– Вы думаете… Вы правда так думаете? – Дети заволновались. Их лица светились белым неуемным свечением.
– Понял! – Георг вскочил на ноги. – Понял! Теперь я все понял!
– Что ты понял?
– Тайная полиция боится.
– Ясно, – сказала Анна. – Тайная полиция сама и есть страх, живой страх, и больше ничего. – Ее лицо засияло еще сильней.
– Тайная полиция боится!
– А мы боимся их!
– Страх перед страхом, так на так и выходит!
– Страх перед страхом, страх перед страхом! – выкрикнула Биби и засмеялась.
Они схватились за руки и заскакали вокруг огромного сундука.
– Тайная полиция потеряла свою звезду.
– Тайная полиция гоняется за чужой звездой!
– Но та, которую они потеряли, и та, которую мы носим, – это одна и та же звезда!
– А что, если мы рано обрадовались? – сказала Биби и остановилась. – Что, если правда то, что я слышала?
– Что ты слышала?
– Звезда означает смерть.
– Откуда ты это знаешь, Биби?
– Родители думали, что я уже сплю.
– Может быть, ты не так поняла, – прошептала Эллен, – может, они думали, что смерть означает звезду?
– Не давайте сбить себя с толку, – спокойно сказала Анна, – вот все, что я могу вам посоветовать: идите за звездой! Не спрашивайте взрослых, они вас только запутают, как Ирод хотел запутать трех волхвов. Спрашивайте самих себя, спрашивайте вашего ангела.
– Звезда, – крикнула Эллен, и щеки у нее разгорелись. – Звезда мудрецов, я же знала!
– Пожалейте тайную полицию, – сказала Анна. – Опять они боятся царя иудейского.
Юлия встала и зябко задернула шторы:
– Как темно стало!
– Тем лучше, – сказала Анна.
Великая игра
Мария уронила сверток, а Иосиф легонько толкнул Ангела в бок. Ангел повернул голову и беспомощно улыбнулся трем святым царям-волхвам, которые сидели рядышком на большом ящике, переодетые бродягами. Три святых царя-волхва поджали под себя ноги; глаза, горевшие на их бледных угрюмых лицах, не отрывались от дверей. В двери звонили.
Ангел утратил все свое превосходство. Тот самый Ангел, который совсем недавно с тихим ликованием в срывающемся мальчишеском голосе просил их: «Сбросьте ваши плащи!» – в доказательство тому, что они – ищущие и пришли издалека, и что они принесли дары, и что тела свои под грязными лохмотьями перевили серебряными елочными цепями, что они… они…
Но времени больше не оставалось. Прозвенел звонок.
И вот теперь, в сгущающихся сумерках, они обхватили колени руками, они застыли в ожесточении и неподвижности, они по-прежнему терзаются все тою же ужасной неопределенностью – и не все ли равно, волхвы мы или ничто. И оказалось, что плащи сбросить было нельзя, потому что им было страшно, до сих пор страшно. Они могли выдать себя малейшим движением. Их вина состояла в том, что они родились на свет, у них был страх, что их убьют, и надежда, что их полюбят, что они станут царями. Ради этой надежды, наверно, и становятся гонимыми.
Иосиф боялся своего собственного страха и отводил взгляд в сторону. Мария нагнулась и бесшумным движением снова подняла сверток. Ничто не помешает матери. Она прильнула к Иосифу, отводившему глаза, – вот так царь, что спит у нее на руках прильнет в свое время к кресту, к которому его пригвоздят. Боясь, дети предчувствовали, что его учение велит льнуть к тому, к чему ты пригвожден, и они боялись этого учения больше, чем пронзительного короткого звонка снаружи за дверью.
Но может быть и так, что это их предчувствие само начало звенеть.
Они молча сидели в потемках. Заржавленной булавкой Ангел укрепил простыню у себя на плечах.
– Ничего страшного, – заикаясь, пробормотал он, – это просто так… – и осекся.
– Успокойся, – иронически сказал самый рослый бродяга, – не отступай от роли!
И опять позвонили. Четыре коротких звонка и три длинных. Но условный сигнал был не такой.
– Кто-то ошибся дверью, – прошептал бродяга с негнущейся ногой, самый маленький из троих. – Кто-то не знает, к кому относится, к нам или к тайной полиции. Друг он или убийца.
Да и кто это о себе знает?
Маленькая черная собачка под столом принялась лаять.
– Зажмите ей морду, – сердито сказал Иосиф, – ей тут нельзя быть.
– Я с самого начала была против того, чтобы ее оставлять, – сказала Мария. – Нам нечем ее кормить, да и потом, на нее не во всем можно положиться. И вообще, там сказано об осле. О животном, приспособленном для перевозки, – вздохнула она, – спокойном и приспособленном для перевозки.
– Евреям запрещено иметь домашних животных, – прошептал Ангел, – а уехать можно и в пломбированном вагоне. Вопрос в том, куда.
– На границе с Египтом идут бои!
– Ну, тогда прямо в Польшу.
– А царь иудейский?
– Поедет со всеми.
