[363]. Главной их задачей являлось определение владельческой принадлежности того или иного предмета или животного. В отличие от них главной функцией герба изначально являлось стремление выделить себя и своих воинов из общей массы сражающихся даже в разгар битвы. Поэтому гербы изображались на щитах, знаменах и т. п. Этому способствовало и тогдашнее вооружение, поскольку доспехи воинов мало различались друг от друга. Позднее гербы появляются на печатях (древнейшие из них известны в Западной Европе с 1000 г.).
Пример с Марией не является чем-то уникальным. Спустя три столетия имеем еще более показательный случай, связанный с именем племянницы последнего византийского императора Софьей Палеолог. Как известно, двуглавый орел, ставший государственным гербом России, впервые появился в 1497 г. на печати московского великого князя Ивана III, скрепившей его жалованную грамоту волоцкому князю Федору Борисовичу и его брату рузскому князю Ивану Борисовичу. Начиная с XVIII в. историки полагали, что этот герб был заимствован великим князем из Византии, после того как он в 1472 г. вступил в брак с Софьей.
Правда, в начале XX в. академик Н.П. Лихачев подверг сомнению эту гипотезу. Главным доводом стало то, что прошла целая четверть века со времени брака Ивана III до помещения орла на русскую печать. Позднее целый ряд ученых подтвердил правоту исследователя, найдя доказательства, что знаком власти в Византии двуглавый орел никогда не являлся. Скорее всего, великий князь, стремясь возвысить свой авторитет, использовал эту эмблему в подражание гербу императора Священной Римской империи, где двуглавый орел олицетворял верховную власть (в современной Австрии на государственном гербе до сих пор изображен двуглавый орел)[364]. Тем не менее, каково бы ни было происхождение российского герба, нельзя отрицать того, что значительную роль в признании этой эмблемы сыграла Софья Палеолог.
Очерк истории развития геральдики требует отдельного рассмотрения. Здесь же укажем, что, судя по всему, именно с именем Марии следует связать первое известное в отечественной истории появление герба (в современном смысле этого термина).
Загадка «Слова о полку Игореве»
С именем Марии косвенно связана история самого известного памятника древнерусской литературы «Слово о полку Игореве». Рукопись памятника, входившая в состав сборника из нескольких литературных текстов, была найдена в конце XVIII в. графом А.И. Мусиным-Пушкиным (1744–1817). Первое печатное известие об этом открытии появилось в октябре 1797 г. в гамбургском журнале на французском языке Spectateur du Nord («Северный зритель»). Н.М. Карамзин, которому принадлежало несколько заметок о русской литературе, в одной из них писал: «Два года тому назад открыли в наших архивах отрывок поэмы под названием: „Песнь Игоревых воинов“, которую можно сравнить с лучшими Оссиановскими поэмами».
Открытие А.И. Мусина-Пушкина вызвало неподдельный интерес тогдашней общественности, а для императрицы Екатерины II была сделана копия рукописи «Слова». Подобное внимание к памятнику объяснялось достаточно просто: в это время в Западной Европе гремела слава Оссиана, легендарного кельтского барда III в. Его имя для широкой английской общественности открыл Джеймс Макферсон (1736–1796), школьный учитель из Шотландии. В 1760 г. он опубликовал книгу «Отрывки древней поэзии, собранные в горах Шотландии». Она произвела фурор, и, несмотря на то что книга была издана анонимно, имя ее автора вскоре стало известно всем. По настоянию почитателей, собравших значительную сумму денег, Макферсон в том же году был направлен в горы на севере Шотландии на поиски материалов об эпическом герое Фингале, о деяниях которого рассказывал его сын Оссиан. Новая книга практически сразу вышла двумя изданиями, а менее чем через год ее перепечатали в Лондоне. После этого успеха на собранные по подписному листу средства Макферсон предпринял еще одну поездку в горную Шотландию, откуда привез новые поэмы. Затем Макферсон объединил их с «Отрывками» в «Сочинения Оссиана, сына Фингала, переведенные с гэльского языка Джеймсом Макферсоном», которые завоевали огромную популярность в Европе и Америке.
В России первые переводы из Оссиана появились на рубеже 80-х – 90-х годов XVIII в. В 1788 г. вышли «Поэмы древних бардов», представлявшие вольный пересказ А.И. Дмитриевым поэм Оссиана, а в 1792 г. увидел свет полный перевод с французского издания Летурнера, выполненный Е.И. Костровым[365]. Находка «Слова» показала, что подобные поэтические произведения были характерны не только для Западной Европы, а существовали и в Древней Руси.
