Кароль и моя кузина Елена развелись во время его романа с мадам Лупеску. Когда Кароль вернулся в Румынию, чтобы вступить на престол, общественное мнение ничего так не желало, как воссоединения короля с супругой. Несмотря на давление со всех сторон, примирение так и не состоялось. Поэтому, хотя принцесса Елена не хотела покидать своего сына Михаила, ей пришлось уехать из страны. Она была чрезвычайно популярна в Румынии; понимая щекотливость ее положения, народ сочувствовал ей; о ее страданиях складывали легенды. Тем не менее Каролю позволили жить по-своему.
Однако я забегаю далеко вперед. Зимой 1919 года беспокойство родителей Кароля вызывала Зизи Ламбрино.
Жизнь при дворе была очень тихой, а атмосфера во дворце – серьезной. Король занимался важными реформами; их необходимо было провести во избежание таких же катастроф, как в России. Поскольку Румыния была аграрной страной, ее мирное развитие зависело от настроений крестьянства, того крестьянства, которое сражалось в армии и теперь вернулось домой. Поэтому решено было экспроприировать землю у крупных землевладельцев и перераспределить ее среди сельского населения. Сам король показал пример и первым отдал громадные владения – свои и своих родственников.
Королева создавала различные организации для заботы об инвалидах, вдовах и сиротах. Кроме того, ее беспокоила почти подавляющая неграмотность населения.
Для намеченной работы она вынуждена была пользоваться советами и поддержкой опытных иностранцев, так как ее подданные – если не считать одного или двух по-настоящему преданных помощников – оказались для нее почти бесполезными. Она вставала рано и все утро занималась делами. К обеду вся семья и свита собирались в большой столовой внизу. Кроме того, к обеду всегда приглашали нескольких человек из «внешнего круга». После обеда король и королева некоторое время беседовали с приглашенными, а члены семьи удалялись в свои комнаты.
Затем мы с королевой отправлялись на долгую автомобильную прогулку, во время которой посещали особенно бедные деревни; за нашей машиной следовала еще одна, нагруженная едой и одеждой, которую мы раздавали крестьянам, уделяя особое внимание нуждам детей. Королева часами беседовала с подданными; она свободно говорила на румынском языке и терпеливо выслушивала долгие рассказы о бедствиях и страданиях. Жизнь крестьян была тяжелой; помимо того, что все были очень бедны, многие потеряли все во время войны.
Зимой наши вылазки часто бывали затруднительны из-за состояния дорог; иногда мы застревали в грязи, а иногда попадали в метели, но ничто не останавливало королеву. Мы возвращались домой затемно, замерзшие и промокшие. Переодевшись, мы вместе пили чай в маленьком кабинете королевы, обитом мореной сосной. За чаем мы часто вели тихие разговоры. Потом она ложилась на диван и читала мне вслух что-то собственного сочинения. Королева писала по-английски, на том же языке говорили члены семьи. Писательство стало ее последним увлечением, и она посвящала весь свой досуг этому занятию. Она неподдельно восхищалась своей страной и ее дикой красотой, а также терпением и мягкостью крестьян; изливая свои чувства на бумаге, она надеялась вызвать интерес к Румынии в мире.
Ужинали мы в малой столовой, поскольку за столом собирались только члены семьи. Королева Мария спускалась к нам редко; ужин ей относили на подносе в ее комнату. Она обычно использовала это время для чтения. Из Англии и Франции ей регулярно присылали большие пакеты с книгами, они стояли стопками на полу ее спальни и кабинета. После прочтения их рассылали в библиотеки королевских резиденций. Несмотря на многочисленные интересы и обязанности, королева успевала прочесть все новинки литературы. После ужина мы поднимались к ней и вместе пили кофе. Затем король обычно удалялся в свои покои, мы же оставались у королевы на весь вечер; одни играли на фортепиано, другие вышивали, а кто-то читал.
Королева Мария была полностью счастлива и довольна своей работой и повседневными занятиями, однако молодым принцессам такая жизнь казалась немного монотонной. Они редко выходили по вечерам; исключениями служили редкие визиты в театр и на чай во дворце, в различных представительствах и миссиях. Однажды мы все вместе посетили большой фестиваль, устроенный румынами в честь союзнических миссий союзников и войск, которые тогда находились в Бухаресте. Королева Мария, принцессы и даже я нарядились по такому случаю в румынские костюмы.
Позже, зимой, королева пригласила известного парижского довоенного комедиографа месье де Флера, который тогда служил атташе при французской миссии, почитать нам свои пьесы. По такому случаю де Флер обычно менял серо-голубую форму на типично французский черный костюм с коротким верхом и таким же типичным мягким шейным платком, который он повязывал бантом под подбородком.
Иногда королева приглашала нас на верховые прогулки, которые обычно превращались в испытание. Ей нравилось скакать быстро, как ветер; она редко пускала лошадь шагом и никогда не ездила рысцой; обычно мы около часа «гуляли» бешеным галопом; нам стоило больших усилий не отставать от нее.
