‹‹657››. В первые годы испанского заселения Филиппин на острове Негрос возникло шестнадцать энкомьенд, двенадцать появилось на Лейте, одиннадцать на Сибабоа, острове неподалеку от Лусона, и три на Себу‹‹658››. Когда территорию самого острова Лусон делили между поселенцами, энкомьенду на 8 тысяч душ получил предприимчивый Мартин де Гойте.
Эти энкомьенды в Америках именовались encomiendas suavizadas («энкомьенды ослабленного режима»), то есть хозяйства, владельцы которых были вправе принуждать naturales к труду в обмен на предоставление защиты и наставлений в христианской вере‹‹659››. Но на Филиппинах привычное уложение изменили с таким расчетом, чтобы дань невозможно было подменять личным служением. Вскоре среди испанцев началось оживленное обсуждение вопроса, позволено ли филиппинцам приносить дань, что называется, натурой‹‹660››.
Еще одной модификацией базовых принципов энкомьенды на островах стала так называемая система поло, согласно которой naturales делились на repartos (категории), регулярно получавшие плату за кратковременные принудительные работы (сорок дней в год). Применение системы поло облегчалось тем обстоятельством, что у naturales аналогичное разделение существовало и до прибытия испанцев. Прежняя «сословная» система Филиппин частично сохранялась, чтобы naturales-плебеев можно было привлекать к таким задачам, как рубка деревьев, строительство кораблей, обслуживание пушек и изготовление такелажа. При необходимости их также принуждали к службе на галерах.
Как и следовало ожидать, сразу после выделения первых энкомьенд среди испанцев начались споры о том, на какой срок предоставляются эти владения: на одно поколение, на два или в вечное пользование. Полагаю, читатель не удивится, узнав, что окончательное решение так и не было принято.
Третьим элементом испанского правления на Филиппинах были плавания так называемого «манильского галеона», который начал безжалостно торить путь из Новой Испании и обратно с 1570-х годов и являлся необходимым условием поддержания политико-экономического единства Новой Испании и Филиппин‹‹661››. Начнем с того, что количество кораблей, ежегодно пересекавших Тихий океан в направлении от Манилы к Акапулько, сильно варьировалось. По-видимому, в первые годы делалось по четыре рейса, хотя всего три корабля прибыли в Акапулько в 1570 году. Первый полноценный груз китайских товаров, судя по всему, отправили в Акапулько в 1573 году. С тех пор галеоны пересекали океан ежегодно вплоть до восемнадцатого столетия.
В ходе этих примечательных перевозок в Акапулько из Манилы стали поступать спиртные напитки, лекарства, шелк, хлопок и фарфор (китайский, разумеется), а обратно шли поставки оливкового масла, европейского и американского сукна, вина, свинца, олова, золота и, конечно и прежде всего, мексиканского серебра. Однажды галеон прибыл в Новую Испанию с полным трюмом товара, но без единой живой души на борту, поскольку команда бесследно исчезла: «Этот призрак вошел в гавань сам по себе»‹‹662››.
Одна поставка 1581 года предназначалась для Кальяо в Перу, но была перенаправлена в Акапулько. Высокая ценность мексиканского серебра и немалый спрос на него в Китае способствовали постоянному притоку диковинок и разнообразных желанных товаров из Китая в Новую Испанию. Это обстоятельство, вне сомнения, побуждало испанцев уделять Маниле все больше и больше внимания, благодаря чему Манила вскоре превратилась в огромный мультикультурный город‹‹663››.
Наиболее очевидным следствием упомянутых плаваний галеонов в Акапулько и обратно было то, что каждый год город Манила на несколько месяцев становился грандиозной торговой ярмаркой. Порт оккупировали временные китайские рабочие, а в гавани появлялось громадное число китайских судов. Так, в 1595 году в манильской гавани насчитали пятьдесят китайских судов‹‹664››.
В 1593 году король Филипп, после долгой беседы с советом по делам Индий, решил ограничить число галеонов на маршруте в Акапулько до двух в обе стороны. Почему именно до двух? Совет посчитал, что ровно такое количество ежегодных рейсов в состоянии обеспечить отправляющая и принимающая территории. Численность экипажей галеонов и их обязанности тоже существенно варьировались, но в команде всегда были капитан, два (как правило) вторых помощника, три или четыре штурмана, два боцмана, два младших боцмана и два специалиста, которых нанимали следить за пушками. Еще на борт обыкновенно брали двух хирургов. Также на этих галеонах можно было встретить нотариусов, капелланов, корабельных плотников, аудиторов, возможно, водолазов и майордомов. Иногда морем путешествовали генеральные инспекторы. Экипаж мог насчитывать от шестидесяти до ста человек. На пути из Акапулько на борту обычно присутствовали, кроме того, мастер по серебру (ремесленника), армейский чин и старший сержант. Порой капитану поручали зайти на Марианские острова или посетить малые острова Филиппинского архипелага. Из Акапулько галеоны чаще всего выходили в конце марта, а из Манилы отплывали с июля‹‹665››. Капитан галеона получал солидное жалованье, от 50 000 до 100 000 песо за рейс туда и обратно‹‹666››.
