года.
Между тем творцы высокой политики не ведали устали, как и прежде. В июне 1582 года королевский агент — или высокопоставленный чиновник — в Маниле Хуан Баутиста Роман направил королю Филиппу послание, в котором настоятельно призывал к заключению полноценного торгового соглашения с Китаем, но прибавлял, что, если такого соглашения не удастся заключить мирным путем, он теперь одобряет применение военной силы для достижения цели‹‹724››. Однако губернатор Ронкильо сообщил королю, что вооруженных сил на Филиппинах явно недостаточно для вторжения в Китай. Понадобится, как говорили и другие, прислать многочисленное подкрепление из Новой Испании‹‹725››. Ронкильо также отослал фра Алонсо Санчеса обратно в Макао, чтобы выяснить, ведется ли там какая-либо деятельность от имени дона Антониу де Крату, претендента на португальский трон, и чтобы заодно обеспечить переход Макао во владение единого монарха Испании и Португалии Филиппа II. Еще Санчесу поручалось собрать сведения об умонастроениях китайцев на случай, если военное решение будет принято окончательно.
Экспедиция под руководством решительного португальского капитана Матиаша Панелы ушла из Макао на север к Чжаоцину в апреле 1582 года. Другая, под командованием Херонимо де Бургоса, которого сопровождали семнадцать францисканцев и отряд солдат, выступила в июне. В Чжаоцине к Панеле обратился местный правитель Чэнь, желавший купить серебро. Вместо того Панела подарил Чэню часы, весьма щедрый дар для той эпохи, обернувшийся немалыми выгодами‹‹726››. Макао продолжал португализироваться. Разрешение на прибытие иезуитской миссии в Китай было согласовано, и блестящему изобретательному итальянцу Маттео Риччи вскоре предстояло приступить к обязанностям, которые он великолепно исполнял в Китае на протяжении двадцати семи лет‹‹727››.
В Маниле смерть губернатора Гонсало Ронкильо в феврале 1583 года имела крайне трагические последствия. На его похоронах в новом, временном соборе на помосте с гробом зажгли высокие восковые свечи. Сильный ветер взметнул пламя к деревянной крыше здания. Собор сгорел дотла, удалось спасти лишь алтарь. Большая часть бамбуковых домов Манилы, крытых сухими листьями, тоже сгинула в огне, заодно с дворцом нового епископа и главной приходской церковью, органом и складом, полным товаров, что ожидали отправки в Новую Испанию на очередном «манильском галеоне»; было уничтожено много книг из библиотеки епископа Саласара и небольшой форт со всем оружием. Корабельные и другие бронзовые пушки попросту расплавились от жара. Большинство из 700 испанцев остались без крыши над головой и без имущества, как и около 3000 китайцев (санглеев) Манилы.
Восстановлением города выпало заниматься Диего Ронквильо, племяннику покойного Гонсало. Диего временно занял пост губернатора. Важную роль в восстановлении также сыграл целеустремленный иезуит фра Антонио де Седеньо, научивший филиппинцев изготавливать плитку и кирпич, строитель первого каменного форта и первой печи для обжига в новой колонии. На этом этапе испанской имперской истории иезуиты нередко выступали движущей силой внедрения инноваций.
Именно в эти годы формировался характерный стиль испано-филиппинской архитектуры, образцами которого в Маниле являлись августинский и францисканский монастыри, прекрасная больница Святого Климента, большая доминиканская церковь Реаль Колехиата де Сан-Хосе и церковь-крепость Нуэстра-Сеньора-де-Гия. Вскоре построили новый рынок, в том числе 150 лавок, в которых проживало 600 китайцев. Однако новый пожар уничтожил многие здания в конце столетия.
Епископ Саласар и новый губернатор редко виделись друг с другом. Епископ призывал к человеколюбию и справедливости, а губернатор явил себя узколобым бюрократом. Но в начале 1583 года они договорились о том, что 8000 испанцев и флот численностью до дюжины галеонов позволят испанской короне без особых хлопот взять верх над китайской династией Мин. Епископ признавал, что в прошлом поддерживал мнение большинства образованных людей Испании и всей империи, осуждавших покорение туземных народов. Но с момента прибытия на Филиппины, где он смог посоветоваться с более сведущими богобоязненными людьми, он изменил свою точку зрения. И Кортес с ним бы согласился‹‹728››.
