– У меня никакого экстрасенсорного дара никогда не было. Осознание пришло ко мне еще в юности и стало мучительным, страшным ударом. Я чуть с собой не покончил, – мрачно ответил Четвергов. – А выбрала она меня, потому что ей тогда рассказали родственники – у нас ведь с ней родство дальнее по материнской линии, – что я оживил мертвого снегиря.
– Оживили мертвую птицу? – Катя вся обратилась в слух.
– Птичка просто замерзла, я ее нашел в снегу, грел в ладошках, сунул в варежку. И она очнулась. Это не чудо. Снегирь не был мертвым. Однако Великая посчитала, что я обладаю неординарным талантом. Все же я ее внук, ее кровь. Как мы все жили на Арбате с ней – это вас интересует? Много денег, шесть комнат… В зале, правда, иногда репетировали фокусы, но чаще там Великая принимала гостей. К ней приезжали знаменитые актрисы и жены членов Политбюро – тайком… Иногда заглядывали иностранные корреспонденты, сам Макс Леон, который пас Высоцкого и Влади, часто наведывался, привозил подарки заграничные. Но она не распускала язык. Она поместила меня в детской рядом со своей спальней. Потом туда ко мне подселилась маленькая шпионка – Верка… Она вам не говорила, что мы жили с ней в одной детской, нет? А старшие девочки, Рига и Мармеладка, обитали в «светелке» окнами на Арбат. Мать Мармеладки – бессменная костюмерша и гримерша Великой – считалась кем-то вроде прислуги. Она спала в переделанной кладовке, там же ночевала и мать Риги, бухгалтер, когда ей было поздно возвращаться в Новогиреево, – у них с Ригой имелась лишь комната в коммуналке… А у нас особняк – хрустальные люстры, как в Большом театре. Полный холодильник деликатесов из «Березки».
– Так, значит, ваша бабушка-экстрасенс утверждала, что прикончила Сталина, – подал голос Полосатик-Блистанов. – Я бы ей за одно это памятник поставил на Арбате как Герою Труда. А других она не пыталась отправить на тот свет, а?
– Таким способом, что описан в досье, кажется, нет. – Четвергов покачал головой. – Она в ту мартовскую ночь сама едва не умерла. Нам мать Мармеладки тихонько рассказывала, она в то время за ней ухаживала долго. Видимо, такие вещи не проходят бесследно для организма, Четвертый сам может погибнуть. Но другие случаи… я лично видел… Меня они и пугали, и вызывали восторг. Я был глупый жестокий мальчишка. Я не понимал, что все это не игра.
– Мармеладова нам сказала, что из всех вас только Регина располагала сильным гипнотическим даром и могла причинить им вред, – заметила Катя. – Факты, с которыми мы столкнулись – случай с ее невестой и сыном, – подтверждают это или же…
– Только не Даниил, нет! – воскликнул Четвергов. – Рига никогда бы… нет, нет! Мальчика своего она обожала, она бы и волосу не позволила упасть с его головы. А что вам еще наплела наша бедная Соня Мармеладка?
– Что вы изнасиловали Регину не в страсти, – ответила Катя, – а чтобы впечатлить Великую, что у вас есть дар подчинять, внушать чувства, даже когда вас отвергают.
– А, понятно… Сонечка в своем праве… Она, между прочим, старалась впечатлить Великую тем, что регулярно общается с Аделаидой как медиум. Прикидывалась проводником мертвецов. Знаете, она ведь долгие годы потом зарабатывала себе на жизнь именно таким способом. К ней приходили разные психопаты и просили вызвать с того света мужей, любовников, детей. Даже покойных компаньонов – спросить, где, в каких банках и офшорах те спрятали деньги. Полицейские тоже к ней обращались – кого-то там разыскать… Сейчас народ другой стал, ее бизнес накрылся медным тазом.
– А вы сами пытались впечатлить свою бабку, наряжаясь в костюм кабаре ее берлинской молодости? Андрогин-Четвертый – единство противоположностей? – Гектор кивнул на портрет Четвергова на стене.
– Мы старались каждый как мог. В моем случае налицо эпатаж. Возможно, на ваш взгляд, мы жили необычно… плохо, но мы были счастливы, хотя и страдали, соперничали… А потом счастье разрушилось. Когда ты взрослеешь и понимаешь, что ты никакой не Четвертый, а просто обычный среднестатистический парень… девчонка… Что ты как все… А то грандиозное, невероятное, но возможное, о чем ты мечтал с детства, к чему стремился, – только иллюзия… Это не ментальная ущербность, нет… Но, увы, такое разочарование… Почти крах. Я сумел выкарабкаться из-под тех обломков. Я нашел себе замечательное ученое хобби – палеоботанику. Девочки нет. Регина продолжала себя уверять, что она и есть истинный факир, и с этим жила. Мармеладка на подобном просто свихнулась.
– А маленькая Вера-Шмыга? – спросила Катя.
– Она нас всех ненавидела. А Великую еще и боготворила, и боялась. Только она не хотела самой себе в этом признаться. И протестовала. Она бунтарка по натуре. А пошла работать в тюрьму – сначала простой надзирательницей. Это ли не парадокс? Не потому ли, что там… в тюрьме ей проще было издеваться… нет, проявлять свои скрытые садистские наклонности в отношении заключенных?
