Во второй раз мы с Леннартом встретились в Висбадене, в Германии. Должно быть, тогда ему было около четырнадцати лет. Никогда не забуду тогдашние печальные воспоминания о жарких, ужасных днях, которые мы провели вместе, и о моих отчаянных попытках чем-то его занять. Я ни на миг не чувствовала себя собой и боялась, что у него останутся неприятные воспоминания о нашей встрече и он не сможет думать обо мне без ужаса. В таких условиях, казалось, лучше вовсе не встречаться, а ждать более естественного случая.
Среди экскурсий, предпринятых нами тогда в Висбадене, была поездка в Дармштадт, резиденцию великого герцога и герцогини Гессен-Дармштадтских. Эрнест, великий герцог, был братом покойной императрицы Александры Федоровны и великой княгини Елизаветы Федоровны (тети Эллы). В детстве мы часто сопровождали дядю Сергея и тетю Эллу в поездках в Дармштадт, о которых у меня сохранились самые приятные воспоминания. Помимо радости снова увидеть великого герцога и его жену, я знала, что увижу в их доме много старых вещей, которые напомнят мне о прошлом. Обе сестры, императрица и тетя Элла, обожали брата и дом своего детства. Кроме того, мне выпала уникальная возможность показать Леннарту место, которое, по крайней мере отдаленно, было связано с моим прошлым, с моим детством, с днями, когда мне не приходилось бездомной скитаться по миру.
Как я и предвидела, поездка оказалась и мучительной, и радостной одновременно. Возвращение в те места, которые когда-то были для меня родными и где я очень долго не бывала, сродни прочтению эпилога романа. Декорации те же самые, персонажи тоже; но история ушла вперед, дети выросли, а родители немного состарились.
Революция в Германии лишила великого герцога его официального положения и определенного количества владений, хотя ему оставили почти всю его личную собственность. Став простым гражданином, он по-прежнему пользовался уважением своих бывших подданных, был совершенно свободен в своих передвижениях, а главное, он и его близкие оставались у себя на родине, в прежнем окружении.
Правда, декорации утратили большую часть прежнего блеска. Дом как будто стал слишком большим, несоразмерным нынешним требованиям. Не было лакеев в ливреях, которые, бывало, стояли в залах, не было ни охраны, ни часовых у парадных ворот. Тропинки дворцового парка заросли сорняками. Всему, даже самому городу, недоставало живости. Как будто все, в том числе дворец и город, долгое время были заперты в сундуке. Люди на улицах напоминали сонных осенних мух, да и сами хозяева довольствовались лишь тем, что укрыли мебель чехлами.
Великий герцог и его жена казались вполне довольными жизнью и нынешним уединением. Дядя Эрни, как мы его называли, всегда был человеком активным, он интересовался различными видами искусства и по-прежнему находил для себя занятия. Наши разговоры вращались в основном вокруг ужасной судьбы двух его сестер, но он не мог ничего добавить к тем сведениям, которыми я уже обладала, а он, со своей стороны, знал то же, что и я.
В следующий раз после Висбадена я увиделась с сыном лишь через три года. Время летело быстро, и он приближался к тому возрасту, когда будет свободен. Ему исполнилось семнадцать. На сей раз нашу встречу устроили в Брюсселе, куда он приехал из Италии, после визита к своей бабушке, королеве Швеции. Старушка его очень любила и много лет стремилась держать возле себя. После моего отъезда из Швеции она не питала ко мне добрых чувств; вполне естественно, в ее присутствии мое имя не упоминалось. Однако в окружении Леннарта оставалось несколько человек, не позволявших ему забыть меня, – и самой важной из них была его старая няня. С тех пор как я покинула Швецию, она регулярно писала мне и продолжала рассказывать обо мне Леннарту, чтобы он меня не забыл. И вот ее подопечный вырос, а няня вышла на пенсию и жила в маленькой квартире в Стокгольме, где Леннарт часто ее навещал. Он по-прежнему любил ее, как в детстве. Няня куда больше способствовала его духовному развитию, чем кто-либо другой из его окружения. В Висбадене она еще была с ним, но теперь он в самом деле больше не мог путешествовать в сопровождении няни. На сей раз он приезжал с графом Левенхауптом, пожилым придворным, который был одним из моих самых верных друзей в Швеции.
Для того чтобы не потерять ни часа драгоценного времени, какое нам позволили провести вместе, я приехала в Брюссель накануне дня встречи. По прибытии в отель меня сразу отвели в апартаменты, снятые заранее. Горничная распаковала вещи, и мы вместе передвинули мебель в гостиной, чтобы апартаменты выглядели не так официально. Я привезла с собой несколько безделушек и диванных подушек, которые разбросала вокруг, а потом отправилась в город, чтобы купить цветы. Окончив приготовления, я решила немного отдохнуть, так как у меня сильно разболелась голова. Как только я устроилась в шезлонге, услышала стук в дверь. Вошел посыльный и подал мне карточку на подносе. Меня хотел видеть граф Левенхаупт. Я обрадовалась, но и немного удивилась тому, что он приехал в Брюссель за день до своего подопечного. Через несколько секунд дверь открылась, и вошел Левенхаупт. Мы с ним не виделись много лет, с тех пор, как я уехала из Швеции, и первые несколько минут нашей встречи мы оба не могли удержаться от слез.