Звонки в дверь возобновились, теперь они звучали умоляюще.
– Мы начинаем играть, мы не откроем!
– Тогда живо, поспешите! Внимание… приготовились…
– Начали!
Трое бродяг вскочили на ноги. Они поднесли свои фонари к зеркалу старого комода и отразились в нем.
– Вы видели мир? – крикнул самый маленький бродяга.
– Но ты же держишь свой фонарь криво! – Перебил его Ангел. – Герберт, по-моему, у тебя даже кулак дрожит. Боишься? В твоей роли это не предусмотрено. Вы видели мир? Спроси как мужчина, малыш, схвати их за плечи, чтобы они начали искать у себя в подсумках и под подушками…
– Вы видели мир?
Трезвон смолк – казалось, он тоже ждет ответа. Детям было зябко, они придвинулись ближе друг к другу. Зияющая и бездонная, раззвездилась перед ними пустота и приказала: «Заполните меня!» И двое бродяг решились произнести: «Здесь никого нет».
– Никого, слышишь, Георг? Никого, ужасное слово. Все – и все же никого, миллионы людей – и все же никого. Эй, никто, все, которые ненавидят, которые отводят взгляд всторону, слушайте: никто нас не ненавидит, никто нас не преследует – никто! Почему вы боитесь? Никого, скажи еще раз, Георг! Пускай она начнет петь, твоя печаль, и в своих многолюдных собраниях пускай они это услышат: здесь нет никого, никого, никого!
Отчаянно заполыхали фонари трех бродяг в темной комнате.
– Искали слишком долго мы!
– Фонарь тускнеет среди тьмы!
– Нам не найти его вовек.
– И сил нам не хватает.
– Ах, знать бы нам…
– Что это – мир?
– Но нет, никто не знает.
Они в отчаянии рухнули на грязный коврик.
– Нет на земле его нигде!
– Его искали мы везде!
– Молили!
– Призывали!
– Корили!
– Угрожали!
Опять послышался звонок. Голоса детей, захлебываясь, сменяли друг друга. На мгновение им удалось заглушить звонок.
– Мы свет вносили в каждый дом.
– И всюду гнали нас пинком.
– Но свет ваш слишком слабый! —
сказал Ангел, пока люди переводили дыхание.
– Кто говорил?
– Да ты же сам!
– Здесь кто-то был!
– Не здесь, а там!
Бродяги, не сбиваясь, продолжили спор, они разъяли голос Ангела и растворили его в тревоге:
– Чей голос – твой?
– Нет!
– Звал не я!
– Да что с тобой?
– Эй, без вранья!
– Что за толчок? Кто там?
– Молчок.
– Никто? Молчок?
– И ни гу-гу?
– Что ж, сам я дам отпор врагу!
– Кто хочет – трусь, я не боюсь!
«Мира взыскуете вы?» – крикнул Ангел и взмыл на шкаф. «Мира!» – вздохнул он, но звон остался, словно стальная рама вокруг темной картины.
– Искали мы и здесь и там.
– По улицам и площадям.
– Все испытали, что могли.
– Разбойничали, крали, жгли.
– Мы в пекло забрались к чертям!
– И не нашли…
Изрыгая проклятия и крепко вцепившись друг в друга, лежали бродяги на земле. Все быстрее и настойчивее пылал над их потасовкой голос Ангела. Колыхались накидки, а звонок на лестнице, перекрывая голос Ангела, пронзительно звенел. Ледяным дождем обрушились эти звуки на отвернувшиеся, закутанные лица детей. Откройте, откройте!
Вся эта темная комната превратилась теперь просто-напросто в один колеблющийся, кое-как запахнутый капюшон. И в дверь звонили. Четыре коротких и три длинных. Мучительная назойливость неправильного пароля. Трое бродяг с нетерпением утопили колени и кулаки в старом ковре. Самый младший поднял указательный палец.
Из-под дверей у наших ног
блеснул нам огонек.
– Как странно! Никого здесь нет!
– Откуда этот свет?
Голос младшего задрожал, остальные отпихнули его в сторону. Каждому из трех бродяг не терпелось высказаться:
– Кто скажет нам, где мир лежит?
– Кем мир измерен?
– Кем добыт?
– Как нам узнать…
– Где мир сокрыт…
Они в изнеможении понурили головы.
– В лохмотьях мы все трое…
– Лишились башмаков…
– Не будет нам покоя
во веки веков…
И вновь младший поднял указательный палец.
– Мне кое-что пришло на ум,
но только прекратите шум.
– Сегодня Рождество… —
вздохнул Ангел в завешанном окошке.
– Рождество?
Трое бродяг поспешно выпрямились. Это слово было связано с дарами, с пирогами и ветками омелы и с непонимающими, взволнованными лицами взрослых. Но как связать его с пронзительным воплем звонка, который теперь уже звонил не умолкая?
– Поторопитесь, – напоминала Война, которая, надвинув на самый нос краденую исполинскую противовоздушную каску, прислонилась к двери, ведущей в переднюю. – Они высадят дверь. Как бы они не погрузили нас раньше, чем мы будем готовы.