– Если не вы убили Регину, кого вы подозреваете в ее смерти? – спросил Гектор. – Только не отвечайте, как в прошлый раз, враньем. Вы обещали нам всю правду после досье.
– Из нас четверых в юности пострадала лишь Соня Мармеладова, – ответил Четвергов после паузы. – Ее внешность… ее самооценка… ее разум.
– Нам сказали, что таким жутким способом, используя гипноз, Регина пыталась доказать Великой, что обладает исключительными способностями, – заметила Катя.
– Версия в воздухе витала, мы же были не слепые и не глухие, мы понимали, – на лицо Четвергова легла мрачная тень, делая его опять похожим на «гангстера» из старого фильма. – Но Регина клялась и Мармеладке, и ее матери, что она ни при чем. А принять версию, что это Великая так наказала свою маленькую ящерку, мы тоже были не в силах. И Мармеладка отказывалась верить. Как жить с таким? Сошлись, скрепя сердце, на том, что она сама себя изуродовала в истерическом припадке, так врачи решили в больнице… Долгие годы жизни Мармеладка уверяла в этом сама себя. Но вдруг произошли события в семье Риги – любовница Данилы отрезала себе пальцы. А потом и мальчик покончил с собой. И все случившееся напомнило Мармеладке о ее собственных увечьях, о ее судьбе, подняв такую бурю в ее безумном сердце… И жажду крови.
– Вы обвиняете Мармеладову в убийстве подруги?
– Я бы никогда вам такого не сказал. – Четвергов тяжко вздохнул. – Но я консультировался с юристами – ни одна психиатрическая экспертиза не признает Соню полностью вменяемой. В любом случае ей грозит не срок в тюрьме, а психиатрическая клиника. А она туда и так непременно попадет через несколько лет из-за ухудшения своего здоровья.
Глава 36. То, что скрыто
В Полосатовском отделе полиции, куда они приехали из Жаворонков уже поздним вечером, надо было спешно разбираться с текущими делами. Поэтому обсуждение услышанного отложили.
По нулевым результатам обыска Аллу Тюльпанову, вернувшуюся из больницы, следовало отпустить. И капитан Блистанов так и поступил. Ее сестру Веру Резинову предстояло тоже отпустить, основания для задержания имелись лишь в отношении ее мужа, которого оставили в тюремной больнице. Пока капитан Блистанов оформлял все документы, Катя спросила Веру Резинову:
– Это правда, что вы, когда гостили в доме на Арбате, делили одну детскую со Стасом Четверговым?
– Кто вам сказал? – Толстая кубышка, бывшая тюремная надзирательница Вера внезапно вспыхнула как маков цвет.
– Сам Четвергов, – ответила Катя.
– Помнит, значит, пацан… Да, правда. Великая привела меня в детскую в первый раз – мы только из Сочи вернулись, и объявила – будете здесь обитать вместе, он в роли старшего брата станет заботиться о тебе.
– И Стас о вас заботился?
– Нет. Он меня в упор не замечал. Он в Ригу влюбился. А я… а он мне так нравился… Считайте, я в него сама втюрилась пацанкой. Я, может, осталась бы у Великой, не ушла, если бы он, Стас, обратил на меня внимание. Но я ему была на фиг не нужна.
Катю поразило выражение лица Веры Резиновой, но расшифровать его точно она не могла.
– Ну а теперь зато я получу пусть и половину того, что от него уплыло тогда, – усмехнулась кубышка Вера. – Особняк его наследственный… наш арбатский дом. Мы же тоже дети Арбата. Может, он выкупит его у нас с сеструхой? Он же теперь сам богач.
– Насчет наследства еще как сказать, – заметила Катя. – Следствие в отношении вас с сестрой не закончено.
– Но вы же обещали мне свидетельствовать в мою пользу, что я мужа останавливала! – воскликнула Вера, и выражение ее толстого расцарапанного сестрой в драке лица вновь изменилось. – Дайте, дайте мне слово, что вы заступитесь за меня и коллегу своего тоже заставите! А я тогда… я вам открою одну вещь.
– Какую вещь?
– Тайную. Секретную.
Катя пожала плечами.
– Так обещаете мне? – Вера смотрела на нее в упор.
– Мы с Гектором Игоревичем расскажем, что мы видели. А вы действительно пытались своего мужа остановить. Так что за секрет?
– Та штука… талисман.
– Какой еще талисман? – Катя напряглась.
Капитан Блистанов оторвался от бумаг. Гектор возник на пороге кабинета.
– Я, когда мы вещи собирали для похорон, слышала, как Алка вам говорила про шкаф. Что она там видела что-то… Какую-то мерзость несусветную. Вы же эту вещь так и не нашли?
– Нет, мы ничего не нашли.
– Но она же была. Регина ее хранила как зеницу ока. Ей талисман, фетиш Великая завещала – ну, как главный сосуд, особую свою драгоценность… Вроде как хранилище…
– Хранилище чего?
– Я не знаю, я за все время, что с ними жила, так и не смогла дознаться, хотя пыталась, – ответила Вера Резинова и внезапно стала похожа на ту самую Верку-Шмыгу из своего странного детства. – Одно знаю точно – эта штука была у Великой. Она ею пользовалась, когда… ну, когда делала что-то… такое. Такое, понимаете? Я девчонкой разговоры слышала – Риги и Мармеладки, они шептались… Великая эту вещь получила от Аделаиды, а потом Регине передала – так все истинные Четвертые поступают.