Глава XЭмигранты императорской крови
В первые недели нашего пребывания в Лондоне практически не было других беженцев из России, кроме нас. Потом они начали прибывать, как правило, более или менее многочисленными группами. Первыми приехали вдовствующая императрица Мария Федоровна, ее дочь и внуки. Вдовствующая императрица пользовалась покровительством части британской королевской семьи, ведь она была теткой короля Георга, сестрой его матери, королевы Александры. Императрица Мария Федоровна и еще несколько представителей моей семьи оставались на юге России, пока у них была такая возможность. В Англию их доставил британский дредноут «Мальборо». В то время все ждали нового наступления большевиков на Крым; хотя моих родственников, которые еще оставались там, охранял полк русских офицеров-добровольцев, оставаться в стране им было небезопасно. Несмотря на все пережитые ими испытания, уезжали они неохотно. В Ялту посылали пароходы и грузовые суда, на которых вывозили гражданское население; императрица не позволяла капитану своего корабля поднимать якорь, пока не убедилась, что не забыли никого из ее знакомых.
Ее прибытие в Лондон было окутано тайной; принимающая сторона делала все, дабы избежать публичности. Ее высадили с военного корабля в каком-то порту, где, насколько я помню, ее встретила сестра, королева Александра. Они обе отправились в Лондон поездом. Нам сообщили о времени их прибытия лишь в последнюю минуту. По пути на платформу нас на каждом углу останавливали сотрудники полиции, которым мы обязаны были сообщить наши имена. Нам удалось попасть на перрон с большим трудом. Мы вышли на платформу, когда поезд уже подходил. Сцена, свидетелями которой мы стали, напоминала приемы прежних дней, однако как все отличалось! Не было ни блеска, ни пышности, а самому приему недоставало радушия, пусть даже формального. На переднем плане стояли король и королева с семьей; чуть позади – группа их приближенных. Мы держались в тени. Никаких толп; на вокзале было пусто и очень тихо. Поезд остановился. В первом вагоне у одного окна стояла королева Александра, у второго – императрица Мария Федоровна. Члены королевской семьи поднялись к ним. Обменялись приветствиями; затем все вышли на платформу, во главе с двумя королевами и императрицей. Затем к ним присоединились мы, и императрица, после того, как мы поцеловали ей руку, обратилась к нам с несколькими словами.
Мария Федоровна не слишком изменилась за те два с половиной года, что я ее не видела. Как всегда, она была одета в маленький черный сшитый на заказ костюм и шляпку с блестками. На шее она носили короткое боа из перьев. Она не выглядела ни испуганной, ни расстроенной; она сохраняла полнейшее спокойствие и даже сдержанно улыбалась. Сравнивала ли она свой нынешний приезд с прошлыми визитами? Заметила ли пустоту на платформе, неловкость встречающих, смешанные чувства, с которыми ее приняли? От нас не ускользнула ни одна мелочь, и наши впечатления оказались болезненными.
Королева Александра увезла сестру в свою резиденцию Мальборо-Хаус, где сестра поселилась с ней вместе по ее настоянию. Две сестры, одной за семьдесят, другой под семьдесят, сохраняли девичью преданность друг другу. Она тянулась с детства, когда они жили в Дании, во дворце их отца. Долгие годы сестры ежедневно обменивались письмами или телеграммами; обеим недоставало непосредственного общения во время войны и особенно во время революции, и королева очень беспокоилась за сестру. И вот они снова оказались вместе. Внешне обе выглядели гораздо моложе своего возраста; в светлых волосах королевы и темных императрицы почти не было седины, а их глаза не утратили яркости. Обе были невысокие, гибкие и живые. Они были на удивление активны, быстро двигались и сохраняли интерес к тому, что происходило вокруг них. Те их окружающие, которые не занимались политическими интригами, в ком еще сохранились человеческие чувства, ценили привязанность сестер друг к другу и не сомневались, что обе очень рады воссоединению. Но шли недели и месяцы, и их отношения начали меняться. Две пожилые дамы, день за днем вынужденные находиться в обществе друг друга, не могли не заметить: хотя возраст во многом пощадил их, особенно в части внешних признаков, на самом деле они все же старушки, уставшие от жизни. Их уже почти ничто не объединяло, кроме возраста. Пятьдесят с лишним лет они вели совершенно разный образ жизни с разными, иногда даже противоположными интересами, у них были разные точки зрения на многое. Хотя в прошлом они регулярно встречались, их встречи были короткими и насыщенными другими интересами; кроме того, они могли приезжать и уезжать, когда хотели. Теперь же они оказались привязаны друг к другу. Императрица тяжело переносила глухоту королевы, королеву раздражало вмешательство слуг императрицы в ее упорядоченный распорядок жизни. Пусть и тактично, они жаловались друг на друга; каждая намекала на перемены во внешности сестры. Им недоставало прежнего единства; они не могли понять, какая кошка пробежала между ними, хотя их привязанность оставалась глубокой, как всегда. Публика перешептывалась; разлад между сестрами всех очень огорчал. К счастью для них обеих, по политическим причинам было решено, что императрице лучше покинуть Англию и поселиться в Дании, у себя на родине.
