Последние вышли в 00.50 м.[817]
Выясняется, что вместо того, чтобы прятаться на даче, Сталин в первые же часы войны прибывает в Кремль, где принимает десятки посетителей — членов Политбюро, партийных и государственных деятелей, высших военачальников. И в последующие дни Сталин продолжает ежедневно приезжать работать в свой кремлёвский кабинет.
Что же касается Хрущёва, то, стремясь любыми способами очернить своего предшественника, он в очередной раз допустил прямую ложь: неважно, рассказывал ему что-нибудь Берия или нет, однако в любом случае хранившиеся в архиве ЦК КПСС тетради записи посетителей оставались в распоряжении Никиты Сергеевича. И распространяемые им измышления о впавшем в панику Сталине являлись не чем иным, как сознательной клеветой.
Впрочем, после публикации указанных тетрадей обличители Сталина вынуждены были скорректировать свою версию. Теперь они утверждают, будто вождь советского народа впал в прострацию не в первый день войны, а через неделю после её начала, получив известие о сдаче Минска. К сожалению, пишет об этом и кое-кто из серьёзных исследователей. Например, М.И. Мельтюхов, ссылаясь на воспоминания Хрущёва и Микояна, сообщает нам следующее:
«Узнав 28 июня, что противник захватил Минск, Сталин заявил: „Ленин нам оставил пролетарское Советское государство, а мы его просрали“ — и уехал на ближнюю дачу, где и пребывал до 1 июля»[818].
Начнём с того, что оба источника, на которые опирается Мельтюхов, отличаются малой степенью достоверности: двое «сказочников»-антисталинистов, которых неоднократно ловили на лжи. Более того, выше было показано, что Хрущёв относит данное событие к 22 июня. Микоян же, как мы сейчас увидим, говорит о 29 июня[819]. Таким образом, 28 июня как дата впадения Сталина в прострацию — в чистом виде отсебятина Мельтюхова.
Попробуем восстановить события трёх последних июньских дней 1941 года. Как следует из тетради записи посетителей, 28 июня начиная с 19:35 Сталин работал в своём кабинете, откуда ушёл уже после полуночи, в 0:50.
29 июня, судя по тетради записи посетителей, Сталин в своём кабинете приёма не вёл. Однако в этот день он «отметился» в другом месте. Как свидетельствует Г.К. Жуков:
«29 июня И.В. Сталин дважды приезжал в Наркомат обороны, в Ставку Главного командования, и оба раза крайне резко реагировал на сложившуюся обстановку на западном стратегическом направлении»[820].
А вот что сказано в воспоминаниях Микояна:
«29 июня вечером у Сталина в Кремле собрались Молотов, Маленков, я и Берия. (Тетрадь записи посетителей сталинского кабинета это не подтверждает. — И. П.) Подробных данных о положении в Белоруссии тогда ещё не поступило. Известно было только, что связи с войсками Белорусского фронта нет.
Сталин позвонил в Наркомат обороны Тимошенко. Но тот ничего путного о положении на Западном направлении сказать не смог.
Встревоженный таким ходом дела, Сталин предложил всем нам поехать в Наркомат обороны и на месте разобраться с обстановкой.
В Наркомате были Тимошенко, Жуков, Ватутин. Сталин держался спокойно, спрашивал, где командование Белорусским военным округом, какая имеется связь.
Жуков докладывал, что связь потеряна и за весь день восстановить её не могли.
Потом Сталин другие вопросы задавал: почему допустили прорыв немцев, какие меры приняты к налаживанию связи и т. д.
Жуков ответил, какие меры приняты, сказал, что послали людей, но сколько времени потребуется для установления связи, никто не знает.
Около получаса поговорили, довольно спокойно. Потом Сталин взорвался: что за Генеральный штаб, что за начальник штаба, который так растерялся, не имеет связи с войсками, никого не представляет и никем не командует. Была полная беспомощность в штабе. Раз нет связи, штаб бессилен руководить.
Жуков, конечно, не меньше Сталина переживал состояние дел, и такой окрик Сталина был для него оскорбительным. И этот мужественный человек разрыдался как баба и выбежал в другую комнату. Молотов пошёл за ним. Мы все были в удручённом состоянии. Минут через 5-10 Молотов привёл внешне спокойного Жукова, но глаза у него ещё были мокрые»[821].
Писатель Иван Стаднюк со слов Молотова излагает этот эпизод следующим образом:
«Верно то, что вечером 29 июня Сталин потерял самообладание, узнав, что немцы второй день хозяйничают в Минске, а западнее столицы Белоруссии враг захлопнул капкан вокруг основной массы войск Западного фронта, что значило: путь гитлеровским армиям на Москву открыт.
Не дождавшись очередного доклада наркома обороны Тимошенко и начальника Генштаба Жукова об оперативной обстановке, Сталин с рядом членов Политбюро внезапно появился в Наркомате обороны.
