ону.
Он вновь посмотрел на Кайютаса и вдруг понял, что ранее никогда не видел на его лице ничего, напоминающего страх или удивление.
До этого самого мига.
А затем он услышал это – невероятно отчетливо, учитывая стоявший вокруг оглушительный шум.
Возлюбленный некогда голос.
Антарег. Земля, расколотая и изломанная самым причудливым образом: склоны изрезаны трещинами и расселинами, скалы уступили напору бессчетных столетий, хлеставших их дождями и обтачивавших ветром. Громады утесов будто завалились на юго-запад – словно сокрушенная гора сама прислонилась к побережью и собралась там умереть. Море Нелеост. Безмятежные аквамариновые просторы полны косяками торчащих над волнами белесых спин, покрыты целыми коврами, сотканными из мертвых тел, и водоворотами мерзкой фиолетовой жижи. Даглиаш. Очертания башен и парапетов нависают над вздымающимися от моря отрогами. Орда. Ужасные, полинялые полчища простираются по предгорьям и склонам, словно чудовищное пятно на теле прокаженного – омерзительная сыпь из мириадов стиснутых фигур и лиц, палево-бледных, будто паучье брюхо.
Сибавул Вака в одиночестве прокладывал свой путь сквозь нечеловеческое кишение, с отталкивающей безучастностью взирая куда-то вперед. Ряды гнусных созданий один за другим расступались при его приближении, существа огромными массами начинали отпрыгивать, царапаться и суетиться, спасаясь бегством. Тех из них, кто, будучи опрокинутым, оказывался в непосредственной близости от него, охватывал паралич; в его тени они могли лишь слабо подергиваться, рыдать и хрипеть. Мимоходом он колол этих созданий копьем, протыкая сочленения их грубых доспехов, пронзая их шеи или лица, и равнодушно двигался дальше.
Примерно в миле позади него опрометчивая атака Ордалии увязла в рукопашной схватке вблизи ущелья, разграничивающего громады Ингола и Олорега. Тучи стрел призрачными сплетениями мелькали над сражением. Осознав уязвимость положения, в котором оказалась Ордалия, адепты Завета начали спускаться вниз по склонам Ингола, каждый словно плывущая в воздухе точка огня и света. Они буквально выжигали себе путь в шранчьих толпах, и те таяли перед ними, словно груды снега. При такой поддержке с фланга люди Кругораспятия вновь ринулись вперед, повергая по-кошачьи визжащих тощих в прах у своих ног. Некоторые крича, некоторые рыдая, они прорезали и пробивали себе путь к окровавленным склонам Ингола. Люди, молча стискивая зубы и кривясь, зажимали свои раны. Шранки, подыхая, дергались и сучили конечностями.
Грохочущий вопль раскалывал Сущее. Колебались в равной степени и люди, и шранки.
Уши заныли от внезапно нахлынувшего абсолютного безмолвия. Глаза закатились, обращая все взгляды к небесам. А затем надо всем этим буйством явился свет, словно из какого-то неописуемого и невыразимого места. Ослепительно-белое сияние исходило прямо из небесной лазури…
И оно стало вдруг человеком, святым аспект-императором, который в раздуваемых ветром одеяниях висел высоко в синей пустоте осеннего неба. Образ его исходил потусторонним сиянием.
– Бегите прочь от Даглиаша! – прогромыхал его голос.
Повсюду, от Эренго до оснований Уроккаса, сражающиеся изумленно взирали вверх.
– Бегите. Скройтесь из самого вида его!
Адепты немедленно развернулись и зашагали по небу, оставив бьющихся на земле в их бедственном положении. Мужи Ордалии заколебались и дрогнули, все больше и больше их сородичей позади устремлялись прочь. Твердые сердцем продолжали стоять на своих местах, понимая, что попытка отступить будет означать гибель. Они перестраивались в плотные каре, занимая круговую оборону, ибо боевые линии рядом с ними рассеивались, становясь разбегающимися и истребляемыми толпами.
Шранки кромсали и рыхлили землю, с визгливыми завываниями подбрасывая ее в небеса. И устремлялись вперед.
Кевочал – так на древнем аорсийском наречии звалась эта квадратная башня. Алтарь. После разрушения Циворала она оказалась самым могучим из оставшихся в крепости бастионов – или просто так привиделось мечущемуся в панике взгляду. Саубонова дружина растратила время, на которое утихла Орда, взывая к ведьмам над крепостью, сперва умоляя, а затем проклиная их увитое золотистыми лентами шествие. Горстка Свайали искоса взирала на то, как они бежали следом, возможно, ведьмы даже терзались от стыда и жалости, но и только. В сущности, они просто ушли.
Саубон меж тем уже разглядывал укрепления вокруг, пытаясь оценить тяжесть положения, в котором очутилась дружина. Он забрался на нагроможденные Келлхусом обломки и встал на внутренней стене Риборрала, обозревая помрачающие ум декорации настигшего их гибельного рока.
Хребет Уроккас громоздился перед ним, уже без диадем из призрачного колдовского света. Последние из Свайали, напоминая золотистые хлопья снега, брели над беснующимися скопищами. Зрелище заставило его пошатнуться – на целые скрежещущие мили простиралась Орда, ее титанический вой похитил всякую надежду на саму возможность услышать звуки человеческой речи. Север. Юг. Запад. Восток. Казалось, сама земля состоит из белесых, воющих лиц.