– Когда же приедет Леннарт? – спросила я, как только мы немного успокоились.
– Принц Леннарт здесь, – ответил граф.
– Здесь! Но как же я его не видела?! Где он?
– Он во дворце, наносит визит своей кузине, кронпринцессе Астрид.
И Леннарту, и мне в голову пришла одна и та же мысль: приехать на день раньше. Граф Левенхаупт видел, как я вхожу в отель с багажом и направляюсь к стойке портье, но в силу своей тактичности он не отважился подойти ко мне без предупреждения. Кроме того, он хотел дать мне немного отдохнуть с дороги (путешествие из Парижа занимало пять часов), а Леннарт пока нанес визит кузине. Граф действовал из самых лучших побуждений, и все же его чрезмерные вежливость и официальность меня удивили.
В ожидании Леннарта мы с Левенхауптом говорили о нем. С самого детства Леннарт дружил с детьми Левенхаупта, и граф очень привязался к нему. Он говорил со мной свободно и больше рассказал мне о детстве Леннарта, чем мне удалось узнать от других за много лет. Мне было горько, потому что пришлось узнавать о сыне от постороннего человека. И приятно, что он рос в окружении друзей.
Наконец появился и сам Леннарт. За те три года, что мы не виделись, он вырос, стал молодым человеком; вместе с приливом радости я поняла, что настал миг, которого я ждала с таким нетерпением. Кроме того, оказалось, что мне не нужно бояться разочарования. Еще три года – и мы сможем встречаться совершенно свободно. К моему большому удивлению и еще большей радости, я узнала, что и Леннарт точно так же с нетерпением ждет этого времени.
Несмотря на долгие разлуки, несмотря на многочисленные неблагоприятные обстоятельства, он каким-то загадочным образом тянулся ко мне. Инстинктивное чувство, которое он питал ко мне, напомнило мне о моем собственном прошлом; такое же чувство я испытывала к отцу после его второго брака и ссылки в Париж. Что бы ни говорили окружающие, какое бы влияние на меня ни оказывали, я не переставала его любить; чем дольше мы находились в разлуке, тем дороже он для меня становился.
Я часто невольно смотрела на Леннарта с изумлением. Неужели этот большой мальчик, этот молодой человек – мое дитя? Он же воспринимал меня как нечто само собой разумеющееся. В тот раз нам без труда и быстро удалось наладить отношения, как будто мы всегда были вместе; что еще приятнее, он относился ко мне не как к матери, а как к другу, почти ровеснице. Правда, я была моложе тех, кто обычно его окружал; очевидно, он нашел меня более моложавой, чем ожидал. Когда мы вместе выходили, Леннарт внимательно наблюдал за реакцией окружавших нас людей; он радовался моим парижским нарядам, которые выглядели особенно ярко на довольно убогих и унылых брюссельских улицах.
Я внимательно разглядывала его. В нем угадывалась большая неопытность и наивность его возраста, усиленные ограничениями, свойственными его воспитанию. Вместе с тем он испытывал склонность к независимости, очевидно появившуюся в его одиноком детстве. Он вел себя непосредственно и радостно, в то же время не забывая о правилах, в которых его вырастили. Настоящий шведский принц!
Я гадала, каким будет его жизнь в наш современный век, когда никто, и меньше всего сам принц, не знает, когда ему придется столкнуться с действительностью в самых тяжелых ее проявлениях. В то время Леннарт был не больше готов к реальной жизни, чем когда-то я. Много лет я горевала из-за того, что его душу и разум формируют другие и что я не могу ничем помочь ему в его развитии, но теперь впервые я поняла, что, учитывая обстоятельства, даже лучше, что я осталась за пределами его ближнего круга. Позже мой опыт способен по-настоящему ему пригодиться; опираясь на него, он станет более уверенным в себе… Возможно, мне все же позволят внести свой вклад в его счастье.
Теперь, когда он стал молодым человеком и хозяином своих поступков, простое ощущение, что мы свободно можем ездить друг к другу, когда и как пожелаем, служило утешением. Для меня было очень важно в 1932 году приехать в Лондон на его свадьбу, познакомиться с его привлекательной молодой невестой-простолюдинкой, хотя меня несколько огорчила его чрезмерная независимость, из-за которой он отказался венчаться в церкви.
В Брюсселе у меня появилась возможность встретиться с королевой Елизаветой и королем Альбертом. По прибытии я написала королеве записку с просьбой принять меня, и она пригласила нас с Леннартом к ужину. Я давно относилась к ней с восхищением; она полностью соответствовала моим понятиям о том, какой должна быть настоящая королева. Все, что она делала, вызывало у меня восторг. Она сама устраивала свою жизнь, невзирая на свое положение. Что еще реже встречается в наших кругах, она преобразила свое положение в соответствии со своими идеалами, общими идеалами человека и королевы. Издали я преклонялась перед ее скромностью и отличным вкусом, который она демонстрировала при любых обстоятельствах. Вместе с тем при всей серьезности ее интересов мне нравилась ее человечность. Приятно было смотреть на ее улыбающиеся портреты и на ее превосходно сшитые платья.