– Что-то ты бледный, друг, – сказал шофер. – Совсем бледный.
Мне понравилось его широкое славянское лицо, многочисленные пивные подбородки и мягкие розовые уши флегматика.
– Нормальный.
Пришлось снова достать склянки. Молоток ударял совсем лихо, а главное, быстро. Чрезмерно быстро. Так быстро не должно быть, понимал я. Все вокруг мерцало и вращалось. Свое состояние я оценивал как новое и странное. Голова не болела. Желудок не беспокоил. Органы чувств действовали на пять баллов. Сознание фиксировало окружающую действительность с отменной четкостью. Но поднести флакон лекарства ко рту я не смог. Слишком сильно тряслись руки.
Родился страх, кошмарный своей чудовищной новизной. Что со мной происходит, я не понимал. Ноги не повиновались. Нашатырь не помогал. Семь лет назад, в следственной тюрьме Матросская Тишина, на жаргоне героиновых наркоманов мое состояние называлось «отъезжать». Куда я отъезжал – известно. На последний полустанок.
Вдруг полегчало. Даже вспомнилась сигарета.
– Вообще, ты прав, – произнес я в адрес бомбилы. – Тряхануло меня. Крепко. Я ведь думал, что вечный. Оказалось – зря размечтался.
– О таком и не мечтай. Никто не вечный.
Сигарета вспомнилась опять. Корвалол, что ли, помог? Или я сам себя накрутил истеричными своими нервами шизоалкоголика? Может, не так все и страшно? Доберусь до дома, куплю полштоф, опохмелюсь, приму теплую ванну и лягу спать... Машины теперь у меня нет, офиса тоже нет, только сам я, горемычный мудила, у себя остался... И еще семья.
– А ты мечтать любишь? – спросил я. Шофер грустно помотал головой.
– Нет. Зря оно. Только понапрасну расслабляет.
– И все-таки? Неужели ни о чем не мечтаешь?
– Мечтаю, – признался круглолицый дядька. – О бутылке пива.
– Твоя мечта – бутылка пива?
– А что – не мечта? Вот смотри, как оно у меня налажено. В час пик я не езжу. Оно себе дороже. К началу часа пик, к шести вечера, я нарулю где-то тысячу рублей. Ну, плюс-минус. В среднем берем тысячу. На пятьсот – налью бензина. Останется пятьсот. Правая лампа ближнего света перегорела – куплю новую. Это минус сто двадцать. Вечером жене дам триста. Если будет хорошо себя вести. Останется восемьдесят рубликов. Дочери – двадцатку. Если пятерку из школы принесет – тридцать. Итого пятьдесят рублей остается в полном моем распоряжении. Как раз на сигареты и пару бутылок пива. А без пива вечером я не могу. Оттягивает оно. Устаю, как собака...
Рулил он довольно ловко, влезал в любую щель меж конкурентами по асфальтовому полю – но, на мой взгляд, излишне насиловал и мотор, и тормоза.
– Полчаса назад я с человеком говорил – у него пять миллионов долларов в кармане, свой банк. Между прочим, тоже устает, как собака. Именно так и сказал...
– А что ж, банкиры – не люди? Такие же, как и мы с тобой...
– Тогда с какой стати, по-твоему, ты за пятнадцать долларов в сутки баранку крутишь, весь в мыле, с мечтой о пиве, а он – золото лопатой загребает?
Бомбила весело рассмеялся.
– А ты не понимаешь? Оно так в природе устроено! Чтобы все были разные. Бедные и богатые. Умные и дураки. Толстые и худые. И еще одно выслушай: я вот вечером приду домой, денег жене дам, если будет хорошо себя вести, пиво откупорю – и еще неизвестно, кто из нас больше счастлив, я или твой банкир...
А поменять бы всех местами, подумал я. Банкиров – с таксистами. Вертухаев – с арестантами. Министров – с трактористами. Ассенизаторов – с модными дизайнерами. Погрязших в гламуре обитательниц элитных подмосковных поселков – с жителями захолустных деревень, куда хлеб подвозят раз в неделю. Пусть нефтяные магнаты будут мойщиками автомобилей, а каменщики и землекопы сядут в высокие сановные кресла. Пусть кухарки управляют государствами. Пусть шоферы грузовиков повяжут карденовские галстуки и станут дипломатами.
Поначалу, конечно, установится большой бардак. Но потом, без сомнения, все наладится. Потому что наша жизнь, как я всерьез предполагаю, вращается и крутится без малейшего нашего участия, сама собой. Мы же, наивно предполагая, что можем что-то изменить, в реальности – не боле чем статисты.
Только как совершить подмену? Такие штуки иногда возможны в литературе, но в жизни – никогда...
– Тормози, – прохрипел я, в очередной раз доставая корвалол. – Тормози. Ищи ближайшую аптеку...
– Плохо стало, да? – озабоченно, но спокойно осведомился бомбила.
В ответ я утвердительно выругался вполголоса, почти нечленораздельно, потому что онемели теперь не только ноги, но и лицо. Извозчик мой оказался молодцом, мигом включил все фары, все мигающие огни, доблестно нарушил все мыслимые правила движения, пересек все запретные линии и довольно лихо подрулил к двери с зеленым крестом.
До второй за десять последних минут аптеки я едва дошел. Симпатичный круглолицый дядька счел нужным сопроводить меня. Я сунул чуваку купюру и даже неким образом извинился. Тот махнул рукой – бывает – и исчез. По лицу текло холодное. Стоять я не мог. Паника заползла во все углы сознания.
– «Скорую». Вызовите «скорую». Сердце.
