Отражение испепеляющей вспышки ещё догорало в его глазах.
- Нингорс, храни тебя Река, - выдохнула Кесса, обнимая хеска и зарываясь лицом в жёсткую шерсть. – Ты – великий воин!
Алгана растерянно фыркнул.
- Чего?!
- Ты сразился с чудищами, - сказала Кесса, вскинув голову; ей непросто было смотреть рослому хеску в глаза, но объятий она не разжала. – Ты защитил мирных жителей. Я одна здесь не справилась бы!
- Ладно тебе, Шинн, - Нингорс, смутившись окончательно, отодвинул от себя Речницу и сел рядом с ней на траву. – Я не мог тебя тут бросить. Но ты зачем сюда полезла?!
- Чтобы защитить мирных… Ай! Лаканха!
Из-за мохнатого бока она увидела тень за спиной Нингорса – и копьё, летящее в него. Струя воды ударила жителя, и удар прошёл мимо. Хеск развернулся, отталкивая Кессу за спину, и вскинул крылья, но та вцепилась в них мёртвой хваткой.
- Нингорс, не надо! Летим отсюда!
Алгана взвыл, прыгнул вперёд, и Кесса еле успела ухватиться за поводья – крылатый хеск взлетел и стрелой промчался вдоль ствола, кувырком пролетел в ветвях и развернул крылья, когда дерево надёжно закрыло его от дротиков, обломков коры и испуганных воплей.
- Алгана! – кричали внизу. – Зверь Волны! Где он?!
- Мирные жители, говоришь, - хеск повернул к Кессе оскаленную морду. – Защитил, говоришь…
Речница всхлипнула и прижалась к горячему боку.
- Неблагодарные крысы! Только не огорчайся из-за них, Нингорс. Они глупые и трусливые… они просто испугались!
- Эррх, - Алгана встряхнулся всем телом и расправил крылья, уходя из жарких моховых зарослей к облакам. – Не над чем плакать, Шинн. Хорошо, что тебя не ранили. Погнаться за мной они не посмеют.
…Плотная поросль серебристого холга распалась на островки, и могучие папоротники расступились. Внизу из-под векового ковра опавшей листвы проступил зеленоватый камень, и ручьи прорезали в нём неглубокие русла. Тонкие резные листья склонялись над водой, сочные папоротники прорастали из каждой расщелины, и никто не топтал и не съедал их. Даже шонхоры не обжили соседние деревья, только подрастающие микрины стайками носились в тени ветвей, а ещё дальше – там, где воздух странно мутнел и подёргивался рябью – реяли в вышине длиннохвостые Клоа, тёмно-синие от поглощённой энергии. Кесса давно сняла шлем, но её волосы, промокшие от пота, и не думали сохнуть. Нингорс тяжело дышал и порой вываливал язык и хватал воздух пастью. Жара, и без того одолевающая всех, кто спускался в моховые леса, стала невыносимой. Ветер утих, и Кесса, глядя на сеть ручейков внизу, думала, что ещё немного – и вода забурлит и обратится в пар.
Нингорс камнем упал вниз, но у самой земли развернулся и мягко опустился на лапы, распахнутыми крыльями замедлив падение. Стряхнув Кессу со спины, он склонился к ручью и, зачерпнув воды, вылил себе на загривок, а после опустился на четвереньки и стал жадно лакать.
- Нуску Лучистый! – Кесса, опомнившись от изумления, дёрнула хеска за крыло. – Нингорс! Разве это пьют?! Вот, возьми водяной шар…
Сернистый пар клубился над ручьём. Речница неосторожно вдохнула – и поморщилась от горечи на языке. Нингорс фыркнул, но шар принял – и, осушив его, снова зачерпнул из ручья.
- Вода как вода. Мокрая, - проворчал он, утирая усы. – Вкус другой, но для питья годится.
- Это горький яд, а не вода, - покачала головой Кесса. – Ядовитая соль пополам с хаштом.
Хеск пожал плечами. Он уже забыл о ручье – его взгляд остановился на стене мутнеющего воздуха. В ней таяли очертания раскидистых деревьев, рассыпавшихся от древности стволов и моховых кочек, - тот же лес, что у горького ручья, но что-то странное было в нём. Кесса чувствовала, как по коже струится жар, а сердце бьётся всё чаще.
- Венгэтэйя, - чёрный мех на загривке Нингорса поднялся дыбом, и хеск негромко зарычал, оскалив клыки. – Кажется – до неё один прыжок…
- Это большая граница? – тихо спросила Кесса – ей было не по себе. – Раньше они такими не были!
- Границы уплотнились, когда началась Волна, - отозвался Нингорс, подходя чуть ближе к стене мутного воздуха. – Один раз я пролетел сквозь неё. Повторять не буду. Хватайся за меня крепко, Шинн. Я проложу путь.
Глава 22. По старым следам
Вязкая дремота навалилась на Кессу, и не было сил шевельнуться. Она лежала, уткнувшись в тёплую шерсть, и слушала отдалённый гул – размеренные удары сердца. Сладковатый запах папоротника, нагретого солнцем, и землянистый влажный дух грибной поросли навевали странные видения, и Кесса покачивалась на волнах между сном и явью – пока опора под её головой не зашевелилась, и жёсткие усы не коснулись лица.
- Вставай, Шинн, - Нингорс, сняв её голову со своего плеча, силком усадил Речницу. – Такой сон не на пользу.
Кесса сонно мигнула и провела рукой по глазам.
- Граница… Мы перешли её? – невнятно спросила она – язык едва ворочался во рту.
- Да, - Нингорс перевернулся на брюхо и потянулся, разминая лапы и крылья, а потом рывком поднялся на ноги. – Теперь вставай. Надо найти еду.
