Чуть позже, в первой половине XVI в., Сигизмунд Герберштейн в «Записках о Московии», отдавая дань прежней традиции, называет эту народность «чики или цики» (ciki), хотя параллельно уже использует новое название – «черкасы пятигорские»: «…около Меотийских болот и Понта при реке Кубани (Cupa), впадающей в болота, живет народ абхазы (Aphgasi). В этих местах до самой реки Мерула (Merula), вливающейся в Понт, находятся горы, в которых обитают черкесы (Circassi) или цики (Ciki). Полагаясь на неприступность гор, они не подчиняются ни туркам, ни татарам. Однако русские свидетельствуют, что они христиане [живут по своим законам], согласны с греками в вере и обрядах и совершают богослужение на славянском языке, который у них в употреблении»[321].
Приведенные примеры показывают, что в XV–XVI вв. происходит постепенное превращение зихов в циков, а затем в чиков. Связано это было с тем, что в греческом языке, в отличие от латинского, отсутствуют звук и буква «ч». Русский книжник также заметил подобную перемену, но, незнакомый с народами Кавказа, он связал их с более знакомыми ему чехами. Так появилось утверждение, что Мария являлась дочерью чешского князя или короля.
В современной научной литературе, опираясь на показания вышеприведенных источников XVI в., зихов обычно принято считать предками адыгов. Но в действительности этногенез кавказских народов шел более сложным путем. В частности, Л.И. Лавров указывал, что еще в XIX в. название древнего племени «зихов» существовало у грузин в форме «джихи» для обозначения абазин. Оно же в форме «а-зыгьа» у адыгейцев до сих пор означает абхазов. Следует также указать, что и «адыге» – теперешнее самоназвание адыгейцев и кабардинцев – восходит (через «адзыге») к термину «зихи». Тот факт, что несколько народов оказались связанными с именем зихов, со всей очевидностью говорит о миграциях, которые здесь имели место неоднократно.
Монгольское нашествие первой половины XIII в. и особенно последующее завоевание Тимура в конце XIV в. привели к опустошению равнинно-предгорных районов Северного Кавказа. Некогда обширная Алания обезлюдела. Картину ее гибели ярко обрисовали современники. Если автор середины XIV в. эль-Омари писал, что «до покорения этой страны татарами она была повсюду возделана, теперь же в ней только остатки этой возделанности», то польский автор начала XVI в. Матвей Меховский застает еще более печальную картину: «Аланы – это народ, живший в Алании, области Сарматии Европейской, у реки Танаиса и по соседству с ней. Страна их – равнина без гор, с небольшими возвышенностями и холмами. В ней нет поселенцев и жителей, так как они были выгнаны и рассеяны по чужим областям при нашествии врагов, а там погибли или были истреблены. Поля Алании лежат широким простором. Это пустыня, в которой нет владельцев – ни аланов, ни пришлых»[322].
Но если в предгорьях местные жители были практически уничтожены монголами, то в неприступных горных ущельях, наоборот, наблюдалась концентрация уцелевшего населения, бежавшего от захватчиков. Итогом этих изменений явились высокая плотность населения в этих районах и малоземелье горцев. Все это привело к острому демографическому кризису, вызванному невозможностью прокормить избыточное население в условиях высокогорья. Долго это продолжаться не могло, и, как только непосредственная военная угроза миновала, горцы начали продвижение на предгорные равнины. Так, во второй половине XIII в. произошло переселение кабардинцев на бывшие аланские земли Центрального Предкавказья. В XIV–XV вв. абазины переселились с Черноморского побережья на Северный Кавказ. Подобные миграции привели к чрезвычайной дробности здешнего населения, когда оно делилось на множество локальных групп, в литературе XIX в. обычно именуемых «племенами». Судьбы их были различными. Некоторые из них в результате войн, эпидемий, междоусобиц меняли территорию расселения и теряли политическое значение, другие – небольшие группы, зависимые от более крупных соседей, ассимилировались последними, третьи, наоборот, численно вырастали и расширяли область обитания. При этом зачастую бывало, что в процессе ассимиляции более мелкие группы принимали названия более крупных, или же имена от прежних названий вновь занимаемых ими местностей. Именно последнее наблюдаем в случае с черкасами-зихами[323].
Однако Шварн, живший в XII в., не имел никакого отношения к этническим переменам более позднего времени. Определение «зихский князь» применительно к нему означало «князь Тмутараканский», ибо эту же титулатуру использовали и византийские императоры.
Определенный ответ на вопрос об этническом происхождении Шварна может дать анализ его имени. Мы уже цитировали свидетельство Никоновской летописи: «Того же лета половци воеваша Русь, и убиша дву богатырей, Андрея Жирославича и брата его Шварня, за Переславлемъ; сестричичя же ихъ, такоже Шварня нарицаемого, плениша, и много множество христианъ пленивше отъидоша во своа»[324].