«Он вернется, – настаивала часть его. – Тебе нужно лишь суметь оставаться в живых достаточно долго».
Ему не нужно было говорить что-либо вслух, дабы направлять своих дружинников или отдавать им приказы. Рыцари Льва Пустыни воззрились на него, как только последняя Лазоревка исчезла за стенами, и теперь пристально вглядывались в его голубые глаза, считывая застывшую в них обреченность. Он указал им на Кевочал. И тогда, выбрав ее из всех укреплений, разбросанных по распотрошенному сердцу Даглиаша, они собрались на верхушке последней из по-настоящему могучих башен древней крепости.
Продержаться.
Саубон, вынужденный двигаться к башне вдоль внутренней стены, ожидаемо добрался до осыпавшейся боевой площадки последним. Немедля воины выстроились оборонительной линией вдоль парапетов, лишенных зубцов. На востоке до неба воздвигался Ингол, столь громадный, что весь мир на его фоне казался лишь шкурой, наброшенной поверх пня какой-то исполинской секвойи. Олорег был виден почти целиком, хоть и смутно, зато за ним титаническим силуэтом вырисовывалась туша Мантигола, склоны которого полыхали огнем. Блестящая гладь Нелеоста, слегка подернутая рябью на ветру, простиралась на юге. На севере равнина Эренго проступала из-под покрова Пелены. А от равнины до моря раскинулся придавленный и удушенный шранками мир – начиная от скопищ, визжащих и беснующихся прямо под стенами крепости, до клубящихся вдали толп, уродливыми снопами разбросанных по голым скалам и плодородной земле. Изобилующей личинками и изрытой червями…
Он придет!
Они обнаружили, что стоят теперь на другом плоту, плывущем по иным, намного более опасным морям. А еще этот плот тонул. С полуразрушенного парапета Саубон вместе с остальными наблюдал за скачущим, машущим когтистыми лапами приливом. Его дыхание превратилось в ветхую конопляную веревку, которая, дергаясь взад-вперед, пилила его сердце. Проворные и проникающие повсюду существа уже буквально затопили внешние укрепления и, прорвавшись сквозь разбитый створ внутренних ворот, словно растущим прямо на глазах побегом, проникли в замковый двор. Саубон чувствовал какой-то странный, непривычный ужас, ощущение, приходящее обычно к тем, кто издалека наблюдает за своей приближающейся погибелью – нутряное знание, понимание, засасывающее, словно яма.
Он вернется!
Они видели, как ведьмы бредут прочь над заходящимися визгом просторами, в своих развевающихся одеждах подобные золотым цветам. Они видели его, как искру над горными пиками или над сияющими в солнечном свете песчинками побережья. Слышали его внушающие страх наставления.
Даглиаш был поглощен суетливым бурлением. Повсюду, куда ни глянь, шранки просачивались во все щели в изъеденном веками камне, словно проворные и гибкие мальчишки. Воины смотрели, как омерзительные массы мечутся по Риббаралу, видели, как соляная статуя Гванве исчезла под натиском скребущих пальцев, заметили даже, как башраги вырываются из выпотрошенной ямы на месте Циворала – из Колодца Вири. Этот поток едва не закрыл от их взора блеск неземного золота, исходящий от загадочного вместилища.
Сама земля, казалось, кишит паразитами и гниет.
Ну пожалуйста! Как мог я не верить в тебя?
Повернувшись, Саубон увидел Богуяра: тот опасно склонился над выступом парапета, яростно бил себя в грудь и извергал на головы врагов потоки какой-то неслышимой брани. Лицо его, налившееся кровью, алело столь же ярко, как и его борода, нити слюны в ее прядях блестели в солнечном свете.
Ты знаешь мое сердце лучше, чем я сам!
Словно к огрызку яблока, брошенному в муравейник, Даглиаш сползался к ним. Шранки сбивались в колонны, валили оравами и толпами, со всех сторон стекаясь к Кевочалу. Черные стрелы уже летели в людей, колотя по парапетам. Воины в ответ выламывали камни из искрошившейся кладки и швыряли их вниз, на головы существ, которые уже лезли наверх прямо по стенам башни.
Холька устроил целое представление, вытерев огромным булыжником свой окольчуженный зад, а затем яростно метнув камень в тощих и умудрившись добросить его до самой стены, вдоль которой Саубон чуть ранее бежал к башне. Сразу трое существ упали замертво от этого булыжника – и весь отряд тут же разразился ободрительными возгласами, словно приветствуя удачный бросок счетных палочек. И тут экзальт-генерал осознал со всей глубиной и очевидностью… Смерть, понял он. Смерть! Он постиг всю грандиозность врученного ему дара.
– Восславьте его! – смеясь, прокричал он не способным его услышать, но еще способным верить людям. – Хвала нашему святому аспект-императору!
Явилась смерть. Она всегда является. Но встретить ее можно по-разному…
И мало кому достается смерть столь славная, какая досталась им.
И его дружина, его люди узрели это, как и он сам. Невозможный свет их господина и пророка воссиял в их очах и сердцах. Они смеялись и ликовали, хотя весь мир щетинился железом и вопил, – и продолжали смеяться даже тогда, когда первые из них рухнули на колени со стрелами в глазницах.