Это был самый опасный момент во взаимоотношениях верховной государственной власти и высшего командования Вооружённых сил СССР, была грань, за которой мог последовать взрыв с самыми тяжёлыми последствиями. Подробно расспросив Молотова о том, как всё происходило, я, работая над второй книгой „Войны“, написал главу, стараясь не смягчать в ней остроты случившегося, но и не давать неприятных деталей: уж в очень грубых, взаимно оскорбительных и нервных тонах вёлся разговор, с матерщиной и угрозами…
Ссора закончилась тем, что Жуков и Тимошенко предложили Сталину и членам Политбюро покинуть кабинет и не мешать им изучать обстановку и принимать решения»[822].
Наконец, как утверждает Николай Зенькович, Иван Стаднюк рассказал ему со слов Молотова следующую версию данного события:
«Ссора вспыхнула тяжелейшая, с матерщиной и угрозами. Сталин материл Тимошенко, Жукова и Ватутина, обзывал их бездарями, ничтожествами, ротными писаришками, портяночниками. Нервное напряжение сказалось и на военных. Тимошенко с Жуковым тоже наговорили сгоряча немало оскорбительного в адрес вождя. Кончилось тем, что побелевший Жуков послал Сталина по матушке и потребовал немедленно покинуть кабинет и не мешать им изучать обстановку и принимать решения. Изумлённый такой наглостью военных, Берия пытался вступиться за вождя, но Сталин, ни с кем не попрощавшись, направился к выходу. Затем он тут же поехал на дачу»[823].
Впрочем, встречаются попытки поставить под сомнение 29 июня как дату визита Сталина в Наркомат обороны. Обычно при этом ссылаются на воспоминания Я.Е. Чадаева, бывшего в то время управляющим делами СНК СССР, фрагменты из которых приводит в своей книге Э.С. Радзинский[824].
Однако можно ли считать мемуары Чадаева, особенно в изложении Радзинского, достоверным источником? Вот лишь самые очевидные «ляпы», где Яков Ермолаевич прямо вступает в противоречие с документально установленными фактами.
Первый момент. Что делал Сталин 27 и 28 июня.
Согласно Чадаеву: «Утром 21 июня члены Политбюро как обычно собрались у Сталина». Затем, как утверждает Чадаев, состоялась поездка Сталина и Кº в Наркомат обороны и знаменитая беседа с Тимошенко, Жуковым и Ватутиным. Вечером Сталин у себя в кабинете не появлялся: «Во второй половине дня 21 июня я зашёл к Поскрёбышеву… Позвонил правительственный телефон, Поскрёбышев ответил:
— Товарища Сталина нет, и не знаю, когда он будет»[825].
Между тем согласно тетрадям записи посетителей сталинского кабинета никакого утреннего приёма у Сталина не было. Зато был вечерний приём. С 16:30 по 16:40 Cталин принимает Вознесенского. Затем пауза. Примерно через час приходят Молотов и Микоян и в 18:00 уходят. Затем они же ещё раз посещают Сталина с 19:35 по 19:45. И, наконец, начиная с 21:25 в сталинском кабинете собирается множество народа, в том числе в 21:30 туда входят Тимошенко, Жуков и Ватутин.
28 июня согласно Чадаеву Сталин в Кремле не появлялся: «На следующий день я пришёл в приёмную Сталина. Но Сталин не приехал. У всех было недоумение — что случилось?»[826].
Между тем согласно тетрадям записи посетителей 28 июня с 19:35 Сталин вёл приём в своём кабинете, приняв 19 человек.
Второй момент. 25 июня.
Чадаев пишет: «25 июня Поскрёбышев срочно вызвал меня в приёмную Сталина. Надо было сделать протокольную запись. Я сразу же вошёл в кабинет. Кроме Сталина, Тимошенко и Ватутина, никого не было. Ватутин заканчивал доклад»[827].
Сразу же возникает вопрос — какой смысл вести протокольную запись, если Ватутин уже заканчивает доклад? Но это ещё цветочки.
Согласно тетрадям записи посетителей, 25 июня Сталин вёл приём дважды, утром и вечером. Причём Тимошенко и Ватутин оба раза присутствовали. Однако утром Тимошенко и Ватутин были в сталинском кабинете с 1:40 по 5:50, при этом одновременно с ними в кабинете должны были находиться как минимум Молотов (с 1:00 по 5:50) и Кузнецов (с 1:40 по 5:50).
Вечером Тимошенко был у Сталина с 20:20 по 24:00, Ватутин с 20:20 по 21:10. При этом одновременно с Ватутиным в кабинете должны были присутствовать: Молотов и Ворошилов (с 19:40 по 1:15), Малышев (с 20:05 по 21:10) и Берия (с 20:10 по 21:10). А также с большой долей вероятности — Вознесенский (с 20:25 по 21:10) и Кузнецов (с 20:30 по 21:40).
Таким образом, поскольку воспоминания Чадаева, касающиеся первых дней войны, явно противоречат документально установленным фактам, его утверждение, будто визит Сталина в Наркомат обороны состоялся 27 июня, следует считать ошибочным.