‹‹141››. Но следует предъявлять местным особые requrimientos (требования и условия), прежде чем прибегать к насилию‹‹142››.
Фра Бартоломе де ла Вега, который не только первым озаботился справедливостью в отношении индейцев, но и долго спорил о ней с многочисленными докторами права, которые всеми силами отстаивали противоположные взгляды, попытался убедить совет по делам Индий опубликовать доводы в защиту Лас Касаса. «На карту поставлено, — утверждал ла Вега, — не что иное, как спасение или истребление тел и душ обитателей недавно открытого нового мира… Эта работа чрезвычайно важна и насущно необходима для всех нас. Автор сих доводов приложил немало труда к своим изысканиям, постарел от избытка треволнений и бесчисленных ночей без сна»‹‹143››. Однако кабильдо (городской совет) Мешико / Теночтитлана писал королю Филиппу, что рассуждения Лас Касаса вызвали обильное недовольство в городе, и пришлось поручить двоим богословам и городским стряпчим подготовить послание в совет по делам Индий; в этом послании решительно осуждались «дерзкий священник-хулитель его одиозная доктрина». Если коротко, доводы Лас Касаса опубликованы не были.
Сепульведа же писал Франсиско де Арготе, члену известного кордовского семейства, который решал, как следует распоряжаться имуществом, конфискованным инквизицией у еретиков Кордовы‹‹144››:
«Я никоим образом не утверждаю, что варвары должны оставаться рабами. Я лишь призываю привести их к покорности и подчинить нашему правлению. Я не утверждаю, что мы должны лишить их всякого имущества; нет, я говорю, что мы должны побеждать их, не совершая против них несправедливых действий. Я не утверждаю, что нам следует злоупотреблять своею властью над ними; я лишь говорю, что наше владычество должно быть благородным, любезным и полезным для них. Потому нам надлежит искоренить их языческие обычаи, добротою склонить их к следованию естественным законам и, после должной подготовки… обратить их, с апостольским терпением, в христианскую веру»‹‹145››.
Это был совсем другой способ постановки вопросов, сильно отличавшийся от того, к каким Сепульведа прибегал ранее. Возможно, с годами и он смягчился.
В Испании тех лет назревал и иной религиозный кризис. В сентябре 1557 года был подготовлен новый, весьма длинный список еретических книг, подлежащих сожжению, составленный римской инквизицией. Двоим кардиналам вменили в обязанность удостовериться, что книготорговцы не потеряют слишком много и сразу. Однако все книги Эразма требовалось сжигать незамедлительно, заодно с трудами Макиавелли и с язвительными «Фацетиями» Джанфранческо Поджо, сборником юмористических новелл, содержавших нападки на духовенство и на религиозные ордена. Все разрешения на чтение запрещенных книг отзывались, единственными исключениями оставались великие инквизиторы и кардиналы, которым допускалось выдавать особые позволения. Закон о цензуре 1502 года пополнился в 1561-м более строгими формулировками, и теперь любая книга должна была получить печатное одобрение цензора, а ввоз каких бы то ни было книг из-за рубежа без королевской лицензии приравняли к тяжкому преступлению.
На основе римского списка от сентября 1557 года был подготовлен новый «Список запрещенных книг»; эту работу для испанского правительства проделал консервативный севильский книготорговец по имени Антониус Бладус. Испанский вариант списка содержал отдельные изменения в сравнении с римским. Документ Бладуса содержал «перечень авторов и книг, относительно которых римская и вселенская инквизиция велит всем христианам быть начеку». Труды одних авторов запрещались безоговорочно, пускай они ни словечком не критиковали веру: примером такого автора был Эразм Роттердамский, прежде горячо любимый книготорговцами. Ко второй категории относились авторы, у которых признавались еретическими одна или несколько книг. В третью категорию входили отдельные книги, поименованные опасными. Все книги, где не указывалось имен автора и печатника и места издания, осуждались автоматически. Латинский и прочие переводы Библии возбранялось читать или даже иметь в своем распоряжении без разрешения инквизиции. Шестьдесят одна печатная мастерская тоже подверглась запрету‹‹146››. После публикации списка было сожжено значительное количество книг: например, не меньше 10 000 экземпляров в Венеции в субботу перед Вербным воскресеньем 1558 года. Но парижская Сорбонна и испанская инквизиция дружно проигнорировали этот список. Архиепископ Вальдес‹‹147››, великий инквизитор Испании, в 1559 году составил собственный список запрещенных книг.
