.
В этом мире деревенской «темноты» с особым вниманием изучалось положение женщин. Ментальность русской «бабы» – этим широко распространенным словом могли обозначать и просто деревенскую женщину (но обычно оно заключало в себе намек на ее отсталость) – волновала и журналистов, и врачей, и юристов, и этнографов, и учителей, и духовенство, и реформаторов, и революционеров. Даже в самый разгар революции 1917 г., когда обычным делом стали разговоры о гендерном равенстве и женских правах, многие либералы и социалисты выражали обеспокоенность по поводу пагубного влияния женщин на обретенную свободу. Как сообщала в мае журналистка из числа феминисток, приятель предупреждал ее: «…хотите восстановить монархию – дайте женщинам право голоса»[407]. В большевистском журнале «Работница» колумнист говорил о том, что знали «все»: что крестьяне – «темнейшая масса» русского народа, неспособная понять, что творится вокруг нее, пока ее не «выучит» городская жизнь, и что самые отсталые из крестьян – женщины[408].
Эта отсталость, по мнению большинства авторов из леволиберального и социалистического лагеря, являлась не врожденной, а была следствием систематического насилия. Так или иначе, женщины идеализировались как естественные столпы традиций и нравственности: предполагалось, что они сильнее мужчин склонны к скромному поведению, сохранению невинности до вступления в брак, трезвости и преданности семье и общине. Кроме того, считалось, что они тщательнее соблюдают религиозные обряды и более набожны (многие левые считали это недостатком). Однако, как указывали и либералы, и радикалы, традиция имела и другие отрицательные стороны, оборачиваясь патриархальным миром «рабства» для женщин и девушек, отмеченным неприязнью, повседневным насилием в отношении жен и детей, непосильным трудом и отсутствием у женщин каких-либо прав при принятии решений в общине. Дополнительные причины для беспокойства создавало вторжение в деревню современной жизни. Считалось, что особенно вредное воздействие на слабую и восприимчивую натуру женщин способны оказать городские обычаи и потребительская культура с их влиянием, разрушительным для нравственности. Утверждалось, что новые идеи и товары стимулируют у женщин тщеславие, индивидуализм и вожделение. А с учетом роли женщин в семейном хозяйстве и их сексуальности наблюдатели выражали обеспокоенность тем, что крестьянки способны оказывать нездоровое влияние на своих мужей[409].
Историки в целом согласны с современниками в отношении одного момента, вне зависимости от того, насколько по-разному они описывают и оценивают это: ключевым опытом крестьянской жизни и главной ценностью в ней была общность, затрагивавшая почти все взаимоотношения в деревне. А ключевую роль в насаждении и защите общности играли женщины. В первую очередь мощное влияние на крестьян оказывала деревенская община, или мир, верховодили в которой главы домохозяйств, встречавшиеся на регулярных собраниях (сходах). В экономическом плане сельская община являлась коллективным собственником крестьянской земли (хотя это не относилось к крупным имениям, в которых многие крестьяне арендовали землю или работали по найму) и принимала важнейшие решения в плане землепользования – какие работы следует провести на каждом поле (за них отвечали расширенные домохозяйства— еще один ключевой коллектив в повседневной социальной и экономической жизни), когда и какими методами их следует проводить в жизнь. Во многих частях России община по традиции периодически перераспределяла земельные наделы между крестьянскими семьями, исходя из того, сколько в них насчитывается рабочих рук и едоков – хотя к началу 1900-х гг. эта практика постепенно становилась все более редкой. Кроме того, община осуществляла широкий круг административных функций: на нее были возложены сбор налогов, проведение воинского призыва, выдача разрешений на работу вне деревни или отказ в них, расследование и наказание мелких преступлений и правонарушений, починка дорог и мостов, а также местной церкви или часовни, контакты со сторонними людьми (особенно с государственными чиновниками и с церковью) и помощь нуждающимся членам общины. Многие из этих функций указывают на то, что община являлась не только органом крестьянского самоуправления, но и орудием государственного контроля над крестьянами – более того, по этой причине она пользовалась официальной поддержкой и многие ее функции были возложены на нее государством.
