«… Для нас важен революционный почин… — говорил В. И. Ленин. — Если вы будете ждать, пока закон напишется, а сами не разовьете революционной энергии, то у вас не будет ни закона, ни земли»{19}.
В России более половины всего населения страны составляли представители нерусских национальностей. За кем пойдут миллионы тружеников угнетенных народов, на чью сторону встанут они в решающей схватке — от этого во многом зависела судьба революции. Революция неизбежно должна была вовлечь их в свою орбиту. Без этого она не могла рассчитывать на успех.
Трудящиеся массы угнетенных национальностей начинали понимать, что у них один путь с русскими рабочими и крестьянами — борьба против русской империалистической буржуазии и «своей» контрреволюции.
Множество фактов говорило о растущем сплочении всех трудящихся.
Совет латышских стрелков (он представлял 48 тыс. солдат), избранный в мае, заявил, что «стрелки послали к дьяволу «национальных опекунов», открыто перешли на сторону революции и заняли место в первых рядах революционного пролетариата»{20}.
Под знаменем единства трудящихся всех национальностей прошли первомайские демонстрации в Ташкенте и других городах Туркестана. С мая на предприятиях Ташкента, Коканда, Намангана, Самарканда, Кагана, Каттакургана развернулось стачечное движение: русские, узбеки, таджики, киргизы вместе отстаивали свои права.
Представители народов Средней Азии, мобилизованные ранее на тыловые работы, стали после Февраля возвращаться домой. В ряде городов и кишлаков они выступали как подлинные пропагандисты революции. На митинге в Намангане тыловые рабочие говорили, что в России «веками сосавший кровь царизм свергнут руками рабочих» и образованы Советы, которые защищают права народа. «Довольно слушать баев, мулл и буржуазию! Мы должны объединиться в Совет!» — восклицали ораторы{21}.
Временное правительство — достойный преемник царизма — отказывало народам в равноправии.
Бывший генерал-губернатор Туркестана А. Н. Куропаткин в апреле беседовал с Керенским. Не снискавший славы полководца во время русско-японской войны, по преисполненный боевого духа по отношению к народам Средней Азии, Куропаткин был категоричен в своих суждениях: «Не применять полностью принципов равенства, иначе Туркестан пойдет назад». «Туземцам не следует предоставлять… полноту прав». Записав эти слова в своем дневнике, он добавил: «Керенский согласился с моим мнением»{22}. Этот эпизод весьма красноречиво характеризует позицию Временного правительства. Народные массы видели это. И они все активнее выступали против национально-колониального угнетения, за свободу и равенство.
На пути освободительного движения народов стояла национальная буржуазия, а во многих районах феодальная и родо-племенная верхушка. Националисты стремились захватить руководство борьбой народов за свободу. Они хотели обособления народов, как огня боялись установления единства трудящихся с русским пролетариатом. Мечтая об увековечении эксплуататорского строя, они ненавидели революцию. Эта ненависть вела их к фактическому блоку с великодержавной русской буржуазией, толкала на путь сговора с Временным правительством.
Центральная рада на Украине, Белорусский национальный комитет, «Улема» в Средней Азии, «Алашорда» в Казахстане, армянские дашнаки, азербайджанские мусаватисты, грузинские меньшевики — все они под прикрытием «национального флага» боролись с революцией, предавали интересы своих народов.
Однако на словах они выступали за национальное равноправие, не жалели сил, чтобы показать свою приверженность свободолюбивым идеям. В первое время буржуазным националистам удалось повести за собой известную часть населения национальных районов.
Большевики России усиливали работу среди угнетенных народов, сплачивая их под лозунгом пролетарского интернационализма, поднимая на борьбу против русских и местных эксплуататоров, за национальное и социальное освобождение. Большевистская партия отстаивала право наций на свободное отделение и на образование самостоятельного государства.
«Лишь признание пролетариатом права наций на отделение обеспечивает полную солидарность рабочих разных наций и способствует действительно демократическому сближению наций», — говорилось в резолюции Апрельской конференции по национальному вопросу{23}.
Революционно-демократическое национальное движение росло и ширилось. Оно расшатывало устои буржуазно-помещичьего строя, приближая победу социалистической революции.
Одним из важнейших участков революционной борьбы была армия, в которой находились миллионы рабочих и крестьян. Солдаты, проникнутые глубокой ненавистью к войне, жаждали ее скорейшего прекращения.
Солдатская масса, состоявшая в подавляющем большинстве из крестьян, с сочувствием следила за борьбой сельских тружеников с помещиками, требовала скорейшего решения вопроса о земле.
Неумолимая действительность заставляла солдат освобождаться от оборонческих иллюзий. Они начинали все яснее понимать, что на их крови и страданиях наживаются толстосумы, что война не нужна народу и она по-прежнему остается империалистической.
