Благословенная императрица Трех Морей обошлась без церемоний и предложила генералу Искаулу проследовать за ней в пределы Мантии, где они могли бы увидеть город и обсудить как ему лучше организовать оборону столицы. Генерал выглядел именно так, как и должен был выглядеть один из знатных норсирайских дворян — фигура героя, длинные светлые волосы с благородной сединой, могучая челюсть и столь же могучий акцент. Но манеру его речи скорее можно было счесть свойственной ученому, а не галеотскому военному вождю: что и понятно, поскольку Искаул славился в армии Империи как офицер в равной мере способный и тщательно спланировать кампанию, и держать в уме все необходимые расчеты, всегда зная какие именно ресурсы находятся в его распоряжении. Он начал с бесконечных вопросов.
С помощью Финерсы и Саксилласа она сумела пережить сие тяжкое испытание. Но, в отсутствие Телиопы, каждый из присутствующих не сумел дать исчерпывающих ответов. Более того, некоторые из вопросов, например о количестве бельевых веревок в городе (как выяснилось позже для лошадиной упряжи), попросту вызвали недоверчивый смех. Беседа была наполнена легким весельем и взаимным уважением и Эсменет, в конце концов, воскликнула:
— И как могло так случится, что мой муж ни разу не вызывал тебя сюда?
— Это потому, что я следую за полем битвы, ваше великолепие, — ответил генерал, — просто в этот раз поле само явилось сюда.
Его красноречие заставило её обратить взор к сумрачным хитросплетениям и лабиринтам Момемна. И у неё, как это часто случалось, засосало под ложечкой от всех тех высот и далей, что лежали между ней и её народом…
Земля заколыхалась, словно одеяло. Вновь и вновь. Всё Сущее приподнялось и содрогнулось.
Она оказалась единственной, кто устоял на ногах.
Задняя терраса ходила ходуном, как корабельная палуба во время шторма, только, в отличие от корабля, эти толчки не смягчались водой.
Она стояла… а весь мир вокруг неё сотрясался.
Земля, казалось, подпрыгнула, ударив её по подошвам сандалий, но императрица продолжала стоять, словно привязанная и поддерживаемая какими-то незримыми нитями. Несмотря на всё своё самообладание, генерал Искаул шлёпнулся на зад, словно ещё только учащийся ходить карапуз. Финерса рухнул на колени, а затем ударился лицом, попытавшись опереться на руку, которой у него больше не было. Саксиллас, её экзальт-капитан, хотел поддержать свою императрицу, но промахнулся и свалился ей под ноги…
Она видела, что там, внизу, целые улицы её города рушатся, объятые дымом; отдаленные здания и постройки, чьи очертания были ей так хорошо знакомы — вроде Башни Зика — складывались сами в себя, превращаясь в облака пыли и рассыпающиеся по склонам, крушащие городские кварталы, обломки. Впоследствии, она едва сможет осознать, что всё увиденное ей, вся монументальность свершившейся катастрофы, может быть отнесена на счет одного-единственного смертного. Ныне же, хотя Эсменет и довелось лицезреть наиболее ужасающий катаклизм из всех виденных ею когда-либо, внезапно пришло понимание, что он лишь предвещает куда большие бедствия…
Исполинские, квадратные плечи Момуринских Врат рухнули, обратившись в пыль…
Рев стихал, наступило затишье, умолк даже ненавистный пульс барабанов фаним. На какое-то мгновение всем, что можно было услышать, стал грохот и скрежет последних падающих обломков. Сперва ей показалось, что стонет ветер, столь протяжным был поднявшийся вой. Но он всё возрастал, усиливался, становясь сразу и невнятным и различимым как ужасающая симфония человеческих рыданий и криков…
Её возлюбленный город… Момемн.
Момемн захлебнулся единым воплем.
— Нам стоит покинуть дворец, — настоятельно предложил Саксиллас, — Ваше великолепие!
Она посмотрела на него отсутствующим взглядом. Казалось невероятным, что он способен изъяснятся с нем же небрежным хладнокровием, что и раньше.
— Ребенком, я уже пережил землетрясение, вроде этого, — напирал он, — Оно приходит волнами, Ваше великолепие. Мы должны доставить вас в место более безопасное, чем Андиаминские Высоты, ибо весь дворец может рухнуть!
Она, щурясь в ярком солнечном свете, повернулась, глядя не столько на него, сколько на своё жилище, казавшееся удивительно целым и неповрежденным — по нему лишь змеились несколько трещин, да осыпалась с фасада мраморная облицовка. Она взглянула через террасу на своих придворных и свиту, встающих с покосившегося пола. Генерал Искаул пристально смотрел на неё. Финерса поднялся на одно колено, пустой рукав его туники свисал вниз, из разбитого носа ручьем лилась кровь. Она оглянулась на своего экзальт-капитана.
— Ваше Великолепие… Прошу Вас!
Боги, цепенея, осознала она, Это сделала Сотня!
— Собери всех, кого сможешь, Саксиллас.
Боги охотятся за её семьёй.
— Нам стоит сперва доставить Вас в лагерь скуариев…
— Если ты в самом деле заботишься о моей безопасности, — огрызнулась она, — ты соберешь всех, кого только сможешь!