До конца 1570-х годов Тихий океан воспринимался испанскими путешественниками как подобие огромного озера, на котором не возникало ни малейшей потребности в наличии какой-либо обороны. Так было до того, как сэр Фрэнсис Дрейк завершил свое знаменитое кругосветное плавание (1577–1580). Но и позднее сколько-нибудь серьезные попытки укрепить оборону не предпринимались.
В 1580-х годах прибытие и отбытие галеонов с грузом сделалось основополагающим смыслом пребывания испанцев в Маниле. Мало кто пытался использовать великолепные возможности для развития сельского хозяйства в окрестностях города, и даже золотые запасы Лусона — достаточно обильные — ни в коей мере не разрабатывались. Рынок (Южной Америки) предъявлял спрос на китайский шелк, фарфор и прочие товары тонкой выделки. Манильские галеоны комплектовались преимущественно испанцами, но почти все товары для погрузки предоставляли китайцы, которые вдобавок фактически присвоили себе торговлю и производство в Маниле, в том числе изготовление фарфора.
Потому сам Китай попал, что называется, в фокус испанского внимания. Эта территория была известна как хорошо управляемая, обширная и богатая земля многочисленных городов с каменными стенами, причем поговаривали, что многие из этих городов намного превосходят размерами европейские. Первое указание на потенциальные устремления филиппинских испанцев находим в документе от июля 1569 года:
Прежде всего необходимо заселить эти острова [то есть Филиппины], ибо неправильно было бы плавать среди стольких островов и на таких просторах… до самого побережья Китая на больших кораблях, что передвигаются лишь усилиями гребцов. Для покорения столь обширной земли с таким количеством населения требуются люди, готовые справиться с чем угодно, что бы ни случилось, пускай даже мне докладывали (в том числе сами китайцы), что китайское население никоим образом не является воинственным667.
Так писал сам Легаспи, адресуя послание домой в Испанию; можно сказать, что уже тогда начала формироваться соблазнительная мечта о покорении Китая. В 1569 году некоторые испанцы на Филиппинах пытались выдавать себя за китайцев. Эти попытки оказались не слишком успешными‹‹668››. Однако еще раньше Легаспи в очередном послании королю Филиппу предложил построить шесть галер «для продвижения вдоль китайского побережья и достижения соглашений с тамошними жителями»‹‹669››.
Двенадцатого декабря 1567 года городской совет Мешико также напомнил королю, что по договору с Португалией испанской короне принадлежат не только Западные острова (Филиппины), но и острова у берегов Китая‹‹670››. Замечательный каталонский историк Мануэль Олье утверждает, что с самого начала колонизации Филиппин испанцы принялись собирать сведения о материковом Китае от китайских и филиппинских купцов, позднее от китайских иммигрантов и торговцев на Филиппинах, известных как санглейи (sangleyes)‹‹671››. Легаспи вскоре вспомнил о том, что является, по сути, конкистадором, и написал королю: «С Божьей помощью и с малым числом людей мы легко их покорим»‹‹672››.
Представление о Филиппинах как о «двери» в Китай с тех пор оставалось неизменно актуальным. 10 августа 1571 года августинец фра Мартин де Рада (с которым мы уже встречались в этой главе) сообщал из Манилы вице-королю Новой Испании Энрикесу де Альмансе‹‹673›› о своем намерении основать миссию в Китае, ибо несколько санглеев решили вернуться с Филиппин в окрестности Кантона, а из этих возвращавшихся один или двое приняли христианство. Они согласились взять с собою в Китай двух монахов‹‹674››. В монастыре Рады на протяжении полугода находился китаец по имени Канчо, который не мог отправиться домой до окончания муссона. Преодолев с немалыми затруднениями языковой барьер, Рада узнал много интересного и полезного о китайской политической системе и гражданской службе, причем как об их текущем состоянии, так и о предыдущих временах. Например, выяснил, что талантливому человеку разрешается в юности сдать экзамен и получить назначение в отдаленную провинцию. Эти правила были приняты при династии Мин.