Командующие фронтами, съехавшиеся на совещание в мае 1917 г., единодушно признавали, что солдаты не хотят воевать, думают о мире и земле.
Генерал А. А. Брусилов, который командовал тогда Юго-Западным фронтом, рассказывал, что он долго убеждал один из полков, отказывавшийся идти в наступление, Брусилову сказали, что дадут письменный ответ. Через несколько минут перед ним появился плакат: «Мир во что бы то пи стало, долой войну…»
Брусилову вторил командующий Северным фронтом генерал Драгомиров: «Господствующее настроение в армии — жажда мира».
Буржуазия при активной помощи соглашательских партий отчаянно боролась за армию. На фронт выезжали лучшие буржуазные ораторы, для солдат выпускались тучи листовок, 150 армейских газет вели повседневную пропаганду, доказывая необходимость продолжения войны.
Но побеждало слово большевистской правды. Тысячи коммунистов (к июню 1917 г. в армии их было 26 тыс.) развертывали работу среди солдат на всем протяжении фронта — от Балтики до Черного моря, на Кавказе, в тыловых гарнизонах.
Армейские коммунисты были такими же солдатами или младшими офицерами, как миллионы других. Они делили с солдатами все тяготы военной службы, знали их думы и чаяния. В сыром окопе, в безрадостной госпитальной палате, в прокуренной теплушке вели они жаркие и задушевные беседы.
До дыр зачитывали на фронте большевистские газеты— «Правду», «Солдатскую правду», «Окопную правду». Для того чтобы обеспечить выпуск этих газет, солдаты не жалели последней копейки, отдавали медали, обручальные кольца и нательные кресты.
Работой большевиков в армии руководили стойкие ленинцы, талантливые организаторы, бесстрашные революционеры. Во Всероссийское центральное бюро военных организаций входили В. А. Антонов-Овсеенко, М. С. Кедров, Н. В. Крыленко, К. А. Мехоношин, В. И. Невский, Н. И. Подвойский, Е. Ф. Розмирович и др. Видные деятели большевистской партии вели работу непосредственно на фронтах, например на Западном фронте деятельностью большевиков руководили А. Ф. Мясников и М. В. Фрунзе.
Солдаты сплачивались под большевистскими лозунгами, вливались в могучую политическую армию, готовившуюся штурмовать капитал. «В армиях вызревший гнев плавился и вскипал, как вода в роднике, выметываемая глубинными ключами», — писал Михаил Шолохов{24}.
Во главе революционного движения выступал героический пролетариат России. Рабочие не прекращали упорной стачечной борьбы с капиталистами, шли в первых рядах во время всех политических выступлений, воодушевляли своим революционным примером крестьян и солдат, показывали образцы энергии и инициативы, всемерно повышали свою организованность и укрепляли сплоченность.
Сразу после Февральской революции, с первых дней марта, рабочие ряда фабрик и заводов явочным порядком ввели 8-часовой рабочий день. К этому призывали большевики. В Петрограде одними из первых осуществили эту меру путиловцы, ижорцы, рабочие Металлического, Кабельного, Трубного заводов. 8 марта рабочие московского завода Михельсона (ныне завод им. Владимира Ильича) на общезаводском митинге приняли решение: «Мы вводим 8-часовой рабочий день с 17 марта и требуем от Совета рабочих депутатов вынести резолюцию о его введении, а Временное правительство поставить свой штемпель»{25}.
Вслед за михельсоновцами ввели 8-часовую смену их соседи с завода Бромлея (ныне — «Красный пролетарий»), 13 марта — рабочие завода «Гужона» (ныне «Серп и молот»). К 18 марта большинство крупных предприятий Басманного и Рогожского районов, треть всех заводов и фабрик Пресни работали по восемь часов в смену.
В марте — апреле на большинстве предприятий России рабочие добились 8-часовой смены, закрепив этот успех при помощи Советов.
В мае 1917 г. во всех концах страны прошли стачки: рабочие требовали улучшения экономического положения. В июне число забастовок увеличилось. Забастовали 20 тыс. рабочих Сормовского завода, за ними начали стачку металлисты Москвы и Московской области. Ожесточенные классовые схватки разыгрывались в Донбассе, Баку, нарастало стачечное движение на Урале, все активнее включались в борьбу железнодорожники Москвы и Петрограда.
Буржуазия оказывала рабочим упорное сопротивление, сама наступала на права рабочего класса, усиливала экономическое давление. Она хотела дезорганизовать пролетариат, ослабить его революционную волю. Локаут — это зловещее слово летом 1917 г. слышалось в рабочих кварталах. Капиталисты закрывали предприятия, выбрасывая рабочих на улицу.