- Кен’Меланнат и все, кто зимует в наших стенах, пусть услышат меня, - голос Миннэн не оглушал тех, кто стоял у самого дерева, но слышен был во всём замке – и Кесса не сомневалась, что даже в спальных залах Яймэнсы сейчас насторожились во сне. – Услышат и запомнят мои слова. Зима возвращается, и наступает её время, и мы, чья кровь теплее льда, уступаем место порождениям Хилменахара. Отныне будьте осторожны, когда выходите за стены Меланната, и когда зажигаете ночью огонь, и когда ваша кровь вскипает от радости или гнева. Куэсальцин и Кетт в эти дни оставляют нас, и все боги уходят на покой. Теперь тут властвует Хилменахар, а он – жестокий повелитель. Да устоят наши стены – и те, что возведены из камня, и те, что выращены из тёплой плоти!
Она подняла на ладони маленький уголёк, опавшие листья и рыбью чешую и бережно ссыпала их в узелок, а потом повесила его на дерево.
- И огонь, и вода, и земля проснутся в свой черёд, но сейчас – время сна. Пусть не покинут вас отвага и надежда…
…Кессе снился заснеженный берег – припорошенные серебром уступы, известняковые откосы под коркой льда, обледеневшие ветки Ивы, торчащие из-под снега там, где осенью был берег, а теперь вода и земля слились и исчезли под безжизненным белым покровом. Река спала, и прочный лёд тёмными пятнами выступал из-под снега. Ветер метался над обрывом, сметал снеговую крупу с ледяной брони, завывал в узких ходах зимней вентиляции – и стены пещер дышали холодом. Кесса сидела у окошка верхней пещеры, смотрела на уснувшую Реку сквозь узкую щель между зимней завесой и камнем, и в вихрях снежной крупы ей мерещились светящиеся тени, тонкие, причудливо изогнутые, шипастые и когтистые.
- Хаэй! – воскликнул кто-то над головой, и камень под Кессой закачался, едва не вытряхнув её из пещеры на снег. Она испуганно мигнула, и видения исчезли. Заснеженный Фейр сгинул. Над Кессой, удивлённо мигая, склонился авларин.
- А что ты тут спишь? Ты заболела?
- Н-нет, - странница выпала из кокона и уселась на ковры, пытаясь обрести ясность мыслей. – А вы чего не спите? Зимний Излом же был…
- А! Вот чего ты боишься, - усмехнулся авларин. – Ни одна ледяная тварь носа не сунет в Меланнат. После обеда будут занятия по магии, не пропускай их… и завтра на утреннюю тренировку приходи, а то Иллингаэн беспокоится. У него какая-то новая работа для тебя.
…«И правда, зима,» - думала Кесса, надвигая на уши шлем. Раскалённый воздух мохового леса, пропитанный влагой, удушливый, остыл так, что странница не удивилась бы пару изо рта и ледку на мокрых стенах. Вода оседала на холодных камнях, стекала по серебристым листьям и дощатым навесам, быстрыми ручейками сбегала к реке – и медлительная тёмноводная Карна разливалась всё шире, и впадающий в неё Нейкос переполнялся и подступал к замковому холму. «Не затопит нас тут?» - думала Кесса, с опаской глядя на чёрную воду. На волнах покачивались огромные пожелтевшие листья, покрытые тёмными пятнами, будто червоточинами. Страннице слышалось тихое шипение – едкий ливень хлестал поникшие кусты, разъедал листву. Ни одна его капля не попадала на стены Меланната.
«И только серебристый холг не растворяется в кислоте!» - с сожалением покачала головой Кесса, спускаясь со стены. Её ждала жаркая, тёмная и промокшая насквозь башня – дом древесных грибов. Кесса уже почти научилась не задыхаться, входя в неё.
Света в башне было мало – только то, что просачивалось с серого неба сквозь узенькие окошки под округлой крышей, и внизу царил влажный и душный мрак. Тяжёлые створки приоткрылись, едва Кесса ткнула пальцем в приколоченный к ним медный грибок, и тут же захлопнулись за её спиной. Она осторожно вдохнула сквозь серебристый лист, прикрывающий нос и рот. Пахло сырой землёй, преющим мхом и гнилой древесиной.
«Быстро же вы тут растёте…» - покачала головой Кесса, скользя взглядом вверх по стенам. Только вчера она срезала множество грибов, а сегодня они вновь всё заполонили и толкались шляпками – только лестница, извивающаяся по стенам, пока была от них свободна.
Кесса посмотрела под ноги – широкая каменная чаша, вмурованная в пол, со вчерашнего дня почти опустела, вся вода испарилась и впиталась в мох, и осколки кей-руды на потемневшем дне напрасно грели камень.
- Ал-лийн! – Кесса развела руки так широко, как только могла, и едва успела отпрыгнуть – водяной шар, способный вместить трёх человек, рухнул в чашу и зашипел на горячих камнях. Пар взметнулся к прорезям под крышей, и ребристые шляпки по стенам зашевелились и заскрипели.
- Вот вам, ешьте! – Кесса открыла коробку с тёмной смесью и, приподняв пласт мха, высыпала содержимое наземь. Мох шмякнулся обратно, как мокрый коврик. Кесса стряхнула с пальцев сухую бурую землю и стеклянистый пепел.
«Вот же чудно – едят они тут, а растут – там,» - хмыкнула странница, разминая запястья. Осталось только залезть на лестницу и нарубить мешок грибов – одной рукой, с размаху, прямо как Речник Фрисс рубил ветки холга в лесах Фалоны. «Иллингаэн сказал, что мой удар сильнее с каждым днём,» - довольно сощурилась Кесса, цепляясь за лестницу. «Скоро я смогу рубить холг! А там и до костей дойдёт…»
…По воде Нейкоса расплылись масляные пятна. Там, где осенью лежали прелые листья, колыхалась полурастворённая жижа, белесые ветки мха, попавшие в реку, почернели. Ветер пропах горечью.