Тетки в застиранных белых халатах удивились, но не сильно. Позвонили, куда следует. Осведомились о возрасте и симптомах. Симптомы я описать не сумел: щеки и углы губ стали, словно каменные. Руки ходили ходуном. Мне сунули валидол, и я старательно стал сосать. Напряг все силы и выдавил из себя вопрос: скоро ли прибудут?
– Смотря откудова, милый. Ежели с четырнадцатой больницы, то минут пятнадцать. А уж ежели с восемнадцатой, то фиг его знает, могут и час добираться...
Смертельно хотелось лечь, или даже упасть, прямо на пол. Молоток бил и бил, со все возрастающей силой. Но физические проблемы отступали прочь по сравнению с ужасом гибели. Подумалось, что вот сейчас и сдохну, прямо здесь. А чего? Не мальчик. Тридцать шесть лет. Хороший возраст, чтобы сдохнуть. Благородно и честно, от инфаркта, на полу в аптеке, в неизвестном мне районе ненавидимого и любимого города, морозным зимним днем, в окружении незнакомых людей.
– Согласен, – тихо произнес Юра. – Благородно.
– Я думал, ты пропал. Навсегда.
– Еще не время... Чувствуешь его, да?
– Что?
– Страх смерти.
– Я только из него и состою. Когда же «скорая» приедет?
– Когда меня убивали, я тоже мечтал, что кто-нибудь приедет и спасет. Чуда ждал. Но никто не приехал и не спас.
– И ко мне не приедут?
– Бог знает.
– Прости, что я тогда не приехал и не спас тебя.
– Ерунда. Не думай об этом. Ты ни в чем не виноват.
– А кто тебя убил?
– Кто ж тебе скажет...
Он был очень серьезен. Он сидел передо мной на корточках и внимательно смотрел в мое лицо. Он исчез, когда открылась дверь и вошли две женщины в ярко-синих робах, пожилая – налегке, молодая же тащила огромный пластмассовый чемодан.
– Я так и знала! – громко, почти весело провозгласила пожилая. – Абстиненция! Допился, сынок?
– Помираю, – выдавил я.
– Помрешь в другой раз. Идти сможешь?
– Попробую...
В фургончике было холодно. Меня уложили на кушетку, измерили давление, вкатили в задницу семь кубов папаверина с дибазолом. Велели ждать и не двигаться.
– Зачем столько пьешь? – строго осведомилась пожилая.
– А что еще делать?
– Вокруг дома бегать! – с неожиданной страстью рекомендовала врач. – А то – велосипед себе купи и катайся... Что, полегчало?
Закрыв глаза, я прислушался к себе и признался:
– Вроде да...
– Давай тогда нам денег. На тортик.
– Обязательно, доктор. Естественно. Спасибо вам большое. Со мной такое – в первый раз. Представляете – шел, шел, и упал...
– Вы все падаете.
Я очень люблю докторов и вообще всяческих врачей и часто жалею, что не пошел в медицинский институт. На лице у всякого опытного доктора проступает столь здоровый жизнеутверждающий цинизм, что кажется – такой человек живет проще и спокойнее, чем всякие прочие банкиры, бизнесмены, таксисты и бандиты.
– Доктор, а что со мной было?
– Абстинентный синдром. Пить тебе больше нельзя. И кофе нельзя. И крепкого чая нельзя. И курить нежелательно...
Я улыбался. Пот на лбу высыхал. Врач теребила пуговицу на халате.
– И вообще, притормозить тебе надо. Поменьше бегать. И нервничать. Например, спускаешься в метро, видишь поезд, который вот-вот отойдет – а ты не беги к этому поезду, потому что через пять минут приедет другой такой же...
– Мой поезд давно ушел, доктор.
– Вот, о чем я и говорю. Другой приедет.
– Думаете, приедет?
– Конечно, – уверенно заверила доктор. – А сейчас тебе надо домой. Отдохни, поспи. Отлежаться тебе надо обязательно.
Я грустно улыбнулся. Отлежаться, поспать. Мечта последних лет.
Подписал особую бумагу, что отказываюсь от госпитализации, и через пятнадцать минут, на слегка ослабевших ногах, уже опять ловил такси. Еще можно успеть в офис. Возможно, его еще не до конца разграбили. Возможно, я кое-что еще успею сделать.
В моей (уже бывшей моей) конторе кипела работа. Судебный пристав Диколаев и комендант Хабибуллин, расположившись в центре диспозиции, руководили процессом, одновременно не забывая время от времени для понятной надобности разворачиваться в сторону накрытой поляны: газетка, водка, колбаска. Пластиковые стаканчики. Тем временем несколько хлопцев в комбезах, обмениваясь друг с другом рабочими междометиями, выносили мебель.
Несколько секунд я оставался незамеченным.
Мои эмоции, думаю, понятны всякому. Еще две недели назад я здесь работал. Потел, нервничал и расходовал себя. Каждый кубический дециметр здешнего пространства пропитался мною. А теперь – финита. Равнодушные функционеры рушат и корежат то, во что я вложил душу.
Вот рабочие столы – прекрасные, почти новые рабочие столы, я взял их на распродаже, слегка воспользовавшись деньгами партнера альфа, впоследствии заткнув дыру деньгами партнера бета, и далее крупно заработав на партнере гамма и покрыв все текущие убытки. А вот новейший компьютер, приобретенный на средства партнера икс, – он ничего не заметил, поскольку я тут же пихнул в него средства партнера игрек, перекрылся от партнера зет, а тут и все прочие партнеры помогли – в общем, таков бизнес, господа.