Общность не означала равенства. Различия и иерархия формировали жизнь и в семье, и в деревне. И если левые народники нередко считали, что у крестьян существует что-то вроде первобытного коммунизма с коллективным землевладением, то представления крестьян о собственности лишь в известной степени носили общинный характер. Хотя крестьяне полагали, что земля «принадлежит» тем, кто ее обрабатывает (отсюда и возникали проблемы с помещичьей землей), на практике это означало, что землей распоряжаются большие семьи, обрабатывавшие клочки земли, выделенные им на многочисленных полях (в 1906 г. правительством была проведена реформа, поощрявшая консолидацию разрозненных наделов в один, но достигшая в этом плане небольших успехов). В рамках этой системы община играла роль необходимого посредника, но де-факто неявной основой деревенской экономики служила семейная собственность. Как показали исследователи, даже старая традиция перераспределения земли и коллективного координирования землепользования в большей мере исходила из полученного на практике понимания того, что для выживания необходимо сотрудничество, чем из абстрактных идей равенства и коллективизма. А по мере того, как переделы становились все более редкими, а крестьянские семьи все чаще выходили на коммерческие рынки, многие крестьяне де-факто начинали считать свою землю частной собственностью. Кроме того, через деревню проходили важные социальные линии разлома: те крестьянские домохозяйства, которые добивались более значительных экономических успехов, нередко приобретали более заметное влияние в деревенском сообществе; не последнюю роль играли также возрастные и гендерные иерархии: молодежь подчинялась старикам, а женщины подчинялись мужчинам[410].
В патриархальном мире деревни место женщины определялось целым арсеналом разграничительных структур и норм – хотя они могли варьироваться в зависимости от региона и местных традиций. Замужняя женщина, согласно обычаю, ходила с покрытой головой, что символизировало ее подчинение мужу. Но она подчинялась и другим: когда она переселится в большую семью ее мужа, первоначально ее статус будет одним из самых низких. Ей приходилось ожидать того, что ею будет помыкать подозрительная свекровь (хотя со временем она сама могла стать властной свекровью), а иногда и сексуальных домогательств со стороны свекра, пока ее муж служил в армии или искал заработка в других краях (этот обычай также был призван напоминать сыновьям об их подчиненном положении). Когда мужья были дома, они считали своим правом и обязанностью силой контролировать поведение нижестоящих членов семьи – показательные избиения женщин и детей (включая взрослых сыновей) одобрялись как действия, соответствующие традиции и способствующие сплоченности большой семьи. Статус женщины в крестьянском обществе нашел отражение в известных крестьянских поговорках: «курица не птица, баба не человек», «волос у бабы длинный, а ум короткий» или «чем больше жену бьешь, тем щи вкуснее». Самым большим оскорблением для крестьянина было заявление о том, что он стал бабой – то есть ведет себя по-женски. Церковь и государство всегда одобряли такие установки и положение, хотя в случаях крайней жестокости в отношении женщин, когда жены подавали в суд на своих мужей, поддержка нередко оказывались именно женщине. Однако чрезмерное насилие в данных случаях напоминает нам о том, что неравенство и физические меры насаждения дисциплины были нормальной и узаконенной практикой. Как показывают прошения о разводе, многие женщины полагали, что побои иногда были ими заслужены[411]. Ожидалось, что мужчина, возглавлявший хозяйство, будет представлять свою семью на общинном сходе, где принимались важнейшие экономические и административные решения. Редкими исключениями служили те случаи, когда женщина вставала во главе семьи в случае смерти или временного отсутствия мужа. Волостные суды, разбиравшие большинство гражданских исков одних крестьян к другим, обычно возглавлялись судьями, выбранными из числа мужчин, являвшихся главами семей.
Тем не менее женщина занимала достаточно заметное место в семье и деревенском сообществе. Помимо того что общинная и домашняя экономика не могла функционировать без женского вклада, женщины, по утверждению историков, находили толику «силы» и власти в своей отдельной, но существенной роли – в первую очередь в качестве хранителя домашнего очага и общности. Жены вели домашнее хозяйство, несли на своих плечах повседневные заботы о семье и учили своих детей обычаям общины. В то время как мужчины обрабатывали семейные наделы земли, женщины отвечали за дом, огород и мелкий скот. Женщины шили одежду для семьи и занимались различными ремеслами, производя товары на продажу или выполняя на дому фабричные заказы, что обеспечивало прибавку к семейному доходу. В самую горячую пору жатвы женщины вместе с домочадцами-мужчинами трудились на полях, хотя обычно им поручались особые женские работы. По мере старения многие женщины приобретали влияние за пределами дома в качестве свах, повитух и знахарок. А совместно с другими женщинами и в качестве хранительниц сельской нравственности преследовали женщин, уличенных в аморальном поведении или в нарушении правил общинной жизни. Женщины по традиции играли особенно заметную роль в религиозной жизни своей семьи и общины. Историк Кристина Воробек следующим образом резюмирует свидетельства о месте женщин в сельской жизни: «брак и обязанности жены, матери и невестки, сопутствовавшие этому этапу жизни, обеспечивали женщинам уважение и определенный статус в рамках русской крестьянской общины». По этой причине женщины «и жаждали, и боялись брака», так как они были и «жертвами», и «актерами» в патриархальном деревенском мире. Они смирялись с патриархатом и даже поддерживали его, потому что он давал им определенный авторитет и защиту, наделяя их местом, обладавшим определенной ценностью и достоинством. Но в то же время они осознавали ограничения и жестокие стороны этого традиционного миропорядка