(Kriegssozialismus)[208]. «Царство необходимости» оказалось исключительно крепким и суровым. В докладе о состоянии экономики весной 1918 г. описывалось «состояние разрушения», причиной которого являлись «дезорганизация», «кризис», «падение», «неустойчивость» и «паралич» в каждом секторе[209]. Восстановление разрушенной экономики и ее мобилизация на борьбу и строительство стали первоочередной задачей. Но ее решение диктовалось не одними лишь обстоятельствами – отсюда и парадоксальная идея «военного коммунизма» как реализация освобожденного будущего в условиях отчаянной нужды.
Крайне актуальной становилась проблема продовольствия – особенно снабжения рабочих и солдат. В мае 1918 г. правительство объявило «продовольственную диктатуру», включавшую полную государственную монополию на торговлю зерном, жесткий контроль над ценами, преследования частников-«мешочников», обвинявшихся в спекуляции дефицитными товарами, и использование вооруженных отрядов для реквизиций зерна и других продуктов питания у крестьян. Продовольственная диктатура принимала «революционный» характер в тех случаях, когда она подавалась как классовая война против сельской «буржуазии», якобы скрывавшей огромные «излишки», и как первый шаг по пути к социалистическому сельскому хозяйству. Но в первую очередь за ней стояла необходимость. Крестьянская революция привела к усиливавшемуся преобладанию традиционного мелкого натурального сельского хозяйства, в противоположность крупным фермам, производящим сельскохозяйственную продукцию для продажи на рынке. В любом случае, у крестьян почти не имелось экономической мотивации для сбыта зерна, поскольку взамен им почти ничего не предлагалось, а деньги все сильнее обесценивались; потому продовольствие и укрывалось. Тем не менее продовольственная диктатура в целом потерпела неудачу: помимо того что крестьяне нередко оказывали яростное сопротивление реквизициям и протестовали против низких цен, само государство было недостаточно сильным для того, чтобы подменить собой частных экономических игроков[210].
В сфере промышленности большевики ревностно решали историческую задачу ликвидации рыночных отношений и частной собственности. Однако крах производства требовал немедленных действий. В декабре 1917 г. был создан Высший совет народного хозяйства с целью составить долгосрочный план по переходу к социализму. Отдельные случаи национализации происходили еще до Гражданской войны, но они в основном представляли собой инициативу местных советов и фабрично-заводских комитетов, нежели центральных властей. Экономический кризис и начало Гражданской войны способствовали более решительному отказу от частной экономики. В июне 1918 г. государство национализировало всю крупную промышленность (мелкие предприятия были национализированы в 1920 г.). К концу 1918 г. для того, чтобы покончить с «анархией рынка», в целом была запрещена розничная торговля. Эта борьба за контроль над экономикой не ограничивалась притеснением буржуазии. Правительство ввело трудовую повинность для всех взрослых лиц мужского пола, установило строгую дисциплину на рабочем месте, заменило «рабочий контроль» единоначалием на производстве (а также повысило оклады и расширило полномочия управленцев и технического персонала), принудило профсоюзы к индустриальной мобилизации и подавляло забастовки. Заметную роль в осуществлении мер по ликвидации капиталистических отношений играли местные активисты и учреждения. Их действия, возможно, были весьма популярными в глазах простого народа – особенно насильственная экспроприация местной «буржуазии» и реквизиции домов и квартир, превращаемых в коммунальное жилье для рабочих.
В то же время недовольство рабочих росло. Экономические тяготы и возмущение ужесточением трудовой дисциплины способствовали возобновлению интереса к аргументам меньшевиков, эсеров и даже анархистов, призывавших к восстановлению многопартийной демократии на основе сильных местных органов народной власти. Рабочие ощущали и то, что коммунистические власти утратили или предали дух Октябрьской революции. В Петрограде в начале 1918 г. главные социалистические оппозиционные партии участвовали в создании своего рода контрсовета, называвшегося «Чрезвычайное собрание уполномоченных фабрик и заводов». Они утверждали, что экономические проблемы вызваны неспособностью профсоюзов, фабрично-заводских комитетов и местных советов функционировать в качестве демократических органов, управляющихся рабочими, а не бюрократическими учреждениями большевистского государства. С другой стороны, вожди большевиков указывали, что поскольку их государство является пролетарским государством, то средства производства принадлежат рабочим, и, следовательно, те не могут подвергаться эксплуатации. После того как правительство в конце мая увеличило хлебные пайки для фабрично-заводских рабочих, Чрезвычайное собрание уполномоченных призвало рабочих к забастовке и обвинило государство и партию в попытке «подкупить» рабочих и отделить их от «других слоев населения», заявляя, что проблему голода решит лишь «восстановление народной власти». В ответ правительство пресекло забастовки и арестовало вождей этого движения[211].