Она указала ему на картину чудовищного разгрома, простершуюся внизу, под террасой. Пыль клубами висела в воздухе, словно весь город был громадной трясущейся тарелкой, наполненной мелким песком. Огромные купола Ксотеи по прежнему воздвигались неподалеку, как и многие прочие строения — некоторые, стоящие в одиночестве, а некоторые, жавшиеся друг к другу и окруженные грудами руин. Она вновь перевела взгляд на своего экзальт-капитана, всматривающегося в то, что осталось от имперской столицы и увидела как его благородное, холеное лицо покрылось мертвенной бледностью, когда он, наконец, понял. Осознал.
— Стены обвалились… — пробормотал генерал Искаул. Вглядываясь вниз, он одновременно собрал ладонью свои волосы и завязал их в воинский узел.
— Наши враги вскоре обрушатся на нас! — голос Благословенной императрицы прокатился по перекошенной террасе. — Мы предвидели это и знаем где наши посты. Делайте то, что должно! Будьте безжалостными. Будьте хитрыми. И, превыше всего, будьте храбрыми. Пылайте как факел ради своего Святого Аспект-Императора! Будьте светочем для колеблющихся.
Её голос гремел, но сердце её полнилось скорбью доносившихся снизу причитаний и воплей. Руины, руины и снова руины.
Кел…
Высоченный агмундрмен пал перед ней на колени.
— Ваше Великолепие…
— Поле битвы теперь твоё, генерал, — молвила Эсменет. Она смотрела во множество устремленных на неё глаз; некоторые из них округлились от ужаса и неверия, но многие очи уже пылали кровавым заревом столь нужной всем им сейчас ненависти. — Прикончи же этих шакалов!
Её люди разразились одобрительными возгласами — нестройными, но свирепыми, однако тут кто-то вдруг закричал, голосом столь громким и настойчивым, что не обратить на него внимание было решительно невозможно:
— Смотрите! Смотрите!
И по воле кого-то, кого она не могла видеть, все взоры обратились к южным холмам, поросшим высохшей осенней травой. Некоторые из присутствующих прикрывали глаза от слепящего солнца, что высоко стояло сейчас над Менеанором. Первые темнеющие потоки всадников устремились в город, перехлестывая через развалины стен…
Пока ещё сотни, что вскоре станут тысячами.
— Искаул, — с нажимом сказала она.
— За мной! — рявкнул генерал голосом, привычным перекрикивать грохот любой, самой яростной битвы.
Все присутствующие воины устремились наружу, во главе с Искаулом исчезнув во мрачных устах имперского Зала Аудиенций. Аппаратии, бурлящим потоком блистающих кольчуг и церемониальных облачений, последовали за ними и, в конце концов, рядом остались лишь около дюжины рабов, двумя рядами стоявших перед ней на коленях, приложив свои лбы к украшенному керамическими изразцами полу. Где же Телли?
Она стояла, возвышаясь над кучкой слуг и ожидала, когда терраса, наконец, опустеет. Восходящее солнце отбрасывало тени на спину части рабов, трое из которых были одеты, а один обнажен.
И тут она ощутила ещё одну постигшую её катастрофу — на сей раз, пришедшую изнутри её сердца. Она повернулась к своему городу, всё больше ужасаясь его руинам, ощущая всё большую скорбь, всё большую тяжесть поступи, растаптывающей её потроха. Момемн!
Свежий менеанорский бриз уже очищал воздух от пыли, окутавшей базальтовые высоты Ксотеи, обнажая разрушенные вереницы окруживших её меньших храмов. Телли? Что могло её так задержать? Порывы ветра отбросили завесу пыли с более отдаленных, но всё также развороченных стихией и расчерченных длинными утренними тенями, городских кварталов. Открывающийся вид изумлял душу, словно ратное поле после яростной битвы, ибо посреди безумного нагромождения поверженных зданий, высились без всякой системы или зримого смысла, и уцелевшие. Момемн!
И туча врагов всё также клубится на юге чудовищной стаей злобного воронья.
В её горле застыл ком, подступила тошнота. Над городом повис жуткий, невозможный плач. Тонкое, пронзительное рыдание десятков тысяч сокрушенных душ, возносящееся к осенним небесам.
Момемн! Сердце Империи! Твердыня Анасуримборов!
Ныне ставший местом стенаний. Разгромленным некрополем.
Всеобщей могилой.
Кровь застучала в ушах. Она с шипением плюнула, протиснув слюну меж стиснутых зубов. Сомнений нет и притворятся далее невозможно. Землетрясения удел Сотни. Это всем известно!
Кара настигла её… и не были ложным тщеславием подобные мысли. Уже нет.
Боги сделали это. Боги охотятся за ней и её детьми. Идет охота.
И Благословенная императрица бросилась следом за своими министрами, взывая к возлюбленным душам.
— Это Знак! — ревел Фанайял у входа в шатер, — Чудо!
Приближенные падираджи толпились у порога, ибо по тону беседы ясно было, что он разговаривает с ней. Тем не менее, Маловеби последовал за ним в сумрак и духоту, разящую мускусом и воняющую простынями, замаранными бесчисленными совокуплениями.
Псатма Наннафери, рассевшаяся на своей кушетке, взглянула на него без интереса или удивления, а затем вновь обернулась к своему пленённому похитителю.