Тем не менее ересь, казалось, продолжает распространяться. Вот путешествие в 1556 году образованного монаха по прозвищу Эль Хулианильо (Хулиан Эрнандес) в Севилью из Женевы с многочисленными кальвинистскими книгами. Прежде он побывал в Шотландии и Париже, стремясь к освобождению от строгой католической доктрины, а теперь намеревался отправиться в вольнодумный монастырь Сан-Исидоро дель Кампо, чуть к северу от Севильи. Но по ошибке его копия «La Imagen del Anticristo» («Образ Антихриста») попала в руки истового католика, который донес в инквизицию. Двенадцати монахам пришлось бежать из Сан-Исидоро, и большинство из беглецов заочно сожгли несколько лет спустя. Самого Эль Хулианильо схватили в Сьерра-Морене и сожгли на аутодафе на площади Святого Франциска в Севилье — но перед смертью он успел гневно обличить своих палачей.
Одновременно возникли подозрения в глубине веры доктора Константино де ла Пуэнте, который был капелланом императора Карла‹‹148››. 2 июня 1558 года великий инквизитор Вальдес написал отрекшемуся от трона императору, предлагая распространить деятельность инквизиции на Галисию, Астурию (откуда он сам был родом) и на Страну басков; еще предлагалось объявить исповедь, а также причастие обязательными для всех подданных его величества; запретить школьным учителям преподавать до одобрения со стороны инквизиторов и не допускать издания книг без предварительного разрешения Святого трибунала. Иностранцам возбранялось торговать книгами; от книготорговцев требовалось иметь в наличии список всех книг, которые они выставляют на продажу; всех осведомителей предлагалось вознаграждать четвертью или даже третью имущества еретика, на которого они донесли‹‹149››. Сам Карл уже не мог принимать соответствующих решений, но считалось, что он по-прежнему пользуется значительным влиянием.
Известие о том, что архиепископ Карранса, приблизительно тогда же, опубликовал сомнительный труд о катехизисе, вызвало в Риме настоящий переполох. Отчасти в качестве реакции на это событие блестящий, но жестокий папа Павел IV (Джанпьетро Караффа) наделил великого инквизитора Вальдеса особыми полномочиями‹‹150››. Седьмого января 1559 года корона увеличила сумму, выделявшуюся на нужды инквизиции. Великий инквизитор получил возможность проводить расследования в отношении всех старших клириков и даже арестовывать их, если сочтет необходимым. В Севилье сожгли как протестантов двадцать одного человека, в том числе Хуана Понсе де Леона, благородного юношу, брата графа Байлена‹‹151››. В ноябре 1559 года по всем испанским университетам прокатилась будоражащая новость: мол, кастильцам, которые обучаются за границей в «подозрительных» иностранных университетах, велено вернуться домой. Этот шаг многие восприняли как предвестие катастрофы, хотя на данный момент возвращения требовали только от кастильцев, но не от арагонцев и не от басков‹‹152››.
Список инквизиции 1559 года запретил пятьсот пьес. Почему именно пьесы удостоились такого внимания, сказать сложно, однако отныне всем драматургам следовало предаваться сочинительству, уделяя пристальное внимание содержанию текстов‹‹153››. Подвергся запрету и плутовской роман «Жизнь Ласарильо с Тормеса», причем в обеих частях (во второй части, увидевшей свет в Антверпене 1554 году, Ласарильо представал в облике рыбы). Целиком роман не издавался в Испании вплоть до девятнадцатого столетия.
Особо отмечу, что инквизиция как будто не возражала против издания и распространения рыцарских романов, проявляя поразительную терпимость. Ни один из этих мирских текстов не был внесен в список запрещенных книг, хотя иногда и высокопоставленных авторитетов, пусть даже порой высокопоставленные персоны — императрица-регент или принц Филипп в юности, — осуждали бы «бесчисленные сочинения и вымыслы на народном языке наподобие Амадиса»‹‹154››. Возможно, дело было в том, что у этих необычных романов имелось слишком много сторонников при дворе (сам император, святой Игнатий, святая Тереза Авильская)‹‹155››. Судя по всему, королевский двор беспокоился не столько из-за того, что сами испанцы в Новом Свете продолжат читать эти книги, сколько из-за того, что эта вредная привычка могла распространиться на индейцев, весьма подверженных, как чудилось со стороны, чужому влиянию.
В 1561 году «конференция» по всем этим малоприятным вопросам состоялась в доминиканском монастыре Аточа в Мадриде. Лас Касас предстал перед королем Филиппом точно так, как прежде нередко появлялся перед императором Карлом V. Францисканец Хуан Сальмерон обосновывал справедливость войн с индейцами «их смертными грехами и человеческими жертвоприношениями»