На его основе А.Ф. Литвина и Ф.Б. Успенский пытались построить генеалогию Марии следующим образом: с одной стороны, существует русский богатырь Андрей Жирославич, у которого имеется брат Шварн, очевидно, также носящий отчество Жирославич. С другой стороны, здесь же появляется его племянник (сын его сестры), носящий также имя Шварн, который, по их мнению, был отцом Марии[325]. Правда, согласиться с последним нельзя. Общее правило генеалогии гласит, что на столетие приходится время деятельности трех поколений, т. е. на одно поколение в среднем приходится примерно 30 лет. Согласно летописям, Шварн действует на протяжении 20 лет – с 1146 по 1167 г. Мария упоминается с 1174 по 1206 г. При этом в 1176 г. (т. е. через 30 лет после начала деятельности Шварна) она была матерью, по крайней мере, двоих детей, о чем говорит уже приводившееся свидетельство Лаврентьевской летописи о присяге владимирцев ее мужу: «Целоваша крестъ ко Всеволоду князю брату Михалкову и на детехъ его»[326]. Вместить в эту схему еще одного Шварна, как предлагают А.Ф. Литвина и Ф.Б. Успенский, невозможно.
Другой довод, выдвинутый исследователями, более серьезен: Мария Шварновна оказывается внучкой носителя бесспорно славянского имени Жирослав. Значит ли это, что она имеет славянские корни? Отнюдь. Имя Жирослав было довольно популярно среди древнерусской знати. В летописях домонгольского периода с этим именем упоминаются новгородский и туровский посадники, киевские тысяцкий и воевода, волынский боярин[327]. Но есть и исключение. Под 1149 г. Лаврентьевская летопись, рассказывая об одной из княжеских усобиц, сообщает о внезапном ночном переполохе, в результате которого пришлось «половцемъ всемъ бежати назадъ съ своимъ воеводою Жирославомъ»[328]. Н.М. Карамзин, комментируя данное известие, писал: «Каким образом воевода половецкий мог называться Жирославом… Сии варвары, чувствуя тогда превосходство россиян в гражданском образовании, заимствовали от них и самые имена»[329]. Подобная практика заимствования имен соседей – явление, свойственное не только обитателям южнорусских степей, но и других контактных зон. Несколько ранее, уже на другом конце Европы, сложилась аналогичная ситуация, когда англосаксы давали своим детям скандинавские имена в подражание датчанам и норвежцам, захватившим значительные части современной Англии.
Определенные указания может дать изучение этимологии имени Шварн. Как говорилось выше, в чешском и других западнославянских языках встречается слово švarny (ладный, пригожий, красивый). Возведение имени Шварн к этому слову на первый взгляд согласуется с общим алгоритмом превращения слов подобной семантики в прозвища, ставшие именами и их последующей антропонимизации. Между тем предполагаемая чешская генетика имени Шварн не подкрепляется историческими источниками Чехии: ни в одном из них не отмечено имени Шварн. Поэтому, на наш взгляд, поиски этимологического развития этого имени на чешском лексическом материале лишены оснований.
В то же время материалы антропонимики среди аланских имен фиксируют имя Сварн[330]. В соответствии с законами фонетики при появлении на Руси его имя было переделано в Шварн («с» и «ш» в индоевропейских языках чередуются: ср.: свейский – шведский; schwein (нем.) – свинья; шкло (белорус.) – стекло и т. п.)[331].
Для нас более существенным представляется то, что исследователи странным образом прошли мимо свидетельства Ипатьевской летописи, зафиксировавшей еще одну форму его имени – Кшварн. Под 1152 г. она сообщает, что отец Марии охранял брод через Днепр у Витичева: «Изяславлим сторожам стоящим на оной стороне со Кшварномъ и не дадущимъ вбрести въ Днепръ». Однако после того как половцы на конях стали форсировать реку, «сторожеве же Изяславли оубоявшеся бежаша». «Шварно же то видивъ, побеже»[332].
Как видим, имя отца Марии засвидетельствовано в двух вариантах: Шварно и Кшварн. Именно последняя форма, на наш взгляд, является находящейся ближе других к оригинальному звучанию имени, которое в определенный период хождения в иноязычной среде могло подвергнуться упрощению и принять форму Шварн/Сварн. Это произошло за счет утраты инициального согласного, что привело к упрощению инициального кластера согласных кшв. Это говорит о том, что указанное имя для носителей русского языка было семантически незначимым и записывалось летописцами в том виде, который они считали наиболее приближенным к оригиналу. Очевидно, что к моменту письменной фиксации, в определенный период хождения в не ясс