати, как она ни пыталась держаться, дрогнул.
– Сразу после его самоубийства у меня самой были большие сомнения. И на его похоронах я не сдержалась, разнервничалась… Потом, когда Рига вышла из больницы, я спросила – это ты? Она сказала – нет. Он сам. Она хотела, чтобы он понял, чтобы оставил ее в покое.
– А покойный сын Даниил ее в покое не оставлял?
– Он звонил ей ночью из дома на Арбате. Она сказала мне, что слышала его голос в ночи… Она потом сама стала звонить туда много раз в панике. Но он не брал трубку.
Катя выдержала паузу после ответа Мармеладки. Безумие, безумие витало в артистически захламленной комнате, полной книг и фотографий, пропитанной ароматом крепкого бразильского кофе. И неважно, что несостоявшаяся невеста Ирина Лифарь и ее подруга Эльга признались, что это они звонили Регине Гришиной из арбатского особняка в ту ночь. И неважно, что об этом догадалась даже Верка-Шмыга. Здесь, в логове Мармеладки, бывшей девушки-ящерицы из цирка, ящерки-медиума, на такие частности не обращали внимания…
– А почему вы в четверг не приехали к ней? Или вы все же… побывали у нее? – осторожно спросила Катя.
– Мы договорились с ней на пятницу. Это лучший день для сеанса. А в четверг Рига умерла.
– На сеанс-то вы ее с тех пор не вызывали? Нет? – осведомился Гектор. – Неужели не любопытно медиуму, кто ее подругу детства на тот свет отправил? Или… и так вам все уже ясно?
– Мне не ясно. Если вы опять вините меня в смерти Риги, то вы ошибаетесь. Это не я. А не вызывала я ее потому, что она пребывала все эти скорбные дни в пути… еще не достигла места… Хотите, мы вызовем ее прямо сейчас? И спросим. Она уже может отвечать и приходить оттуда. Она позовет с собой и вашего брата-близнеца… Его раны зарубцевались… Там все проходит – и телесная, и душевная боль…
Гектор отвернулся к окну. Стоял спиной.
– А в трагедии с ножницами, что случилась с вами в молодости, кто виноват? – спросила Катя. – Регина и ее способности?
– Нет. – Мармеладова покачала головой. – Она мне тогда поклялась здоровьем матери, что она ни при чем. Я ей поверила. Мать ее, тетя Глаша, правда, потом быстро умерла от рака… Но я ей поверила тогда. Как же иначе – не верить, когда она рыдала у меня в больнице…
– Следовательно, получается, что вы сами себе изувечили лицо? – не отступала Катя. – Почему?
– Я ничего из того, что произошло, не помню. Я словно проснулась – в гримерке стою в крови, и ножницы… ножницы у меня в руках… и Рига кричит так громко… Это не я сделала и не Регина. Это она… меня наказала.
– Мегалания Коралли?
Изуродованное лицо Мармеладки перекосила гримаса, сделавшая ее похожей на средневековую горгулью, а может, и правда на женщину-ящерицу из бредовых кошмаров.
– Карррл у Кларрры украл Коралллиии! – выкрикнула она внезапно, и… голос ее, как померещилось Кате в тот миг, изменился – стал хриплым и более низким, почти контральто.
– Великая была в своем праве, – объявила Мармеладова уже прежним голосом. – Мелкие ящерки должны знать свое место, когда…
– Когда с ними Великий Мясник? – спросила Катя. – Или Великий Скиталец?
– А это как кому понравится. Смотря какую маску на себя надеть.
– Мегалания Коралли такое сотворила с вами, а вы храните ее фотографии. – Катя кивнула на снимки. – Почему? Где логика? У вас нет ненависти к ней?
– Я ничего не помню – какая может быть ненависть? – ответила Мармеладова вполне разумно. – Чтобы ненавидеть и мстить, надо знать наверняка. А я ничего не помню.
«Я ничего не помню» – так говорила и Ирина Лифарь…» – пронеслось в голове у Кати.
– Мегалания Коралли рассказывала вам о Четвертых? – задала она новый вопрос – в беседе с безумным медиумом она двигалась словно на ощупь.
– Конечно. Много всего. Но я вам не скажу. Вы можете меня даже пытать. Ничего не узнаете – это тайна. Я поклялась ей.
– А вы сама Четвертая?
– Нет, к сожалению.
– А кто-то из вас – Регина, Стас Четвергов, девочка Вера, двоюродная сестра Регины – является истинным Четвертым?
– Никто из нас.
– Ну а кто ближе всех по своим способностям?
Мармеладова молчала.
– Вы? – спросила Катя. – Та, что умеет разговаривать с мертвецами?
– Нет. Не я. Она… Регина.
– Та, что была способна позвонить человеку по телефону и как-то внушить ему взять пилу и отпилить себе пальцы на руке?
Мармеладова снова не ответила.
– Что же это за дар такой страшный?
– Гипноз. – Мармеладова уставилась на Катю своими тусклыми глазами. – Регина обладала мощной гипнотической силой, как и Великая, как и Аделаида. Но другого… самого… главного она делать не могла.
– Вызвать каким-то образом смерть человека? Физически? – быстро спросил Гектор, не оборачиваясь.
– Такое могут только они… Истинные Четвертые. Рига же… она просто обманывала саму себя. Да и меня пыталась.
– Расскажите, как она вас пыталась обмануть, – попросила Катя.
– Ее встревожила смерть жены Стаса. Она все хотела понять… что там у них по-настоящему произошло.
– Не он ли отправил на тот свет жену? – спроси Гектор. – Врачи уверены, что это естественная смерть. У нее оторвался тромб.
– Так всегда бывает, – голос Мармеладовой звучал спокойно, совершенно нормально. – Вся прелесть в том, что никогда ничего нельзя доказать. И обвинить. Все выглядит очень просто и естественно.