- А куда улетает небесная тина, когда с неба льёт кислота? Как она не растворяется? – Кесса оглянулась на стражника-авларина. Он с копьём стоял у соседней бойницы, бесстрастно глядя на поникший лес.
- Кому же следить за ней зимой?! – пожал он плечами. – Ты долго будешь тут стоять, знорка? На кухне ждут твоих грибов.
- А! На что им мои грибы?! Там жарят алайгу! – усмехнулась Кесса. – И не одну. Ты не рад, что сегодня Семпаль?
Усмешка получилась кривая – наступил последний день Олэйтиса, зима дышала в лицо, а Фейр был дальше, чем небесные зимовья летучих водорослей. «Там вернулся Речник Фрисс, и все, кто умер в том году, снова среди живых,» - подумала она, уткнувшись взглядом в серые камни. «Йор сидит у очажных камней, рядом с Авитом… и Йор, и все остальные… они пекут лепёшки, и старшие разливают кислуху по чашам. Речник Фрисс улетел домой, должно быть, и Речница Сигюн, и могучий воин Айому, - и они сидят у своих огней. А там, где живёт Фрисс, от холода замерзают водопады… Хоть бы к следующей зиме вернуться к ним!»
Авларин, заметив её изменившееся лицо, вздохнул и поправил на ней шлем.
- Когда Миннэн Менкайхизгу привёл нас сюда, мы совсем не собирались жить тут вечно, - хмуро сказал он. – Хорошо, что наши дни теперь коротки. Наши прародители жили дольше, и было им тяжелее. Иди, празднуй Семпаль.
… - Ахой-я, хой-я, хаийе-э! – грянул припев, и все, кто сидел за длинными столами в Зале Чаш, подхватили его. Кесса вздрогнула от тычка в бок и поспешно открыла рот.
- Йе-э-э-э!
Кусок печёного мяса упал на её блюдо, прямо в гору жареного папоротника, обильно политую уном. Кесса выловила из опустевшей чаши с приправой очищенного рачка и сунула в рот. Четверо авларинов-поваров потащили к выходу из залы повозку с грудой костей – больше от трёх запечённых целиком туш ничего не осталось.
- Хвала Намре и его сынам, хвала госпоже Омнексе! – Иллингаэн высоко поднял кубок, и все вскинули чаши, а те, кто допил до дна, подняли блюда с едой. – Что бы мы ели без них?!
- Одни лишь грибы, и те – мелкие и горькие, - кивнул его сосед. – А может, соскабливали бы мох с камней.
- Мох! – ухмыльнулся третий – он сидел рядом с Кессой. – Камни и пепел вы ели бы, дети Меланната, и пили бы едкий хашт! Вайнег и Элиг тогда растерзали землю в клочки, даже мох на ней не рос!
- Вайнег и Элиг? – переспросила Кесса, поворачиваясь к эльфу. – Расскажи! Это интересная история, да?
- О-у-ух, - выдохнул авларин, стягивая зубастый шлем и ставя на стол. Рыжие волосы промокли и потемнели, и сам эльф раскраснелся, но его взгляд по-прежнему был ясным.
- Не было никакой истории, Чёрная Речница, - он с досадой посмотрел на пустую чашу и потянулся за кувшином. – Когда Миннэн Менкайхизгу привёл нас сюда, тут было пепелище. Он посадил семя Древа в золу у мутного ручья и поклялся, что леса вырастут тут вновь. Но разве нам это было под силу?!
- Ничего, кроме обгорелого мха, - поморщился сосед Кессы с другой стороны. – Тот, кто первый увидел в пепле живую ящерку, на радостях сложил о ней песню. А уж что нам приходилось есть…
- Когда и Элиг, и Вайнег убрались отсюда вон, - отхлебнув, продолжил первый эльф, - и несчастные беглецы вернулись в свои страны, - тогда тут был голод. Даже то, что выросло на камнях и золе, содрали и съели до последней крошки. И если бы не Намра и Омнекса… и их сыновья – не знаю, сколько им лет, но если они родились раньше – то приложили руку… да, без них всё так и осталось бы.
- А что они сделали? – не выдержала Кесса.
- Они пошли к Владыке Мёртвых – к Хальмену, - понизил голос рыжий эльф. – Он очень не любит таких гостей, но они прошли тихо – тише, чем падает лист. Владыка Мёртвых хранит у себя кости – кости каждого существа, когда-либо жившего, а у кого нет костей – те лежат там засушенными. В эту кладовую и пришли Намра и Омнекса. Они взяли всё, что уместилось в их руках, и убежали. А потом, выйдя из Туманов Пограничья, они растолкли все эти кости, окропили их кровью и бросили в Живой Огонь – и костёр поднялся до неба и разметал искры по всему Хессу. Там, куда они упали, проросли травы, а через десять дней – кусты, а спустя месяц – высокие деревья. А там, куда они роняли лепестки и листья, появлялись звери, и каждый множился, пока они не населили весь Хесс. И алайги, и Двухвостки, и хурги, и шонхоры, и даже зурханы, - все, кто был мёртв, снова ожили.
- Ты забыл о тзульгах, - усмехнулся второй авларин. – Их тоже зачем-то оживили. А я бы этого не делал.
- Намре и Омнексе некогда было высматривать, чьи там кости, - махнул рукой первый. – И потом, их ошибку быстро исправили.