Политические отношения формировались с учетом военного кризиса и идеологических предпочтений. Стиль партийного управления все сильнее отличался централизацией, выстраиванием иерархической структуры, административно-командными методами, подавлением и наказанием несогласных и широким использованием слежки для выявления общественных настроений. Отчасти все это было следствием опоры на большевистский авангард при организации социалистической революции. Но, как сетовали многие большевики, существовала и сильная разница, поскольку на этот раз данная модель применялась для построения, а не для свержения политической и социальной системы. Местные советы и комитеты, символизировавшие революцию снизу, лишились самостоятельности. Власть фабрично-заводских комитетов и профсоюзов была пожертвована в пользу единоначалия и жесткой трудовой дисциплины. Права рядовых рабочих были еще больше урезаны в 1920 г. с принятием курса на «милитаризацию экономики», включавшую «мобилизацию рабочей силы», которая предусматривала подчинение рабочих военной дисциплине и суровые наказания за ее нарушения. Прогулы, низкая производительность труда, «хищение» продукции и другие проявления недисциплинированности клеймились как «преступные» деяния, «дезертирство» и «измена». Особенно в таких ключевых отраслях, как транспорт и производство вооружений. Аресты, скорые суды, ссылка в трудовые лагеря и даже казни стали нормой, причем присутствие ЧК становилось все более повсеместным. Эти усилия привели к желаемому результату: в 1920 г., по крайней мере согласно официальной статистике, производительность труда выросла. С другой стороны, в этом милитаризованном политическом окружении крепкое местничество и прямая демократия 1917 г., прежде восхвалявшиеся и одобрявшиеся, отныне считались опасной раздробленностью и анархией.
Тем не менее многие коммунисты верили, что они сражаются за создание нового общества, новой куль- [212] туры и новых людей – за скачок из царства необходимости в царство свободы. Годы Гражданской войны представляли собой «героический период русской революции», как выразился один из первых советских историков «военного коммунизма». Насилие могло принимать облик благородной борьбы с основами насилия. Крах экономики мог производить впечатление конца капитализма. Это было время экспериментов по преобразованию социальной и культурной жизни на каждом «фронте», по большей части одобрявшихся партией и правительством. Одним из таких «фронтов» стали семья, половая жизнь и гендерные отношения. Созданный в 1919 г. при партии специальный Женотдел занимался воспитанием «новой женщины», освобожденной от бремени семейной жизни посредством коллективных кухонь и коллективных детских садов, но в то же время представлявшей собой свободную, смелую и активную личность. Молодежное крыло партии, комсомол (созданный в 1918 г.), насаждал среди молодых людей новый дух коллективизма. По всей стране создавались коммуны – в первую очередь студенческие и пролетарские «жилые коммуны» в городах, а также немногочисленные экспериментальные сельскохозяйственные коммуны. Даже ужасающая проблема беспризорных детей рассматривалась идеалистами как возможность воспитывать детей по-новому, без оглядки на отсталые представления и ценности большинства родителей. В конце 1917 г., в значительной степени по инициативе пролетарских писателей, поэтов, художников и активистов, оформилось движение «Пролеткульт» [213] («Пролетарская культура»), стремившееся преобразовать культурную жизнь рабочих и нередко поддерживавшее новую радикальную «пролетарскую литературу», питавшую склонность к утопическим видениям о «распятом» человечестве, «воскресающем» (согласно излюбленным метафорам) к жизни в новом светлом мире, счастливом и свободном раю. Художники, архитекторы и писатели – многие из которых отныне работали при поддержке со стороны государственных учреждений, в первую очередь Наркомата просвещения, – рисовали картины этого нового мира и даже составляли фантастические архитектурные проекты[214]. Ничто не казалось невозможным в эту историческую эпоху, когда самое жестокое насилие и самые радикальные фантазии сочетались в ходе путешествия «сквозь муки и бедствия, в непрестанной борьбе за освобождение от всех оков, по пути к пирамиде света, совершенства и счастья» согласно составленному в 1918 г. плану монументальной пропаганды[215].
Большинство историков полагает, что культура Гражданской войны с ее принуждением и насилием оказала решающее влияние на эволюцию большевизма в качестве «формативного опыта», который, как указывал Роберт Такер в своем фундаментальном исследовании об истоках сталинизма, «милитаризовал революционную политическую культуру большевистского движения», оставив в наследство «воинский пыл, революционный волюнтаризм и