Кесса поднялась на мягких непослушных ногах, кое-как наколдовала водяной шар. Страшно хотелось пить – и едва она смочила язык, проснулся ещё и голод.
- И верно, - пробормотала она, копаясь в сумке. – Ага, грибы, рыба… Нингорс, ты будешь рыбу?
- Дай ещё воды, - попросил хеск, презрительно фыркнув на припасы. – Что ты ешь, детёныш? Так ты на крыло не поднимешься. Надо…
Не договорив, он жестом велел Кессе замереть – и сам пригнулся, расправляя крылья, несколько раз с присвистом втянул воздух и оскалился в усмешке. Сквозь кусты, объедая на ходу сочные побеги, пробиралось стадо алайг.
Ветер ударил Кессе в лицо – Нингорс взлетел. С громким воем он бросился за ящерами, и они, испуганно взревев, кинулись прочь. Кусты затрещали. Алайги отчаянно трубили в завитые рога, и сверху им отвечали воплями потревоженные стервятники. Нингорс с воем и лающим хохотом летел, едва не задевая кусты, и ревущее стадо убегало от него всё быстрее. Зелёная вспышка на миг озарила лес и угасла. Один из ящеров, нелепо взмахнув хвостом, повалился набок. Нингорс приземлился рядом с ним и протяжно завыл. Алайги, ломая серебристый мох, бросились в чащу и с хрустом и плеском исчезли в ней.
Когда Кесса подошла к Нингорсу, он с приглушённым рычанием терзал тушу. Эта алайга была невелика, и её витой рог ещё не окрасился алым, а пятна на тёмной шкуре были малы и многочисленны, - но этот подросток-двухлетка уже был крупнее Кессы и Нингорса, вместе взятых. Голова, покрытая страшными ожогами, валялась в траве – Нингорс перегрыз ящеру шею и теперь хрустел позвонками, проглатывая куски мяса вместе со шкурой и осколками костей, но череп не захотел есть и он. Сейчас он раздирал клыками и когтями кожу на спине алайги. Лапы животного ещё подёргивались, и Нингорс сторонился их. На всякий случай обошла их стороной и Кесса.
Увидев Речницу, хеск радостно оскалился и, выдрав из спины алайги большой кусок мяса, подошёл к Кессе.
- Ешь, - невнятно буркнул он, поднося кровавый шмат к лицу Речницы. Та отпрянула и прикрылась рукой.
- Н-не надо. У меня есть еда, - пробормотала она, стараясь не смотреть на окровавленную морду Нингорса. Тот, сердито зарычав, выпустил мясо из пасти и сжал в лапе.
- Я видел твою еду! Ешь мясо, детёныш. Или мне пожевать его, чтобы твои крохотные зубы с ним справились?!
Кесса замотала головой. «Но как я буду есть сырое мясо… Нуску Лучистый! Чем я думаю-то?!»
- Спасибо, Нингорс, - она протянула руку за куском. – Ты очень щедрый.
Алгана фыркнул и склонился над тушей, выдирая из спины ящера ещё один длинный шмат плоти.
- И это тебе, - он впился челюстями в бедро алайги, упёрся лапами в её бок, замотал головой, раздирая сустав, и бросил к ногам Речницы заднюю лапу ящера. – И ты съешь печень, когда я её достану. Тебе надо много есть, детёныш. У тебя тонкие кости и слабые лапы.
Он вернулся к еде, и кости жертвы ломались в его челюстях. Оставшаяся часть туши была больше Нингорса, но Кесса знала, что вся она уместится в его брюхе – и останется только полусожжённая голова.
«Хорошее мясо,» - странница понюхала сырой шмат, завернула его в лист и огляделась в поисках сухих веток. «Попробую закоптить, как рыбу, в ямке. От местных дров дыма будет много…»
Дым валил из-под груды хвощей и папоротниковых листьев, прикрывавших коптильную яму. Кесса сидела невдалеке на сваленных в кучу ветках, приготовленных для костра. Нингорс всё так же похрустывал костями добычи, отрывая от туши кусок за куском. Внутренности он уже выел, и теперь вся его шкура покрылась пятнами засохшей крови. Она прилипла даже к крыльям. Кесса жевала сухой гриб, политый уном, - вкус сырой печени непросто было перебить.
Запах крови просочился в моховые заросли – и на ветвях зашелестели крылья стервятников, а в кустах что-то зашуршало и заскрипело. Чёрные перья мелькнули за ребристым стволом хвоща, зубастая морда высунулась изо мха и спряталась обратно.
Солнце спустилось за кроны гигантских хвощей, и тени удлинились. Переменившийся ветер донёс издалека перестук колёс, шипение пара и дробные щелчки костяных лап о мостовую – где-то за лесом пряталась широкая дорога.
Кесса приподняла дымящиеся ветки, потыкала ножом потемневшие полоски мяса – оно не спешило высохнуть, всё сочилось прозрачной жижей, и от одного запаха Речница сглатывала слюну. Она отрезала небольшой кусок, поддела на лезвие и бросила на мокрый мох, дуя на обожжённые пальцы. Тихий скрип над ухом заставил её вздрогнуть и молниеносно развернуться с ножом наготове.
Предзакатная тишина подшутила над ней – на поляну и впрямь выбрались харайги, но ни одна из них к Кессе не приблизилась. Они вчетвером обступили голову алайги и торопливо скусывали с неё мясо. Перья на их лапах настороженно подрагивали.
Нингорс, обгладывающий мясистую лапу алайги, поднял голову, вздыбил шерсть на загривке и сердито рявкнул. Харайги бросились врассыпную и попрятались по кустам прежде, чем хеск успел подняться. Проводив их недовольным рычанием, он вернулся к еде. Кесса мигнула.