И все же зиму и весну 1919/20 года они провели вместе, и мы с Дмитрием часто посещали их в Мальборо-Хаус. В их обществе не верилось, что в мире многое изменилось. Хотя к тому времени уже просочились известия об убийстве царя и его семьи, и даже официальные лица как будто в том не сомневались, мир еще не получил убедительных и окончательных доказательств трагедии. Слухи достигли ушей императрицы, но она не желала им верить. О своих сыновьях и внуках она говорила, как если бы они были живы, и ждала от них известий. Ее убежденность и вера была столь прочными, что многие считали, будто она получила утешительные сведения. Поползли слухи, один причудливее другого, распространяемые и дополняемые подробностями по мере того, как они передавались из уст в уста. Иногда говорили о каком-то офицере, который приехал из Сербии, а там встретил друга, который, в свою очередь, видел императора собственными глазами. Потом называли человека, который достоверно знал, что императорская семья спасена и спрятана группой сибирских крестьян, принадлежавших к какой-то секте, которые жили в чаще непроходимой тайги, где царская семья находится в полной безопасности. Царя и его близких якобы видели в Китае, Сиаме или Индии. Знакомые знакомых видели письма, получали телеграммы, беседовали с очевидцами и так далее. Наконец, подобные истории приелись; никто не обращал на них серьезного внимания.
Ксения, старшая дочь императрицы, которая приехала в Англию вместе с матерью, жила в маленьком доме, где теснились ее многочисленные сыновья и женская прислуга; все они приехали с ней из России. Улыбающаяся, всегда оживленная и немного смущенная, она бродила по дому, ища хоть немного уединения. С ней мы виделись очень часто; мы ездили в гости к ней, а она к нам.
Князь Юсупов, женатый на ее единственной дочери, покинул Россию одновременно с императрицей и тоже обосновался в Лондоне. Они с женой жили в апартаментах, которые он купил и обставил до войны и в которых останавливался во время прежних частых приездов в Лондон. Феликс пытался восстановить дружеские отношения с моим братом, но его усилия не увенчались успехом. Дмитрий давно знал, что Юсупов нарушил обет молчания, данный при убийстве Распутина. Он не только делился со всеми случайными собеседниками подробностями той ужасной ночи, но даже зачитывал вслух записки, которые набросал после случившегося. Подвальная комнатка в его петроградском особняке осталась точно в том же состоянии, в каком она находилась в ночь убийства. Он обычно показывал дрожащим поклонницам белую медвежью шкуру на полу, которая, по его словам, пропиталась кровью Распутина. К счастью, пятна были уже не видны, когда, не зная, куда иду, я очутилась в подвале и ужинала за тем же столом, где он пытался отравить своего гостя. Легкомысленное отношение к событию, о котором сам он никогда не говорил, вызывала у Дмитрия отвращение; он не мог простить Юсупова за болтовню. Молчание, которое он сам не нарушал, заставляло меня верить, что он так никогда и не пережил эту трагедию, в которой сам он принял участие лишь в надежде предотвратить неминуемую революцию. Дмитрий избегал Юсупова, но мы с мужем продолжали с ним видеться.
Юсупов оказался в те дни самым счастливым и финансово обеспеченным из нас, беженцев. Ему удалось вывезти из России произведения искусства и украшения на весьма значительную сумму; но он, как и мы, жил на доходы от того, что ему время от времени приходилось продавать. В то время он серьезно воображал себя значительной исторической фигурой и постоянно стремился укрепить свое положение. Он лелеял надежду, что сыграл в России важную политическую роль. Его расчеты основывались на дурной славе после убийства Распутина, которую он по ошибке принимал за всеобщую любовь. Он любой ценой стремился к тому, чтобы о нем говорили.
После приезда в Лондон он объявил себя благотворителем русских изгнанников, и в этом отношении добился успеха. В красивом старинном особняке, за который очень много платил, он устроил мастерскую, где занимались тем же, что и в моей мастерской, только в гораздо большем масштабе и в более роскошной обстановке. Однако в его мастерской работали беженцы, чей труд оплачивался. В зале, украшенном золоченой лепниной, стояли раскройные столы и швейные машинки; окна выходили на одну из самых аристократических лондонских площадей. Возглавить организацию попросили одну обладательницу громкого имени и славы. Несмотря на аристократическое происхождение, дама не обладала практическим опытом. Юсупов расшвыривал тысячи фунтов из собственного кармана – часто неразборчиво.
Один или два раза в неделю по вечерам Юсупов устраивал у себя приемы. Эти сборища были довольно неофициальными, там было весело, и приемы затягивались далеко за полночь. Гости состояли из русских, в основном представителей одного с ним круга, но попадались и чужаки, у которых было очень мало общего с его друзьями. Чужаки, на которых общество производило сильное впечатление, обычно знали свое место и старались не привлекать к себе внимания; однако иногда возникали ситуации крайне болезненные для друзей, принявших гостеприимство Юсупова. Однажды перед самым ужином Феликс, который спешил переодеться, положил в стол несколько небольших пакетов с драгоценными камнями и забыл запереть ящик. Когда прием закончился, он вспомнил о пакетах и, заглянув в ящик, обнаружил, что они пропали. История распространилась со скоростью света, и, пока не нашли злоумышленника, гостям, которые присутствовали на вечере, было не по себе. Юсупову как буд