Двадцать седьмого марта 1583 года неутомимый иезуит фра Алонсо Санчес вернулся в Манилу из Китая и всецело согласился с епископом Саласаром. Невозможно, уверял Санчес, проповедовать слово Божье в Китае без военной силы за спиной. Он уверенно рассуждал о небывалых преимуществах, коммерческих и политических, которые сулило покорение Китая (la empresa de China). Впрочем, по его подсчетам выходило, что для завоевания понадобятся 10 000 человек, намного больше, чем предполагали Ронкильо и Саласар. Но на захват Кантона достаточно всего 200 человек, а с падением этого города остальные китайские города приноровятся к новой власти. Фра Санчес легко убедил губернатора Ронкильо, поскольку упирал на то, что его мнение базируется на практическом опыте очевидца‹‹729››. О Маттео Риччи он отозвался как о человеке, который настолько сжился с китайцами, что стал почти неотличим от них‹‹730››.
Весной 1583 года в Маниле состоялась встреча людей, ответственных за осуществление «китайского проекта», и на этой встрече подробно обсуждалось право короля Испании на завоевание Китая‹‹731››. Епископ Саласар затеял, по его собственным словам, «юридический богословский процесс», направив свои соображения по данному вопросу папе Григорию XIII (Уго Бонкомпаньи) и королю Филиппу. Епископ составил опросник из восемнадцати пунктов, которые предстояло потом оценить восьми судьям. В формулировках ощущалось влияние Франсиско де Витории, теолога из Саламанки, у которого учился Саласар. На встрече развернулась дискуссия о том, можно ли назвать любой подобный конфликт «справедливой войной»; Саласар теперь полагал, что да, но прибавлял, что говорить об этом людям пока преждевременно. Вскоре после того был создан новый верховный суд в Маниле, управлявший не только Филиппинским архипелагом, но и материковым Китаем («открытым или подлежащим открытию»). Чиновники, связанные с этим довольно своеобычным учреждением, начали исполнять свои обязанности в следующем году. 9 июня 1583 года фра Санчес направил длинное письмо Клаудио Аквавиве, генералу ордена иезуитов, прося поддержать предложение об отправке военной силы в Китай‹‹732››.
Через несколько недель губернатор Диего Ронкильо написал в Мадрид, что нрав и обычаи Китая таковы, что, пусть этот край располагает едва ли не богатейшими плодороднейшими землями в мире, победить китайцев не составит труда. И снова упомянул, что для завоевания потребуется всего 8000 человек‹‹733››. В начале 1584 года епископ Саласар, похоже, снова передумал насчет разумности вторжения, но 25 июня того же года Франсишку Кабрал, португальский иезуит, написал из Макао королю Филиппу письмо с пламенным (пусть ничем не подкрепленным) призывом к вторжению и завоеванию Китая. Поскольку Китай был империей, ожидалось, что завоевание будет мало чем отличаться от покорения ацтеков и инков. Испанцы должны захватить императора в Пекине, как захватили Монтесуму и Атауальпу, и все тогда пойдет как по писаному. В духовном и материальном отношении завоевание рисовалось весьма выгодным. Кабрал рассуждал о 10 000 солдат, но уверял, что 2000 из них будет достаточно легко нанять в Японии при содействии отцов-иезуитов‹‹734››. А китайцы в Маниле, говорилось в письме, наверняка поддержат эти планы.
Несмотря на приготовления к вторжению и последующему завоеванию, по-прежнему реализовывались идеи более мирного свойства. Так, в тот же день, когда Кабрал написал свое письмо (25 июня), королевский агент в Маниле Хуан Баутиста Роман предложил отослать императору в Пекин богатые дары — роскошный наряд из бархата и парчи, фламандский гобелен, а также венецианское стекло, несколько зеркал, диковинки из Милана, бочонки красного и белого вина, пару-тройку мечей и картины Санчеса Коэльо, о которых упоминалось выше‹‹735››. Увы, эти дары скорее смутили бы, а не восхитили китайцев.
Спустя несколько недель фра Алонсо Санчес вновь заявил, что никакое мирное обращение Китая в христианство невозможно и необходимо — насущно необходимо — немедленно приступить к завоеванию. Все, кто был осведомлен о китайцах, согласились с тем, что ведущиеся споры «надлежит закончить так, чтобы Китай разделил участь Новой Испании и Перу»‹‹736››.
Китайских торговцев в Маниле между тем переселили в особый квартал, звавшийся Байбай, или Париан, — внутри городских стен. Этот квартал быстро превращался в оживленное место с проложенными под прямым углом друг к другу улицами, что окружали озеро, куда могли входить морские суда. Посреди озера находился остров, где наказывали преступников. Всего в Маниле проживало около 4000 санглеев, а в Байбае с 1589 года появилась католическая церковь‹‹737››. Китайцы, которые из поколения в поколение доминировали во многих профессиях, от переплетного ремесла до выпечки, от содержания таверн до каменной кладки, иногда ненадолго покидали этот квартал, но в целом оставались там вплоть до девятнадцатого столетия. Сотрудничество двух врагов, двух враждебных культур, виделось вполне возможным.