Джеймс Макферсон пережил не только славу, но и разочарование самых преданных сторонников. Вскоре после публикации «Сочинений Оссиана» его стали просить, а затем настойчиво требовать предъявить подлинные древние рукописи, с которых он делал свои переводы. Однако тот всячески затягивал дело, ссылаясь на свою занятость. В итоге разразился грандиозный скандал, в результате которого Макферсон был обвинен в литературной мистификации, а самому ему пришлось на два года уехать в Америку. Уже после его смерти другие исследователи безуспешно пытались найти древние рукописи, хоть сколько-нибудь близкие к поэмам Оссиана, но ничего подобного найдено не было, и в итоге сочинения Макферсона были признаны литературной подделкой.
Все эти подробности, без сомнения, были известны А.И. Мусину-Пушкину. Поэтому несколько лет ушло у него на подготовку издания памятника, которое увидело свет в 1800 г. тиражом 1200 экземпляров[366]. Поскольку в найденной рукописи отсутствовало разделение на слова и предложения, ему, вероятно, с помощью А.Ф. Малиновского и Н.М. Карамзина, удалось это сделать (об этом свидетельствуют их сохранившиеся выписки с комментариями). Оригинальный древнерусский текст «Слова» готовил к публикации Н.Н. Бантыш-Каменский (1737–1814), крупнейший русский археограф своего времени, управляющий московским архивом Коллегии иностранных дел.
Первое издание 1800 г. появилось без всяких указаний на лиц, трудившихся над чтением памятника, его переводом, подстрочными объяснениями, преимущественно с исторической стороны, на основании «Российской истории» В.Н. Татищева. Только на с. VII предисловия, в примечании, замечено, между прочим: «Подлинная рукопись, по своему почерку весьма древняя, принадлежит издателю сего (гр. Алексею Ивановичу Мусину-Пушкину), который, чрез старания и просьбы к знающим достаточно российский язык, доводил чрез несколько лет приложенный перевод до желанной ясности, и ныне по убеждению приятелей решился издать оный на свет». Так было открыто миру «Слово».
Проникнутое мотивами славянской народной поэзии и языческой мифологии, по своему художественному языку «Слово» резко выделяется на фоне древнерусской литературы. Эта уникальность памятника стала едва ли не главным поводом для сомнений в его подлинности. Появились подозрения, что рукопись «Слова», так же как и сочинения Оссиана, – искусная подделка под древность, созданная в XVIII в. Уже в 1811 г. профессор Московского университета М.Т. Каченовский (1775–1842) в статье «Взгляд на успехи российского витийства в первой половине истекшего столетия» поставил под сомнение подлинность «Слова»[367]. В мае 1812 г. на заседании Общества любителей российской словесности ему возражал К.Ф. Калайдович (1792–1832).
Но буквально через несколько месяцев, в начале сентября 1812 г., во время знаменитого московского пожара в период наполеоновского нашествия рукопись сгорела в доме А.И. Мусина-Пушкина на Разгуляе. Гибель единственного списка произведения лишила исследователей возможности произвести анализ почерка, бумаги, чернил и прочих материальных характеристик первоисточника. Сразу после окончания войны, в 1813 г., К.Ф. Калайдович постарался собрать все сведения о рукописи «Слова» от людей, видевших эту рукопись. Удалось установить, что сгоревший список относился, судя по почерку, к XV или XVI в.
С вопросом – где найдена рукопись? – К.Ф. Калайдович обратился непосредственно к А.И. Мусину-Пушкину. Тот 31 декабря 1813 г. отвечал ему: «До обращения Спасо-Ярославского монастыря в Архиерейский дом управлял оным архимандрит Иоиль, муж с просвещением и любитель словесности; по уничтожении штата остался он в том монастыре на обещании до смерти своей. В последние годы находился он в недостатке, а по тому случаю комиссионер мой купил у него все русские книги, в числе коих в одной под № 323-м, под названием Хронограф, в конце найдено „Слово о полку Игореве“»[368].
Основанная на словах самого А.И. Мусина-Пушкина версия о приобретении им рукописи со «Словом» у бывшего настоятеля упраздненного к тому времени ярославского Спасо-Преображенского монастыря архимандрита Иоиля (Быковского) с этого времени стала общепринятой и вошла в школьные учебники. Ее, казалось бы, подтверждали описи обители. В монастырской описи 1787 г. против № 285 «Хронограф в десть» Г.Н. Моисеевой было обнаружено стертое слово, читаемое как «отданъ». В описи следующего, 1788 г. эта рукопись была отмечена как уничтоженная «за ветхостию и согнитием». На основании этого исследовательница пришла к выводу, что сборник со «Словом» в 1787 или 1788 г. был изъят Иоилем из монастырской библиотеки и впоследствии отдан А.И. Мусину-Пушкину. Для сокрытия в описи была сделана запись о его мнимом уничтожении[369].
Однако в 1992 г. версия о находке «Слова» в Ярославле рассыпалась буквально в прах. Е.В. Синицына обнаружила, что якобы «отданный», а затем «уничтоженный за ветхостию и согнитием» Хронограф под № 285 со временем вернулся в Ярославль, где хранится и поныне в собрании Ярославского музея под современным № 15443. Однако «Слова» там нет