По возможности я старалась жить одним днем, не думая о будущем. В голове моей царила полная неразбериха.
Глава IVДва удара молнии
Вести из России совсем не обнадеживали; страну охватил террор; каждый день мы получали сообщения об арестах, пытках и казнях. Многих наших друзей, как мужчин, так и женщин, большевики бросили в тюрьмы, откуда они уже не вышли. Особенно ужасным было положение на севере. Меня постоянно преследовала мысль о том, что отцу угрожает опасность. Я часто просыпалась среди ночи и в ночной тишине воображала жуткую картину во всех подробностях… приходилось включать свет, но заснуть снова я не могла. Вскоре мне пришлось оставлять свет на всю ночь.
Я старалась не думать, старалась сосредоточиться на том, что меня окружало, на мелких повседневных событиях, но ничего не помогало. Больше всего я тосковала по брату.
Однажды в феврале 1919 года, сидя, как обычно, рядом с королем за обедом, я заметила, что у него озабоченный вид; но он ничего не говорил, а мне дисциплина не позволяла спросить, в чем дело. После обеда он попрощался с гостями и пригласил моего мужа зайти к себе в кабинет. Не зная, что происходит, я тревожилась. Когда муж вернулся, я забросала его вопросами. В конце концов он вынужден был признаться, что король показал ему телеграмму из Франции, в которой говорилось: в Париже ходят слухи, что в тюрьме погибли три двоюродных брата моего отца, которые находились в заключении вместе с ним. Конец телеграммы был составлен неразборчиво или был оторван, поэтому неясно, что с моим отцом и каковы могли быть обстоятельства смерти родственников. Почти все сведения доходили до Румынии в искаженном виде. Сенсационные репортажи часто противоречили друг другу и опровергались вскоре после их публикации.
Я страшно тревожилась и все же не желала верить в самое плохое. Однако весь тот и следующий день я не могла найти себе места. Никаких дальнейших сведений, подтверждавших или опровергавших телеграмму, еще не поступало.
Вечером второго дня мы ужинали рано; после ужина королева и ее дочери собирались на какое-то гала-представление в театре. Мы с мужем не ехали с ними, так как у нас не было ни настроения развлекаться, ни подходящей к случаю одежды. Когда ужин окончился, девочки пошли к себе в комнаты, чтобы завершить туалет. Потом они вернулись в будуар своей матери, где оставались мы. Все вместе вышли на просторную площадку второго этажа, где уже собрались фрейлины и камергеры. Королева Мария и принцессы надели вечерние накидки; мы поцеловались на прощание. Королева собиралась первой войти в лифт, когда к ней поспешно подошел дворецкий и вручил ей письмо на подносе.
– Из британской дипломатической миссии, ваше величество, – сказал он.
– Ах да, – равнодушно сказала королева и, вскрыв конверт, достала письмо. Не желая мешать ей читать, все замолчали. Едва взглянув на письмо, она воскликнула: – Мария, это телеграмма для вас, от Дмитрия! – и начала читать вслух: – «Папа и трое дядей»… – Неожиданно королева замолчала. Она не поднимала головы. В чем дело? Лицо ее едва заметно побледнело, сделалось напряженным. В полной тишине никто не шевелился. Я беспомощно смотрела на нее, озиралась вокруг. А потом я поняла…
Ноги подо мною подкосились. Я позволила уложить себя на резной деревянный сундук, стоявший у стены. Голова у меня кружилась, в ней не было ни одной мысли. Королева поспешила ко мне и обняла меня; помню тепло и мягкость ее собольего воротника, когда я положила голову ей на плечо, но больше ничего память не сохранила.
– Думаю, мы лучше оставим ее на вас, – сказала королева Путятину; я услышала ее голос как сквозь вуаль, как пациент, еще не до конца пришедший в себя после операции, слышит голос хирурга.
Потом она и остальные ушли, со щелчком закрылись двери лифта, и на площадке вдруг стало очень пусто.
Муж повел меня вниз. Руки и ноги у меня налились такой тяжестью, что я едва могла идти. Остаток ночи я провела в кресле, не двигаясь. Кажется, я даже не плакала. В голове было пусто.
На следующее утро меня пришли навестить королева Мария и ее младшая дочь Илеана. Они молча сидели рядом со мной. Я по-прежнему не могла говорить. Лишь позже ко мне вернулась способность плакать. Я горько рыдала, что мне помогло; иначе, наверное, я сошла бы с ума.
Во дворцовой церкви провели заупокойную службу по моему отцу; на ней присутствовали королевская семья, придворные и высшие сановники. После церемонии королева опустилась на колени у могилы своего маленького сына Мирчи, который умер во время войны, перед тем, как им пришлось оставить Бухарест. Стоя на коленях рядом с ней, я гадала, удастся ли нам узнать, как и где похоронили отца. По сей день место его захоронения остается тайной; вероятно, она так и не будет раскрыта.
Трагедия повлияла на всех; несмотря на враждебность Румынии ко всему русскому, я получала много выражений соболезнования как от знакомых, так и от незнакомцев, но я никого не принимала – не могла.